забирать нельзя?
— Можно, конечно. Только зачем тебе кубок дома? Маме с папой хватит и одного раза на него взглянуть.
Я вспомнил, что с первым кубком поначалу так и поступил — взгромоздил его на полку над письменным столом. Несколько раз в день стирал с него пыль. А потом…
— Через пару месяцев тебе надоест разглядывать свою награду дома… и в одиночку. И ты принесёшь кубок сюда. Чтобы все видели, какая ты молодец. Девчонки и мальчишки станут тыкать в твой кубок пальцами и доказывать друг другу, что смогут бороться «не хуже, чем Каховская». А дома повесишь на стену над кроватью грамоту в рамочке. И будешь рассматривать её перед сном. А ещё сможешь красоваться перед зеркалом с медалькой на шее.
Зоя скосила взгляд на зеркало, будто заметила на своей груди золотой блеск.
Я усмехнулся: свою первую «золотую» медаль я не снимал с себя весь вечер — по возвращении домой с соревнований. Любовался на неё в зеркальном отражении (и на свою счастливую улыбку — тоже). Три ночи я хранил этот жёлтый кругляш под подушкой (ночью прижимал к нему ладонь). Именно той блестящей безделушкой с моих первых победных городских соревнований я игрался дольше всего. А вот как выглядели мои медали за «область» — сейчас уже помнил весьма смутно. Зато мои кубки на витрине в «Ленинском» стояли в первых рядах (до сих пор не забыл, где именно они стояли; и помнил, на какое место рассчитывал установить награду за «республику»).
— Потом пространство для грамот в рамках на стене закончится, — сказал я. — Будешь складывать их стопкой в ящик стола, а медали бросать в хрустальную вазочку. И станешь вспоминать не то, как ты стояла на подиуме. А каким именно приёмом победила в финальном поединке. Потому что самым ярким момента триумфа станешь считать не награждение. А тот момент, когда твой соперник в финале запросил пощады после удачного болевого.
— Ты-то откуда это знаешь? — спросила Зоя.
Она отвела взгляд от витрины с трофеями — посмотрела на меня.
— Знаю, Каховская. Опытные люди рассказывали. Прежде чем сюда идти, выяснил… кое-что…
Я взглянул на циферблат часов. Минутная стрелка вплотную подобралась к цифре девять. Вспомнил, что пунктуальность считалась одной из особенностей Дениса Петровича Верховцева (и была одним из его требований).
— Но перед получением первой медали, Каховская, у тебя будет первая тренировка, — сказал я. — Пройдёт она сегодня. А потом вторая — в среду. И третья. И сотая. И трёхсотая. Немало пота прольёшь, прежде чем поставишь в этот шкаф свой кубок. Главное — не сомневайся, что ты его завоюешь. Идём переодеваться, будущая чемпионка. А то опоздаем на наше первое занятие.
* * *
В мужской «раздевалке» борцовского зала тоже стоял «особенный» запах — смесь аромата «грязных носков» и запашка человеческого пота. Оттуда он никогда не исчезал. Но временами ослабевал. А иногда усиливался настолько, что юные спортсмены ставили рекорды по «задержке дыхания» и «скоростному переодеванию». Этот запах был путеводной нитью: не позволял мне заблудиться в коридорах Дворца спорта и пройти мимо «цели» (иногда казалось, что только по нему я в путаных коридорах «Ленинского» и ориентировался).
Сегодня в коридоре около зала он почти не ощущался (будто и не существовал вовсе, а моя память воскресила его «призрак»). За лето запах выдохся: в школьные каникулы ряды спортсменов заметно редели, а форточки не закрывались. Но Зоя всё же настороженно принюхалась, нахмурила брови. «Неужели в гардеробе танцоров пахло иначе?» — подумал я. Но не пошёл переодеваться — сперва повёл свою спутницу к приоткрытой двери в зал, около которой робко переминались с ноги на ногу два семилетних мальчика.
— Привет парни, — сказал я. — Пришли записываться на самбо?
Мальчишки обернулись, встретили нас с Зоей настороженными взглядами.
Я протянул им руку.
— Миша Иванов, — сказал я. — Такой же новичок, как и вы. А это Зоя Каховская.
Первым мне пожал руку коротко стриженый пухляш.
Ладошка у паренька была мягкой, будто кусок теста (я не сомневался, что скоро она окрепнет).
А взгляд толстяка — насмешливый и наглый, каким я его и помнил.
— Валерка, — сказал он. — Кругликов.
Второй мальчишка тоже со мной поздоровался.
— Солнцев, — представился он. — Паша Солнцев.
* * *
Мальчишки поздоровались и с Зоей — рукопожатием. Каховская первая протянула парням руку: мама приучила её здороваться со мной именно так (Зоя таким же образом приветствовала и Вовчика). Мальчики хором сообщили мне, что хотят записаться на самбо. Я им ответил, что мы с Каховской пришли в «Ленинский» по этой же причине. Сказал, что Денис Петрович Верховцев редко общался с новичками перед тренировкой. Объяснил, что тренер нам «всё объяснит» потом. И обязательно зачислит в секцию (в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году Верховцев принимал всех желающих: ему пока не ввели «лимит на посещение зала» — случится это уже в девяностых). Заявил парням, что сейчас мы должны переодеться и встать в общий строй.
Кругликов слушал меня и смущённо посматривал на мою одноклассницу: Валерка так и не научился раскованно общаться с девчонками (в той, прошлой реальности). Припухлость на Пашиной челюсти не бросалась в глаза — я увидел её лишь потому, что знал, куда смотреть. Увидел её позавчера и отец (его отец). Не спрячется она сегодня и от взора опытного тренера. Но только я об этом узнал через несколько лет (на своих первых республиканских соревнованиях): Денис Петрович тогда напомнил мне о ней, как о примере «полезного проигрыша». Я указал Каховской на дверь комнатушки, где переодевались девчонки. Убедился, что Зоя не «промахнулась». Повёл парней в более «пахучее» помещение, откуда доносились звонкие детские голоса.
Я пропустил младших мальчишек вперёд — убедился, что Паша Солнцев остановился рядом с «той самой» приоткрытой дверцей пустого шкафчика, за которой я оставлял одежду много лет подряд. Успокоил свою ревность; напомнил себе, что я теперь Иванов. Да и займу (если захочу) свою любимую тумбочку снова, когда перейду в третью группу (где занимались дети моего нынешнего возраста). Взглянул на знакомые лица юных самбистов, что торопливо натягивали куртки кимоно, повязывали пояса. На несколько секунд ощутил дежавю: почувствовал себя тем самым первоклассником, что явился во Дворец спорта имени Владимира Ильича Ленина впервые (тем семилетним мальчишкой, что в шаге от меня развешивал вещи в моей бывшей тумбочке).
«Адидасовскую» тенниску и шорты с вышитым на заднем кармане парусником я сменил на белую футболку и спортивные трусы. Убедился, что не забыл, во что нарядился на первую тренировку в прошлый раз — для этого взглянул на Павлика. Усмехнулся: не зря Валерка Кругликов потом дразнил меня «матросом» и просил «папиросу». Убедился, что тельняшка смотрелась на мне не так «здорово» и уместно, как мне тогда казалось (не делала меня «грозным»); а в спортивных штанах с оттянутыми коленками Павлик и вовсе походил на беспризорника. Я не сомневался, что Паша сегодня всю тренировку будет ловить на себе насмешливые взгляды юных самбистов. И уже завтра Солнцевы приобретут в «Универмаге» белое кимоно и ярко-красные спортивные трусы.
В этот «первый раз» я входил в борцовский зал без стеснения и робости — с трепетной радостью в груди, словно вернулся домой после долгого путешествия. И убедился, что в зале вновь стало «по-прежнему». Исчезло с пола яркое покрытие (впервые его уложат здесь в две тысячи двенадцатом году — застал этот момент, когда мой младший сын уже не в «Ленинском», а в «Юности» занимался каратэ), появились привычные потёртые маты. Своё законное место у стены заняла и деревянная шведская стенка. А вот разноцветные флаги со стен исчезли — они сменились одним: красным. Небольшой портрет Анатолия Харлампиева остался на прежнем месте (битва за него Денису Петровичу Верховцевеву пока только предстояла), сейчас он соседствовал с портретом Ленина.
— Новенькие? — спросил узкоплечий черноволосый паренёк
Паша и Валерка с нескрываемой завистью смотрели на его белое кимоно.
— Привет…
«…Кузя», — я добавил уже мысленно: вовремя прикусил язык. Сашка Кузин первым подошёл ко мне и тогда, в то, прошлое третье сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года перед моей предыдущей первой тренировкой. Мы с Кругликовым тогда нерешительно топтались у стены зала, пока к нам не подошёл этот парень. Нам он показался серьёзным и опытным борцом (не знали, что он приступил к занятиям только весной). Это было Сашкино любимое развлечение: командовать новичками, изображать «важного» помощника тренера. За это над ним подтрунивали, называли «воспитателем». Но прозвище он получил в итоге
