– А может, и пес с ней, с точностью? – спросила самая молчаливая из трех дам. Судя по ее виду, она была кем-то вроде завхоза. – Моральный облик, знаете ли, дороже…
– В таком случае, мы сталкиваемся с неразрешимой проблемой… – начал было я. Мне захотелось поучаствовать в разговоре.
– Неразрешимых проблем не бывает, – брякнул представитель эксплуатирующей организации.
Девица в пушистом свитере подошла к Ицхаку и молча, очень крепко пожала ему руку. Ицхак ухмыльнулся ей. Она с каменным видом повернулась и направилась к выходу.
Ицхак по очереди обменялся рукопожатием со всеми пиджаками. Толстяк из «Курьрера» хлопнул его по спине и ободряюще кивнул. Ему здесь понравилось, я видел. Крепко сбитый паренек из «Обсервера» сложил глиняные таблички в холщовые карманы, свернул и убрал в фирменный портфель с жесткими стенками. Высокомерно кивнул Ицхаку, а на меня вообще не обратил внимания.
Всей толпой мы направились к выходу. В темных коридорах наткнулись на коммунистку. Она безнадежно заблудилась и теперь плутала по башне, уныло дергая то одну, то другую запертую дверь.
Наконец, гости покинули «Энкиду прорицейшн». Ицхак вытер пот со лба.
– Ты молодец, – сказал я.
Он улыбнулся.
– Ты просто гений, – добавил я.
А бывшая золотая медалистка Аннини робко спросила:
– Они насовсем ушли?
– Нет, – сказал Ицхак. И повалился на диван. – Ребята, давайте звякнем Буллиту и надеремся все вместе, как сволочи?..
* * *
Я проснулся среди ночи оттого, что страшно хотел пить. Простонал, мотнул головой по подушке – туда, сюда. В диванном валике скрипнули влажноватые стружки. Я взбил ногами скомканное непостижимым образом одеяло и слабо позвал Мурзика.
Тот спал крепким, безмятежным сном и даже не пошевелился.
Обычно мой раб устраивался спать возле моего дивана на полу – вернее, на вытертой циновке. Не такой уж я кровосос, чтоб человека на голом полу держать. Я ему даже старый плед позволил брать. Кстати, Мурзик был вполне доволен. В бараке он вообще на досках спал, а случись перебор крутых – так и вовсе под нарами. Это мне сам Мурзик простодушно рассказывал.
Простертый в бессилии, я дотянулся до палки, какой обычно задергиваю шторы, уцепил ее пальцами и потыкал в бесформенную черную массу на полу. Масса дернулась и обрела форму Мурзика.
– А? – нелепо вскрикнул мой раб.
– Воды! – потребовал я. – С лимонным соком!.. Живо, ты!..
– А… – простонал Мурзик. Встал на четвереньки, потряс головой. Поднялся и, то и дело припадая к стенам, направился на кухню. Громыхнул чайником, сдавленно выругался. Вожделенно забулькал жидкостями: наливал в стакан воду и лимонный сок.
Я терпеливо ждал. Я очень долго ждал. Когда у моих губ неожиданно возник холодный и мокрый стакан, я вздрогнул.
– Давай.
Я отобрал у него стакан и выхлебал до дна. Оставшиеся капли ловко выплеснул Мурзику в морду.
– Что ходил так долго? Еще!..
Процедура повторилась. Поставив стакан на пол, я словил моего раба за ухо и сильно вывернул.
– Ай, – сказал Мурзик, окончательно обретая бодрость.
– Это за то, что ползаешь мухой, когда господин твой страдает, – пояснил я. Мне значительно полегчало. – Ну, ладно. Ступай спать.
Мурзик невнятно промычал и снова растянулся на полу. Он улегся так, чтобы холодный пол студил вывернутое ухо. Вскоре он снова спал – сопел ровно и спокойно.
А мне не спалось. Жажда была утолена, и голова болела не так сильно, но зато я стал мерзнуть. Космический ветер задувал в прорехи моего биополя. Я ощутимо зяб.
Хуже всего было то, что гад, кажется, вернулся. Он снова взгромоздился на мой загривок и принялся сосать космические энергии. Предназначенные и отпущенные, между прочим, мне! Сущий глист. Я почти физически чувствовал, как он раздувается у меня на загривке.
Я лег на спину, чтобы придавить гада. Похоже, это мало ему повредило. Не зная, что еще сделать против гада, я постановил себе наутро побить Мурзика. И посетить кого-нибудь более научно обоснованного, чем госпожа Алкуина. Например, психотерапевта.
С этой мыслью я заснул.
* * *
Утром, когда зевающий во всю необъятную пасть Мурзик подавал мне завтрак (комковатую манную кашу, сваренную на воде), я обратился к рабу с речью.
– Мурзик, – молвил я, – ты помнишь госпожу Алкуину?
Глаза Мурзика помутнели. Беловатая слюна вдруг показалась в углу рта.
– Да кто ж такое забудет… – еле слышно отозвался он.
Я удивленно посмотрел на него.
– У тебя что, давно женщин не было?
– У меня их, почитай что, никогда толком и не было, – простодушно ответил Мурзик.
– Ну и дурак, – пробормотал я. – Ладно. Подойди-ка и встань у меня за спиной.
Мурзик отложил ложку (во время разговора он выскребывал кастрюлю). Осторожно приблизился. Встал, где я велел.
– Глянь, как там у меня мои дыры поживают, – распорядился я.
Мурзик застыл в каменной неподвижности. Я повернулся посмотреть, что такое с моим рабом. Мурзик был красен и растерян.
– В чем дело? – резковато спросил я.
– Так я… ну… господин… даже на руднике, где баб годами не… Неудобно как-то! – выпалил он наконец, прерывая собственный смущенный лепет. – Все же деньги за меня заплачены! Как же я вас…
Я встал, опрокинув табурет. Развернулся к Мурзику всем корпусом. И – хрясь! – треснул его по морде. У него аж щеки студнем затряслись.
– Хам! – взвизгнул я не своим голосом.
Мурзик заморгал. На скуле у него отпечатались мои пальцы – три красных пятна.
– Это… – вымолвил он.
– Я тебя… – задыхаясь от гнева, крикнул я. – Я тебя… обратно!.. На Ниппурской Атомной сгниешь, сука!
Мурзик моргал и вздыхал, глазами ерзал, с ноги на ногу мялся.
Поуспокоившись, я поднял табурет и сел. Мурзик все стоял надо мной, искренне опечаленный.
– Так это… – повторил он. И снова заглох.
– Дыры в биополе, – процедил я. – В биополе, болван. А не там, где ты подумал, грязное животное. Госпожа Алкуина говорила, что у меня на загривке был гад. Гад проел в биополе дырки. Как моль, когда до шерстяного доберется. – И взревел, чувствуя, что потею: – Понял?!
Мурзик кивнул.
Я перевел дух.
– Пощупай, не вернулся ли гад.
Мурзик с опаской приблизил к моей шее свои красные лапы. Подвигал сперва над загривком, потом вокруг лопаток. Осторожно потыкал пальцем в мою спину.
– Не видать, – сказал он сокрушенным тоном. – Где-то прячется, вишь, скот… – И надавил на мой загривок посильнее.
– Что ты меня мнешь? – капризно сказал я, роняя ложку в кашу. Каша остыла и сделалась совершенно несъедобной. – Я тебе что – девка?
Мурзик замер, закономерно ожидая побоев. Я милостиво махнул рукой, чтоб не боялся.
