видел обвязанную красной лентой с синими сердечками пачку банкнот, что лежала под бельём в серванте). Версию ограбления Юрий Фёдорович тоже рассматривал. Как и месть за вымогательство. Но оба эти варианта ушли для него на второй план, когда убили Екатерину Удалову.
Удалова утверждала, что в аферах подруг не участвовала. И не планировала зарабатывать таким образом: ей в десятом классе исполнилось семнадцать лет (свидетельство о рождении она давно сменила на паспорт). Случаев «предполагаемых» вымогательств с её участием Юрий Фёдорович не выявил. А значит, ни мстителей, ни грабителей она не интересовала. И всё же девица погибла едва ли не одновременно со своими подругами. Виновный в её смерти нашёлся — двоюродный брат Кати. Молодой мужчина признался в совершённом преступлении, написал «явку с повинной» (как и мой отец — уже в камере). Но «веских» улик против него у следствия не было.
Каховский же обратил внимание на схожие способы убийства Оксаны и Кати (а возможно и Нины — ведь её так и не нашли). Ему показалось странным, что за относительно короткий промежуток времени убили трёх школьниц, проживавших в одном подъезде девятиэтажного дома (в то, что Терентьева сбежала из дома без личных вещей и документов он не верил). Майор милиции представлял, каким образом получили признательные показания моего отца и того мужчины, что (якобы) зарезал Удалову. И предположил, что убийства были совершены одним человеком. О чём написал в рапорте руководству своего УВД.
Моего отца задержали задолго до исчезновения Терентьевой и гибели Удаловой — доказать его вину в этих преступлениях не помогли бы и «чистосердечное признание». Брат Екатерины Удаловой в день смерти Оксаны Локтевой находился в другом городе (это подтвердили свидетели — так сказал мне Каховский, хотя в материалах следствия таких данных я не видел). Дела Локтевой и Удаловой поспешно доводили до суда; в сёлах и посёлках Великозаводского района искали тех, кто видел девицу, похожую на Терентьеву (свидетелей того, что девятиклассница колесила по области, нашли больше десятка)…
Каховский в рапорте предложил создать единую оперативно-следственную группу по розыску преступника. Поднять схожие дела в разных районах города — отыскать связь между преступлениями. Юрий Фёдорович заподозрил появление «серийника» (слово «маньяк» считалось табу). Но версия Каховского не нашла поддержки у его коллег. Юрия Фёдоровича обвинили в искажении материалов уголовных дел (с целью доказать собственную правоту). Рассказы о «похождениях» и «нетрудовых доходах» школьниц признали «подтасовкой фактов» — Каховский был отстранён от расследования, а затем и уволен из милиции.
С двоюродным братом Екатерины Удаловой мне в прошлой жизни встретиться не удалось. Узнал, что тот отсидел весь назначенный ему судом срок. А после растворился на просторах нашей страны без следа. Мои попытки выяснить его местонахождение результатов не дали. Осталось нераскрытым и дело Нины Терентьевой. Вестей о себе родителям она не прислала, её тело не обнаружили (или не опознали). В своём ролике я не делал намёков на то, кто же в реальности убил трёх подружек. Лишь попытался обелить имя отца, да намекнул на то, что настоящий убийца советских школьниц остался на свободе.
* * *
Зоя Каховская вышла из своего подъезда за минуту до оговоренного срока. Шестьдесят секунд — этого ей хватит, чтобы добраться до места встречи на углу дома. Я улыбнулся, вновь отметив пунктуальность своей одноклассницы. Вирус извечной женской болезни — «опозданий» — Каховская пока «не подхватила». И мне это в ней нравилось. Зоя горделиво выпячивала подбородок; несла в руке новенькую спортивную сумку, едва слышно чиркала по асфальту подошвами кед. Девочка улыбалась, но казалась уставшей (словно не шла на тренировку, а возвращалась с неё домой): должно быть перед выходом из квартиры пообщалась со своей мамой.
— Готова? — спросил я. — Не передумала?
— Ещё чего!
Каховская смахнула с виска каплю пота.
И вдруг воровато обернулась, будто опасалась погони.
— Идём отсюда, — сказала она. — А то… на тренировку опоздаем.
* * *
От Зоиного дома до Дворца спорта имени Владимира Ильича Ленина (или «Ленинского», как называли его горожане) мы добрались меньше чем за пятнадцать минут. Прошли мимо окон моего отца, Виктора Егоровича Солнцева (света в его комнатах я не увидел). С центральной улицы свернули не к парку, а к большому зданию с мраморными ступенями и колоннами у входа. Зоя не отставала. Почти ни о чём не спрашивала, но явно волновалась (упрямо сжимала губы, мяла руками лямку сумки). Я шёл уверенно: мог бы проделать этот путь с закрытыми глазами — именно сейчас, в «советское» время. Потому что ходил этим маршрутом несколько раз в неделю (иногда один, иногда с приятелями) вплоть до десятого класса.
Я всегда считал большой удачей для себя, что Дворец «Ленинский» находился так близко от моего дома. И сочувствовал тем парням, кто ехал к нему по часу на троллейбусе из других районов Великозаводска. Многие из тех парней (и девчонок) в итоге бросили занятия или перешли к другим тренерам. Кто-то сменил вид спорта (на дзюдо или на вольную борьбу). Но я не сомневался, что парни в итоге жалели о проявленной слабости. Потому что в Великозаводске никто не готовил бойцов лучше, чем мастер спорта по самбо Денис Петрович Верховцев. Именно мы, его ученики, обычно занимали весь пьедестал на городских соревнованиях; часто получали медали на областных, а изредка выигрывали и «республику».
Свою первую «область» я взял в тысяча девятьсот девяностом году. Тогда у меня случился «рывок» в спортивном развитии (тренер говорил, что я поверил в себя). Все бои на тех соревнованиях завершил «чистой победой» (болевыми приёмами). Причём в финальном поединке победил своего приятеля Валеру Кругликова (другого воспитанника тренера Верховцева). Который потом заменил меня на «республике» (но Кругликов не взошёл там на пьедестал — «срезался» из-за полученной в первом же поединке травмы). Я на «республику» тогда не попал: заболел острым бронхитом (на радость Валерке). А повторил своё достижение я только в тысяча девятьсот девяносто втором (уже после развала Советского Союза) — Валерка Кругликов в тот раз стал третьим. Но на «Россию» я не поехал.
«А потом мне прострелили колено», — вспомнил я крылатое выражение из компьютерной игры. Но мне прострелили не колено — плечо. Впечатление было незабываемым — я провел рукой по полоскам на тенниске, словно вновь почувствовал боль. Пуля тогда застряла в кости, повредила сустав. Мне сделали две операции. Рука со временем пришла в относительный порядок. Но о поездках на соревнования пришлось забыть. Как и о занятиях самбо (хотя я всё же посещал «Ленинский» до самого окончания школы — помогал тренировать младшие группы, общался с друзьями и с Денисом Петровичем). Не поехал на «Россию» и Кругликов: подруга (и соседка) той пули, что раздробила мою плечевую кость, пробила ему затылок; мне оперировали руку в тот день, когда хоронили Валерку.
В фойе Дворца спорта я почувствовал с детства знакомый запах хлорки и влажного камня. Именно с этими ароматами у меня всегда и ассоциировался «Ленинский». Я сбавил ход: оглядывался по сторонам. Задержал дыхание от накатившей вдруг ностальгии. Смотрел на большие зеркала, на украшавшие стены мозаики и чёрно-белые фотографии в деревянных рамках. Рассматривал массивные застеклённые витрины, в которых блестели бесчисленные кубки и наградные статуэтки. Безошибочно отыскал награды самбистов. Раньше там стояли и мои кубки… Или будут стоять? Медали мы с парнями оставляли себе. Но кубки несли сюда, на эту витрину: соревновались с гимнастами, боксёрами и прочими спортсменами «Ленинского» в количестве значимых побед.
— Вот это наши, — сказал я.
Указал Зое на шкаф с наградами.
Девочка взглянула на стеклянную витрину.
— Чьи… наши? — спросила она.
— Самбистов, — уточнил я. — Вот эти за победы на городских соревнованиях — здесь не все, а только за пару прошлых лет: Петрович старые «городские» убирает, чтобы не захламлять стенд. Вон те получены на «области». На той полке стоят «республиканские» — это цель всех самбистов. А вот эти два — наша мечта. Видишь вон тот золотистый и большой со звездой? Они за победы на чемпионате СССР. Таких у Петровича пока только два. Но обязательно появятся ещё. Скоро.
— Откуда ты знаешь? — спросила Зоя.
— Каховская, ну ты как ребёнок. Сегодня твоя первая тренировка. В среду будет вторая… Позанимаешься годика три-четыре. И поставишь свой кубок рядом с этими. Наши девчонки пока «Союз» не выигрывали — ты станешь первой. Или сомневаешься?
Зоя заворожённо рассматривала блестящую наградную посуду и статуэтки. Широко открыла глаза. Не моргала. Зоя чуть приоткрыла рот, но мне почудилось, что она и не дышала.
— А награды обязательно отдавать сюда? — спросила Каховская. — Домой
