– Ни, зачем ты так! – запечалился горным орлом Ибрагим Каренович. – …Зачем сказала «измученную»?!
Из-под опечаленных век метнулся озорной весёлый взгляд. Со всем остальным из моего обличительного перечня он был, видимо, вполне согласен.
– Предлагаю выпить за стойкость измученных ласками девушек! И за цветок в несравненном букете всей моей жизни – маленькую прекрасную Мати!
Пили: хозяин всего торжества – из карманного хрустального рога, медленно, со вкусом, по определению питьевого прибора до дна; его сероглазая пассия – из фужера, с полным равнодушием к эстетике напитка большими глотками; мы с Леночкой – из коньячных стопок, я до конца, Леночка до начала; окулист Юра Племянников пил из согреваемой в ладони колбы, проникновенно и с постоянством не зависящим от частоты тостов.
Но ритм установился неспешный, размеренный, обволакивающий и расслабляющий. Уже после второго тоста кабинет наполнился какой-то умиротворяющей и одновременно волнующей восточной музыкой из аудиоцентра скрывавшегося всё в том же сейфе у ангеотерапевта. И постепенно одинаково хорошо становилось всем – и обладателю горских навыков в питие Ибрагиму Кареновичу, и алкающей тягучий коньяк будто виноградный сок Нике, и лишь прикасающейся будто в поцелуе к своей рюмке Леночке. А после того, как бокалы отзвенели в третий раз и руки некоторых (!) уже потянулись к карманам и сумочкам за сигаретами, на пороге возник ночной сторож нашей поликлиники легендарный Саввелич.
– Непорядок, как говорится, граждане докторы, служащие и врачи, на подведомственной мне территории! – сообщил Саввелич, задумчиво глядя из тёмного далека коридора куда-то Нике в глубокий разрез на груди. – Как говорится, во внеслужебное время и налицо нарушающий медперсонал!
– О, Саввелич пришёл! – искренне обрадовался Юра Племянников. – Захх..ходи!
– Не имею партийной возможности! – возразил Саввелич Юриной наивной обрадованности. – Нахожусь на посту!
– На посту! – согласился Ибрагим Каренович, не меньше уважавший своего старого друга Саввелича, но внешне виду не подавший. – Но в преддверии праздника! Сделай шаг, Степан, и поздравь меня с праздником – у меня сегодня опять родилась дочь!
– Врёшь! – с ходу поверил Саввелич и непроизвольно шагнул через порог.
– Прекрасная Матильда! – подтвердил Ибрагим Каренович.
– От меня ей низкий поклон, а тебе, Ибрагим, жить и здравствовать, раз умеешь так! – Саввелич только руками развёл.
– Всё, теперь ты не на посту! – ангеотерапевт поднёс свой именной бокал дорогому гостю Саввеличу. – Теперь ты на консилиуме. И диагноз такой: регулярное неупотребление и систематическая нехватка. Давай!
– Не пьянства ради… – Саввелич строго посмотрел в восседающий на его ладони янтарный рог. – Здоровья для! За всех девок твоих, за Каринку-красавицу-лапочку и за новую твою жемчужинку! Пусть им доброго свидится! Хх..ах…
В Саввеличе рог уместился своим содержимым, казалось, в один глоток. На закуску Саввелич притянул к себе уже державшую рядом наготове тарелочку с салатиками Нику и поцеловал её в пламенеющие подведённые малиновым блеском уста. Ника вырвалась через полминуты отбрыкиваний и, смеясь, ретировалась на своё место, а Саввелич сосредоточился и всем подмигнул:
– На посту!
После чего, не обронив больше ни слова, развернулся по-армейски отлажено и растворился-пропал в коридорной полутьме.
Мы попытались продолжить, забыв покурить, но губы Ники всё ещё слишком развратно сияли и дурашливо кривились в бесплодных попытках удержать хмельное хихиканье. Я увидела, как легла на туго обтянутую попку Ники ладонь Ибрагима Кареновича, когда его медсестра потянулась через весь стол за шоколадными трюфелями. Ладонь сжала аппетитную упругую булочку и поводила вверх-вниз, я почему-то вспомнила дочь Танюшу с её вчерашним ночным вхождением ко мне в комнату, и мне нестерпимо захотелось сидящую со мной бедро о бедро Леночку.
– Ибрагим Каренович, мы на минутку! Я, кажется, забыла выключить компьютер! – сообщила я со столь неподдельной тревогой в голосе, что можно было подумать, что речь идёт о невыключенном утюге. – Леночка, выйди со мной, пожалуйста, мне нужно показать тебе кое-что кстати…
Леночка лишь немного встревожилась (робкий блеснувший из-под ресниц взгляд), но послушно поднялась, чуть качнувшись, и впойманная мною за ладошку последовала за мной.
Нот мой мерно жужжал вентилятором и скучающим вовсе не выглядел: на экране весело переливались новейшие анимационные достижения современного развития кама-сутры, которые были подарены мне в качестве хранителя экрана всё тем же американским университетом.
– Момент, малышка! – я усадила Леночку в приёмное кресло у стола, чмокнула её в носик и присела рядом с нотом, сдёрнув мышью заставку и нажав на «Доставить» в е-мэйле.
Текст, конечно, меня уже ждал. Нимало не сомневаясь в его содержании, я вывела строки письма в удобочитаемый формат и развернула экран так, чтобы обоим нам вместе с Леночкой было возможно проходить взглядом по листу.
– Это от Миши. Я рассказывала тебе – тот самый мой вчерашний и сегодняшний пациент с выходом из-под контроля. Вот, почитай, что он пишет мне уже второй вечер. Мне необходимо твоё мнение на этот счёт!
Я села на столе чуть поближе своей задницей к монитору и нагло всунула никуда не вмещавшуюся коленку к Леночке между ног. Следующие полчаса были посвящены сосредоточенному совместному чтению:
«LightFly!»
Хроника пикирующего бомбардировщика
(пылающий стиль, “моя 7-я весна”)
По дороге от Вас я немного рассказывал Маме и лишь только успел зайти в наш ларёк за коммерческим пивом и воткаю. Шутка. Я взял хлеба и сигарет, и пришёл домой максимум на пять минут позже моей милой Мамочки.
За это время наша Очаровашка успела: 1. Раздеться с порога, побросав свои платье, туфли-шпильки и прямо на них трусы, по всему пути следования из прихожей в комнату. 2. Разбудить смотревшего телевизор папу своим видом и спустить с него до коленок штаны. 3. Вынуть за хуй дядь Витю из попки моей младшей сестрёнки и препроводить его в папину комнату совсем не для просмотра телепередач центрального телевидения.
Поэтому я лишь глубоко иронично взглянул на это начинающее обретать черты устойчивости трио исполнителей и на затеваемый ими «концерт» в два смычка на виолончели. И прошёл мимо в спальню к Иринке.
Открыв дверь спальни, я увидел, что моя сестрёнка вовсю забавляется с нашим псом-овчаркой Джерри. Джерри у нас ещё молодой, пылкий и глупый. Ещё более пылкой и глупой может быть только моя любимая сестрёнка: она стояла на карачках возле дивана, под брюхом Джерри, и хихикала, дёргая у себя под животом покорно замирающего от кайфа пса за большой, красный и скользкий хуй. Так она, видимо, пыталась направить его в свою письку-мокрощелку (на определение «пизда» её почти голый девичий орган ещё явно не тянет, хоть Иринка и ебётся просто напропалую уже пару лет). Я спас бедного пса от любовных мук, взяв его за ошейник и оттащив от Иринкиных притязаний. Спасибо мне, правда, Джерри за это совсем не сказал, а посмотрел на меня с тоской, преданностью и полным непониманием в глазах, а потом уставился с вывалившимся языком на Иринкин сверкающий зад.
