– Ванакт! Там!..
Где – там? В море? Ничего нет в море – даже гидры.
Черно...
– Там! Там!..
Обернулся. Вздрогнул.
Исчезла ночь. Факелы! Десятки, сотни, по всему берегу, по всем холмам...
– Эй, аргивяне, племя отважных!
Азия нас вызывает на битву.
Но от Олимпа до вод Океана
Всех аргивянский Арей побеждает!
Аргос – Победа! Аргос – Победа!
Не может быть! Откуда?
Вражеских полчищ не сосчитаем,
Все тут – от каров до эфиопов.
Но от Олимпа до вод Океана
Всех аргивянский Арей побеждает!
Аргос – Победа! Аргос – Победа!
Не поверил своим глазам. Сколько их! Не сотня, не тысяча даже. Знакомые лица, незнакомые, с оружием, без... Мужчины, женщины... дети...
– Царь Диомед! Нас веди за собою!
Если прикажешь – в Аид мы прорвемся!
Ведь от Олимпа до вод Океана
Всех аргивянский Арей побеждает!
Аргос – Победа! Царь наш – Победа!
И вот уже исчез прибрежный песок. Гривастые шлемы, лохматые пастушьи шапки, широкополые дорожные шляпы. За плечами – мешки, котомки...
– Радуйся, ванакт!
Незнакомый... знакомый... Нет, просто очень похожий на кого-то.
– Мы решили ехать с тобой. Те, что остались, – не Аргос. Мы – Аргос!
– Аргос!.. Аргос!.. Арго-о-ос!.. – по всему берегу, долгим ночным эхом.
– Арго-о-о-о-о-о-о-о-ос!..
– Мы пойдем с тобой. Ты – наш ванакт! Эти трусы думают, что изгнали тебя. Они ошибаются – они сами лишились родины. Мы взяли с собой семьи, мы взяли с собой нашу землю. Нам не хотели отдавать корабли... но мы их убедили. Веди нас, Тидид!
«Куда?» – хотел спросить я. Не спросил. Они правы: один человек – изгнанник, тень, гонимая ветром. Вместе мы – Аргос. А земля велика, всем найдется место под мед-нокованым небом.
– Ты не узнал меня, ванакт? – улыбнулся незнакомый знакомец. – Я – Ром, сын Эматиона, твоего лавагета. Я не успел под Трою...
– Ничего, – наконец-то улыбнулся я. – Это хорошо, что не успел. Радуйся, Ром Эматионид, мой лавагет! Радуйтесь, мои аргивяне!
Черная ночь стала светлей. И не факелы были тому причиной.
Дорогой Миносов... Древней вечной дорогой по Лиловому морю, но не винноцветному, летнему, а темному, рассеченному ударами вырвавшихся на волю ветров. «Калидон», тугой парус над головой. Я снова дома.
Мне приснился дождь.
Сквозь безвидное марево, сквозь темные разводы бесконечного мрака – легкий, едва уловимый шум. Теплые капли падали на щеки, на глаза, обволакивали, гладили.
Дождь во сне. Сон в дожде.
Время замерло, застыло, хотелось одного – не просыпаться, не уходить от нежданной ласки, от нежданного тепла...
– Диомед... Диомед... Диомед...
Я улыбнулся дождю, улыбнулся тихому женскому голосу. Незнакомому... знакомому... Голосу теплых капель, шептавшему мое имя.
– Нам надо поговорить, Диомед... нам надо... Можно ли говорить с дождем? Даже во сне?
– Кто ты? – улыбнулся я. – Я тебя знаю?
– Знаешь... знаешь... знаешь... – шептали капли. Я протянул ладонь – вода легко коснулась пальцев.
– Кто же ты, дождь?
– Твой враг... враг... враг...
Даже во сне я удивился. Разве теплые капли могут быть врагом? Что мне сделал этот дождь? Чем навредил я ему?
И вот сквозь черноту, сквозь негромкий стук капель начал медленно проступать кипящий холодным серебром Лик. Памятный, незабываемый, хотя виделись мы всего раз.
...И ледяным градом стали ласковые теплые капли!
– Ты поклялся быть моим врагом, Диомед Тидид. Ты напоил своей кровью мой алтарь – и попробовал мою кровь...
– У ТЕБЯ нет крови, Киприда Пеннорожденная, Владычица Любви, – оскалился я, – в ТВОИХ жилах – серебристый яд!..
– И в твоих... в твоих... в твоих...
Ненависть захлестнула, сдавила горло – до боли, до хрипа.
– ТЫ убила мою Амиклу, нелюдь!
– Нет... нет... нет...
Хотелось закричать, заорать, но теплый дождь обволакивал, лишал силы.
– Я подарила тебе чудо, Диомед. Я подарила тебе Амиклу – ту, что научила тебя любви. Она – и была Я. Что же ты сделал со МНОЮ? Что же ты сделал с МОИМ даром? Я стала тебе не нужна – и Я ушла... Я ушла... ушла...
Кровавые знаки на белом мраморе, кровавое имя на мертвом камне... Что я сделал с тобой, Амикла?
– Ты отталкиваешь все, что Я дарю тебе, Диомед. Иногда для счастья нужно так мало – просто протянуть руку. Поэтому мы враги... враги... враги...
– Уйди, – прошептал я. – Даже если ТЫ права – уйди! Что ТЕБЕ еще надо?
Странным светом горели ЕЕ глаза – будто бы ОНА глядела на умирающего.
– Тебя не простили, Диомед. МЫ не простили. Ни тебя, ни остальных. Вас убьют – всех до одного, всех, кто был под Троей. В спину, исподтишка, подло. И в нашем Номосе, и в Восточном. Теперь там тоже – МЫ...
Серебристый Лик был уже совсем близко – холодный, невообразимо прекрасный.
– МОЙ сын, Эней Анхизид, тоже обречен. Уходите – все! Уходите в другие Номосы, где еще нет НАС. Это трудно, очень трудно, но это лучше, чем смерть. Ты возьмешь МОЕГО сына, возьмешь своих друзей и уйдешь в Западный Номос. Туда НАМ нет пути...
– А зачем мне ТВОЙ сын? – вздохнул я. – Спасай его сама.
– У него нет твоих сил, Диомед. Но у Энея есть другое. В чужом Номосе – чужая земля. Когда-то, пока наши Номосы не соединились, твои предки не могли даже ступить на землю Азии. Номос Запада – чужой, он вас не примет. Но МОЙ сын – не просто полубог. Он – Саженец. Он сможет укорениться, а вместе с ним – вы все...
– А чем он лучше всех нас? – удивился я.
В ответ – серебристый смех, легкий перезвон теплых капель.
– Эней – МОЙ сын, Диомед. Я сама – Саженец. Я родилась на Кипре, в Азии, в Номосе Востока, но смогла прижиться в Элладе. То, что построит МОЙ сын – и вы вместе с ним, – простоит века, тысячелетия. НАШИ корни не вырвать.
Я понял – это правда. ОНА не лжет.
– Значит, голову за голову, Пеннорожденная? Я спасаю ТВОЕГО сына и спасаюсь сам?
– Зачем ты так, Диомед? – вздохнули капли. – Неужели легче убить, чем спасти? Твоя мать не пришла к тебе, пришла Я... И не отталкивай МОИ дары, нельзя всвд жизнь только проливать кровь. МОЯ любовь для всех – даже для тебя, Диомед, мой враг! Не отталкивай... не отталкивай... не отталкивай...
Шепот капель стал почти неслышен, медленно таял во тьме ЕЕ Лик... Иногда для счастья нужно так мало – просто протянуть руку!
Мне снится дождь...
...Я снова дома. «Калидон», тугой парус над головой. По Лиловому морю, древней вечной дорогой.
Дорогой Миносов.
* * *
– И ничего уже не сделать, Идоменей?
– Ничего...
Я оглянулся. Низкие красные колонны – треснутые, обезглавленные, остатки ярких фресок на облупившихся стенах, разбитые камни мраморного пола. А дальше – серые в желтизне невысокие горы, вымощенная громадными плитами дорога, вдоль которой навечно застыли громадные двурогие идолы.
