хорошо понимаю…
Сейчас «старик» (как зовут его за спиной сослуживцы) сел на шинель, прижавшись к снеговой стенке и, решительно вскрыв уже разогретую банку, принялся быстро есть рагу, работая ложкой поочередно с Жоржем. Последний, на удивление, не капризничает и не брезгует потреблять консервы из одной емкости с «солдатским сыном», на каменном лице которого только что и шевелятся густые усы при пережевывании пищи… Но за него говорят глаза — так вот в глазах впервые побывавшего в бою Степана поселилась смертная тоска.
Я такое уже успел повидать в виртуальной реальности «Великая Отечественная») — человек пусть не сломался, он еще пойдет в бой и будет драться. Но сам себя он уже приговорил и похоронил, мысленно приняв то, что с семьей больше никогда не увидится. Чувство, надо сказать, совершенно мерзкое… Степан аж вздрогнул, услышав мой голос — что собственно, неудивительно, ведь я точно угадал его чувства:
— Одному Богу известно, кто уцелеет, а кто нет. Ты вон лучше помолись, если совсем тяжело будет, псалом девяностый — «Живый в помощи». Заодно и своих помяни, чтобы Господь уберег… Станет легче. А предчувствие — предчувствие порой обманывает…
На мгновение застывший Степан с крайнем изумлением посмотрел на меня — а после, не сказав ни слова, кивнул с благодарностью, хотя тут же опустил взгляд. Как кажется ему, потомку георгиевского кавалера, стало стыдно проявленной и, главное, замеченной мной слабости… Решив не тормошить «старика» лишний раз, я замолчал — и в окопе повисла нехорошая тишина, прерванная искусственно бодрым возгласом Андрея:
— А вот и кашка наша поспела, Ром! Ну-ка, сними пробу…
Банку мой товарищи вскрыл трофейным штык-ножом — и обтерев клинок от проданного туркам германского маузера, сноровисто спрятал его за голенище сапога, кои он вставил в более широкие и просторные валенки. Я только покачал головой, потянувшись ложкой к консервам, одновременно с тем вчитавшись в надпись на желтой «этикетке»: «пищевые консервы для войск, мясо с кашею, порция на обед, вес 1 фунт 78 золотников…кипятить не более 10 минут» — но тут меня остановил Жорж:
— Погодите братцы! Совсем забыл!
Выудив непочатую пачку из кармана шинели, «дворянчик» (еще одно очевидное прозвище — а вот что шинель он не снял, я так и не понял) вскрыл ее и протянул мне:
— Галеты. Угощайтесь, на всех взял… Ангела за трапезой.
Мы хором ответили известным мне, но не так и часто используемым вариантом пожелания «приятного аппетита». Взяв в руку первую галету, я почему-то поспешил ее разломить — и тут же подумалось: «вот я и преломил хлеб с боевыми соратниками»…
Между тем эти самые соратники продолжили прием пищи — Андрюха вон, уже навернул хорошую такую ложку каши да с верхом, и теперь с нетерпением ждет, когда ее отведаю и я. Ждет, кстати, своей очереди!
Что же, приступим…
Ну что я могу сказать по окончанию обеда? Галеты армейские «стандартные», пресно-солоноватые, практически безвкусные — но весело хрустящие на зубах. Очевидно, что не «третьего срока годности»… Под кашу пошли неплохо. Что касается самих консервов — обычная говяжье тушенка с гречкой, мяса поменьше, крупы побольше, с явным гречневым вкусом. На мои личные ощущения — немного недосоленая, и не настолько горячая, как хотелось бы. Но и не «чуть теплая», несмотря на мороз! И вообще, тот факт, что саморазогревающаяся консервная банка была русским изобретением и запросто встречалась на полях Первой Мировой, стало для меня открытием. У фрицев в Великую Отечественную такие были, да — хотя и не повсеместно. Но в качестве трофеев нам все же иногда доставались. Однако же в РККА аналогичной тушенки не было — и, между прочим, уже осенью ее явно не хватало!
Обед вышел вполне себе сытным — хотя кажется, что я запросто смог бы съесть такую банку и в одиночку… Захотелось попить — и открыв единственную оставшуюся у меня личную алюминиевую солдатскую фляжку, я сделал небольшой глоток, втайне опасаясь, что вся жидкость смерзлась… Нет, не смерзлась — но от ледяной воды заломило зубы, так что одним глотком все и ограничилось.
— Сейчас бы чайку горячего…
Андрей, так же сделавший скупой глоток из фляжки, сладко потянулся — словно довольный кот. Невольно позавидовав подобной расслабленности и позитивному настрою, я усмехнулся:
— Ты еще добавь что-нибудь про шоколадку! Или какао…
Жорж прыснул со смеху, а слово неожиданно взял Степан:
— А я бы сейчас не отказался от горячего борща, что в училище подавали на обед. Да сметанкою сдобренного, с двумя дольками чеснока и ломтями салица на корке черного хлеба, да с горчицею… Сметану в борще разбавишь, чтобы враз посветлел, сало в горчицу макнешь — да вприкуску с чесноком и хлебом… Помните?
Все остальные кивнули — кивнул и я, хоть ничего и не помнил, но зато вполне искренне! Ибо при этом почувствовал, как слюна вновь обильно заполнила рот, несмотря на съеденную недавно кашу… А Степан, между тем, продолжил:
— И ведь мяса, мяса всегда в борщах было в меру, золотник к золотнику! Никогда не воровали в училище — вот, что значит, будущие офицеры, другое отношение!
Произнес «солдатский сын» это с неожиданной гордостью — очевидно, несмотря на сам факт войны и тоску по семье, становление в новом статусе все же было для него очень значимо. А что? Если не ошибаюсь, прапорщик — офицерское звание, соответствующее четырнадцатому классу*2 Петровского табеля о рангах, то есть дает право на личное дворянство! Хоть и не потомственное… Неожиданно усмехнулся Андрей:
— Да воровали мясо на кухне нашей. Еще как воровали!
— Врешь!
— Да вот те крест! Хитрость там была, хитрость не всем известная: фунт мяса обрезается до определенного веса; что срезано — то повара и начальство себе забирают. А тот кусок, от которого отрезали — его кидают в соляной раствор замачиваться. К нужному времени мясо воды и соли наберется, и весить будет ровно золотник к золотнику, как ты и сказал. Еще и вкуснее из-за соли! Вот и нам хорошо, и повара себя не обидели… Все бы так воровали.
— Воровали, не воровали… — с видимым презрением протянул Жорж, — О том ли печемся, господа офицеры?
Я согласно кивнул, думая, что «дворянчик» сейчас заговорит о войне, о том, что нужно готовиться к бою и переключить на это все мысли — но Георгий зашел совершенно с другого бока:
— Вот спешили мы на фронт — и попали в Сарыкамыш, не спорю, вовремя. А все же по традиции выпуск должны были отметить в ресторане! Нарушили мы традицию, господа
