Они не заметили, как стемнело. Густая сумеречная тень тяжело накрыла кабинет и двоих людей.
Черчилль опустил руку под столешницу, щелкнул спрятанным переключателем, неяркий свет настольной лампы осветил кабинет и внимательно-сосредоточенное лицо Элизабет.
— Уходите, Уинстон.
Это оказалось совсем легко. Даже легче, чем во время тренировки. Всего два слова, и после того как они были сказаны, Элизабет охватила легкая эйфория. Вот и все.
Черчилль все с той же улыбкой качнул головой и слегка развел руками.
— Просто, не так ли? Королева дает отставку негодному министру.
Что-то здесь было не так. Слишком легко он принял ее слова, слишком спокойно продолжал беседу. Какие у вас козыри, сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль?..
— Вы уйдете по собственной воле?
— Нет.
Премьер изменился. Мгновенно, практически без перехода, так капля ртути меняет положение, плавно и в то же время непостижимо быстро. Он сел очень прямо, небрежно положив руки на подлокотники. Улыбка пропала. Теперь на нее немигающим взглядом смотрел не радушный хозяин, принимающий дорогого гостя, а прямой и жесткий политик. И, не давая ей времени опомниться, он заговорил. Быстро, но без торопливости, четко и жестко, практически без интонаций.
— Вы дотошно спланировали сегодняшний разговор, точнее свое представление о нем. Вы объясняете свои мотивы, ясно, но кратко, и предлагаете мне уйти в отставку добровольно. Взамен — почести. Умеренно, но достойно. Возможно, какой-нибудь малозначимый пост для утешения моего самолюбия и коротания старости. Верно?
— Отставка, без всяких утешительных призов. Вы недостойны их.
Будь он лет на двадцать моложе, наверное, поперхнулся бы, ее ответ последовал без паузы, почти так же хладнокровно. Маскируя удивление и тень растерянности, он вновь отпил из стакана, про себя прославляя это великое изобретение человечества. Что бы мы делали без волшебной возможности выиграть секунду-другую под предлогом глотка доброго алкоголя? Мгновенная растерянность сгинула, так же как и появилась, он снова был готов к борьбе.
— Пожалуй, хорошо, что сейчас не времена старого доброго золотого века. Полагаю, тогда я удостоился бы не отставки, но квалифицированной казни. Впрочем, пусть прошлое не заслоняет заботы дня сегодняшнего… Итак, я должен уйти в отставку. Низвергнуться, так сказать, во тьму и скрежет зубовный. Я отказываюсь. Подготовились ли вы к такому обороту? Заручились ли советом доброжелателей?
— Разумеется, сэр Уинстон. И не одним. В случае вашего сопротивления правительственный кризис неизбежен, но я полагаю, мы его преодолеем. Во благо страны и мира.
— Вы готовы прямо выступить против меня и всех моих сторонников? — Взгляд Черчилля стал пронзительным. — Моя репутация сильно пошатнулась, но я могу поднять многих и многих. Бороться со мной — тяжкий труд даже сейчас.
— Да. Этого требует долг правителя… и моя совесть.
— Надеюсь, что это именно так… — Черчилль успокаивающе поднял ладонь, упреждая возмущенное движение Элизабет. — Позвольте мне подумать пару минут, прежде чем я отвечу вам.
Чуть прикрыв глаза, премьер откинулся на спинку кресла, сжав подлокотники. Там, где другой не увидел бы ничего кроме нескольких напыщенных фраз, он прозревал сущность и душу человека… А ведь юной королеве не занимать силы и величия. Как жаль, что это выяснилось только сейчас… Хотя бы четырьмя годами раньше. Но кто мог предполагать, что юное дитя рождено для трона? Кто вообще теперь ожидает от королей силы и решимости?.. Впрочем, тогда она была совсем девочкой, а скорбь о несбывшемся — удел слабых и неудачников.
Но как же все удачно получается. Самое удачное из возможных развитие разговора, и практически без усилий с его стороны.
Однако радоваться рано, теперь самое сложное.
— Ваше величество, я предлагаю вам сделку, — сказал он.
Она вежливо приподняла бровь. Элизабет была королевой и дочерью короля, а это обязывает. Гордость и сознание собственной значимости были у нее в крови.
— Вы полагаете, что торговля с сюзереном в данном случае уместна?
— Назовем это дружеской любезностью. Вы согласитесь выслушать меня. Быть может, мои слова покажутся вам достойными самых тщательных раздумий… По крайней мере я надеюсь на это.
— Если нет? — быстро спросила она, пожалуй, чересчур быстро.
— Я приму ваше предложение. Отставка. Без сопротивления, — просто ответил он.
Все же она была очень молода и очень неопытна. Премьер читал по ее лицу, как в открытой книге. Готовность к борьбе, решимость, шок, удивление, облегчение… И вновь легкое сожаление укололо его — если бы Георг умер пораньше, если бы ее нрав и потенциал проявились не сейчас…
— Я не верю вам, — наконец сказала она. — Не верю, — добавила решительно. — Но говорите. Я выслушаю все сказанное вами, хотя сомневаюсь, что эта речь поможет вам.
— Независимо от последствий, я полагаю, что вы извлечете несомненную пользу из моей… речи.
Черчилль удобнее устроился в кресле. Ему было легко и спокойно, насколько может быть спокойно человеку, балансирующему на краю позорного окончания карьеры. Первую половину сражения он выиграл. Придя, чтобы без лишних разговоров ввергнуть державу в смуту, она внимательно слушает его. Теперь предстояло самое сложное. Найти те единственные слова, которые будут правильными и понятными. Черчилль устроился удобнее, глубоко вздохнул и заговорил.
— Ваше величество, я действительно бросил империю в горнило войны. Более того, я намерен сделать это снова.
Некрасивая судорога перекосила мраморное лицо Элизабет, на мгновение Черчиллю показалось, что сейчас она запустит в него стаканом. Но мгновение спустя она вновь смотрела на премьера с тем же непроницаемо-спокойным выражением.
— Мои уважаемые оппоненты обвиняют меня в том, что я приношу страну в жертву своим амбициям и воинствующему антикоммунизму. В какой-то мере они правы, внешняя сторона выглядит именно так. Однако они катастрофически ошибаются в объяснении причин. Я не утоляю застарелую ненависть. Хотя справедливости ради замечу, что не много найдется сущностей, которые я ненавижу более, нежели коммунизм. И не ищу лавров на старости лет, поскольку без ложной скромности признаю: я и так совершил достаточно, чтобы войти в историю. Истина проще. Она всегда проста…
Премьер чуть склонился вперед, провел рукой под столешницей. Вероятно, там была ниша или полочка, так он достал тонкую стопку одинаковых бледно-красных папок связанных тонким шпагатиком. Черчилль не спеша развязал простой узелок и с видом доброго дедушки, дарящего подарок внучке, подвинул к Элизабет.
