К нашему разговору, подтянувшись, стали прислушиваться другие члены экипажа ТБ-3 и подошедшие технари.
— Да в чём печаль? — спросил командир корабля, капитан Запольский. — Сейчас моментом выясним. Айда за мной! — отнюдь не как командир ВВС КА, а как "вождь краснокожих", скомандовал он и зашагал к стоящему в отдалении самолёту-моноплану, который готовился к вылету. — Видите самолёт? Его главный конструктор — итальянец! На полёты всегда приезжает!
Так я и встретился с Бартини, который воскрешал проект "Сталь" на новом техническом уровне. Его пассажирский моноплан с крылом "обратная чайка", в перспективе, мог заменить в аэрофлоте заслуженные АНТ-9. Авиаторы поведали инженеру свою беду и заставили меня исполнить "Шевали э кольбако" даже дважды, на "бис", хотя Роберту Людвиговичу и одного раза вполне хватило, чтобы от души улыбнуться.
— Это песня италянски, но это русская песня, — произнёс он почти правильно, но достаточно медленно и осторожно, чтобы можно было понять, что языком он владел ещё не вполне свободно. А я про себя подумал, что передо мной очень и очень аккуратный человек, не имевший привычки спешить и давать ошибкам лишнего шанса. — Песня о том, как кавалер восхищается дамой.
— А почему русская-то? — Паша Серов своей настырностью в раскапывании загадок даже подтолкнул меня к мысли предложить ему перейти на работу в НКВД, в авиационный отдел.
— Потому, что в Италии нет казаков, — ещё шире улыбнулся инженер. — Как можно петь чего нет? Если желаете, я запишу и сделаю перевод. Мне приятно, что советские люди поют на языке моей Родины. Надеюсь, что рано или поздно услышу её и от советских людей в Италии.
Хорошие песни не пропадают без следа, через год её транслировали на всесоюзном радио, а тогда, разобравшись с искусством, я похвалил Бартини за конструкцию крыла.
— При вынужденной посадке, воздушная подушка, возникающая благодаря экранному эффекту, в сочетании с разрушением низко расположенных элементов конструкции при ударе о землю, даст экипажу и пассажирам больше шансов на спасение, — заметил я, припоминая рассказы о дальнем бомбардировщике Ер-2, выросшем именно из этого самолёта.
— Больше надеюсь, что мои воздушные суда будут безопасно летать, — отшутился конструктор.
— Разумеется, Роберт Людвигович, но всё равно восхищаюсь вашей предусмотрительностью. А если заглянуть несколько дальше и пересмотреть пропорцию площадей консолей и центроплана, то вырисовывается аппарат, использующий для полёта именно динамическую воздушную подушку, экономя при этом мощность мотора. Конечно, над ровной поверхностью. Например, над морем. В сочетании с дальноходными торпедами можно получить любопытный результат. Этакий компромисс между торпедоносцем и торпедным катером. В свете испанских событий это актуально. Советую наладить контакт с наркомом ВМФ флагманом первого ранга Кожановым. Со своей стороны обещаю всяческую поддержку.
— Весьма благодарен, но должен заметить, что мы уже знакомы. Я, знаете ли, комбриг, — от души улыбнулся аристократ в шляпе и длинном чёрном пальто. — Служил под его командованием в авиаминоносной эскадрилье на Черноморском флоте. Экранный эффект… хоть и сулит некоторый выигрыш, но ещё далеко не полностью исследован. Полёт на очень малой высоте опасен весьма. Но обещаю подумать над вашими словами. И, знаете, простите за откровенность, но мне кажется, что мы с вами чем-то похожи.
— Для меня это большая честь, товарищ комбриг, — ответил я на полном серьёзе.
На этом мы расстались, занявшись каждый своим делом. Решая проблему "7 ноября", я обнаружил, что самолёты и способы засеивания цементом облаков — не самое главное. Куда важнее навигация в условиях тяжёлой облачности и гидрометеоразведка. Поэтому, поднявшись в небо раз, другой, третий, я с лёгкой душой оставил "тактику" лётчикам, которые с юношеским задором совместными усилиями успешно решали задачу. Сам же занялся выбиванием в наркомате ВМФ, поскольку нигде ещё таких приборов не было, кроме как в ведомстве Кожанова, новейших радиополукомпасов образца 1936 года и развёртыванием, опять за счёт моряков, сети радиомаяков, обеспечивающей широкое навигационное поле вокруг Москвы, уделив особое внимание западному и северному направлениям. Кроме того, чтобы не складывать все яйца в одну корзину, за две недели организовал сеть оптической навигации, использовав людские и материальные ресурсы НКВД и НКО. Посаженные в контрольных точках салютные команды с радиостанциями, по запросу экипажей ТБ-3, запускали в небо серии сигнальных ракет (которые также пришлось спешно изобретать, но не мне, а артиллеристам, специалистам по пиротехнике), которые, разрываясь на разных высотах яркими вспышками, давали возможность довольно точно привязаться к местности даже при сплошной низкой облачности.
Но гордостью моей стал настоящий штаб, организованный почти по всем правилам военной науки, с оперативным, разведывательным отделами, но, конечно без организационно-мобилизационного. В этот командный центр стекалась вся информация по погоде от гражданской метеослужбы, ВВС КА, даже корабли ВМФ и гражданские суда присылали регулярные сводки. Охватывалась территория от западных границ СССР и до Урала, правда, северо-восток, по причине малочисленности "источников" всегда вызывал беспокойство, акватория Чёрного, восточной части Средиземного, Северного, Балтийского, Баренцева и Белого морей. Информацию обрабатывали лучшие советские метеорологи, оперативный отдел, на основе опыта проведённых тренировок, выдавал необходимый наряд сил, место, время и способ их применения, так, что мне оставалось только не промедлить и дать команду, которую немедленно готовы были выполнить чуть меньше четырёх десятков бомбовозов.
Работа была проделана огромная, привлечено к ней множество людей, поэтому, установившуюся естественным образом в День Октябрьской Революции ясную, солнечную погоду я принял со смешанными чувствами. Вроде, всё хорошо, обещания я своего не нарушил, работу проделал, создал команду, добился конкретных результатов, но в решающий момент это всё просто не пригодилось. В душе, мне, да и всем тем, кто участвовал в этой затее, хотелось чтобы 7-го ноября солнце светило именно благодаря нашим усилиям. Но, увы. Осталось только утешать себя, что, во-первых, не накажут, во-вторых, убытки покрыть не потребуют, а в-третьих, остались невостребованными шесть вагонов цемента, который можно было использовать с толком на благо капитального строительства "островного гнезда". В 14.00, дождавшись не только окончания парада, но и праздничной демонстрации, я приказал передать по нашим радиоканалам: "Над Москвой чистое небо. Поздравляю с праздником Великой Октябрьской Социалистической Революции. Любимов". После чего, поблагодарил всех за проделанную работу и распустил по домам. Люди полностью заслужили своё право на отдых в этот праздничный день. А вот от своего командования я впоследствии выслушал достаточно суровое внушение за выход в эфир с радиограммой двусмысленного содержания, о котором я сам и понятия не имел 7-го числа, послужившей почвой для инсинуаций в западной прессе.
