сказал я, поднимаясь.
— Это… просто ужасный вещь! — открыв широко глаза, припечатала Меган. — Я обязательно буду писать об этот случай! Так невозможно! Пленный убивать и не кормить! Вы есть настоящий герой, что спасли их!
Ага, еще про Женевскую конвенцию и Красный Крест вспомни.
Но похоже американка не про то думала. Вскочив, да так, что уронила на землю и блокнот свой, и сумочку, она схватила мое лицо, и прямо-таки впечаталась губами в мои. И поцелуй этот был… совсем не такой, как обычно чужих целуют. Он длился не одну секунду, и даже не пять.
Наконец, я не выдержал, деликатно отстранил американку. Меган раскраснелась, тяжело задышала. Ее обширная грудь под блузкой прямо-таки подскакивала вверх.
— Товарищ колонел, а можно просить вас помощь выгнат… как это будет по-русски?… рэт? — она даже показала размеры того, что незаконно у нее поселилось. С небольшого щенка примерно.
— Крыса?
— Да, я видела это у себя в жельище..
Вот чего мне не хватало, так это еще похода в ее землянку. Ну и отказываться тоже неудобно. Пошли ловить крысу.
Землянку американке выдали самую лучшую, небось, интенданта фронтового выселили отсюда — обитая деревом, со столом и стульями, освещение — сразу две керосиновых лампы. И на полочке на всякий случай сплющенные гильзы, штуки три. Если что — чадить будут нещадно, но без света не останешься.
Меган закрыла дверь, набросила крючок. Ай-ай-яй. Горю синим пламенем!
Мне предложили снять шинель, сапоги. Да я бы и сам грязь не потащил в такую чистоту. Перед приездом американцев тут похоже все вылизали, даже набросали на пол свежих опилок. Пока я колебался, Меган быстро скинула верхнюю одежду, наклонилась, заглядывая под кровать. Причем так изогнулась, что ее упругая пятая точка оказалась прямо передо мной.
— Она там! Скэри!
Чего греха таить… не удержался. Взял ее за попку обеими руками, под поощрительный «ах» подвинул к кровати. Меган призывно вильнула тылом, впечаталась мне в пах. Тут уже я не выдержал. Задрал подол, сжал в ладонях аппетитные «дольки». Тут уже раздалось страстное «ох». Американка встала на кровати на коленях, еще больше задрала подол. Последние остатки разума меня покинули.
Потом лежал рядом, переводил дух. Если бы курил — сейчас точно засмолил. Десять минут удовольствия и чувство вины на месяц. Изменил жене. Пошел, можно сказать, по наклонной, и ведь не отбояришься, что показалось или приснилось. Вон блондиночка крутится рядом, поправляет трусики. И даже ничуть не смущена — поглядывает с благодарностью. В партизанах я тоже не ангел был, но это… другое совсем, короче.
— Это было супер! Ты риал хироу
— Кто?
— Настоящьий герой! Ай нид ёр фото
Фотографию хочет. Я вяло поразмышлял насчет Мельника, секретности и всей этой истории. Зря я полез в постель к американке. Это просто не может кончиться хорошо. А вот плохих вариантов — с избытком. Надо валить к себе. И поскорее. Пока меня тут не застукали.
— Я подумаю, что можно сделать. Надо сначала сходить, спросить разрешение у командования, — я начал быстро собираться. Портянки намотал на раз-два-три, поставил рекорд скорости.
— Эй! Мы еще увидимся?
Меган попыталась меня обнять у двери. Самое интересное, про крысу больше не вспоминала. Наверное, та испугалась нас и убежала.
— Обязательно.
* * *
Пока я с американкой «второй фронт» налаживал, Степан успел оформить перевод к нам красноармейца Дробязгина, Никиты Ивановича, шестого года рождения, уроженца села Чернушки Курской области. Вышеозначенный боец изменения в судьбе воспринял спокойно. Не радовался и не возмущался. Я еще тогда, в истории с миной, заметил эту его особенность. Будто старый еврей, который объяснял мне как-то, что переживать по поводу того, что изменить не можешь, смысла нет вообще. Вот у писателя Лермонтова про такого рассказ был, «Фаталист» называется. Мол, от судьбы не уйти, а что есть, то пусть будет.
Евсеев этого Никиту, конечно, накачивал предстоящей ответственностью по самое никуда, и Дробязгин кивал время от времени, и совершенным дураком отвечал «Да как же, не сомневайтесь», но я видел, что глупость эта наносная, а сам Дробязгин просто терпит эту процедуру как неизбежное зло. Из всех его баек, что я тогда слышал, у меня сложилось одно впечатление. В каких бы переделках он не участвовал, никогда своих не бросал. И не говорил об этом боец прямо, но вот так думалось. Как само собой разумелось. И я в это поверил тогда. Не было повода сомневаться. Вот поэтому я его к нам и прицепил. Мне такие люди самому нужны, чтобы в случае чего плечо подставить могли.
Утром я как умылся и наскоро перекусил, сразу в штаб пошел. Скажу, куда поехал, и вперед. Работы валом, скучать не придется. Пришлось только по широкой дуге обходить — почти перед самым входом стояла кучка американцев, сопровождающих из нашего НКИД — и среди них Меган, вертящая головой на все триста шестьдесят градусов. Сдается мне, я даже знаю, кого она высматривает. Наверное, ночью возникли дополнительные вопросы. Или еще какое животное под кроватью увидела.
Но я ведь знаю обходные пути, так что лишних встреч не произошло. Я повез Евсеева в маскировочную роту. Как оказалось, вовремя. Меерсон закончил свой проект и вручил мне папку с бумагами. Ну что же, теперь точно известно, что и когда должно случиться. Сроки по каждому этапу указаны тем самым красивым чертежным почерком. В аккуратных таблицах выписаны необходимые объемы материалов. Красота, короче. Теперь, если Кирпонос спросит, то можно ответить, к какому числу ожидать окончание работ. Только не «если», а «когда». Михаил Петрович ничего не забывает. А про такие вещи, можно сказать, стратегического значения, точно помнить будет и спрашивать постоянно. Так что тут рапорты нужны ежедневно, и контроль работ чуть не круглосуточный. Вот пусть въедливый особист этим и занимается, с полным погружением в процесс.
Взяли Меерсона, поехали к мосту. Офигеть просто. Я же вчера только здесь был! Если бы своими глазами не видел, то сказал бы, что на этом месте не меньше инженерной роты неделю трудились не покладая рук. А ведь всего лишь взвод сутки назад приступил к выполнению задания!
Да у нас на глазах какой-то боец в воду полез, к опоре бревно привязать. А мне на эту речку смотреть без содрогания не получается! Вот же люди, а? Как в стихе про гвозди.
— Степан, — позвал я в сторону особиста, — всех, кто отличился, запишите, потом найдем как наградить. Не скупитесь, сколько будет, никого не забывайте. Люди здесь на полную катушку трудятся.
Евсеев задачу понял, сразу к Меерсону пошел.
— Вот этот, который в воду полез, фамилия его? Звание?
Лейтенант поправил очки, близоруко прищурился.
— Сержант Кузовлев, товарищ капитан…
— В личной беседе можно по имени-отчеству. Нам работать вместе.
— Хорошо, Степан Авдеевич, — кивнул Меерсон.
— Кто руководит земляными работами?
— Лейтенант Грушвицкий.
Я заглянул через плечо Евсеева. Всё записывает, на просто фамилию, а и что делает. Оказывается, эти ребята не только про плохое материальчик собирать могут, если им задачу правильно поставить.
* * *
Оставив Евсеева разбираться с мостом, я поехал в медсанбат. Надо же узнать судьбу Ильяза. Не чужой всё-таки.
Лейтенант Ахметшин был бледноват, небрит и усыпан густо намазанными зеленкой ссадинами и свежими синяками. Но энтузиазма хватало на троих. Рвался в бой, как говорится, изо всех сил. Чуть завидев меня, вскочил. Правда, тут же сел, охнув. Помню, как же, ребра сломанные. С таким особо не побегаешь.
— Привет. Сиди пока, сейчас схожу к докторам, узнаю, что там и как.
Сказать оказалось легче чем сделать. Доктора не гуляли — кто на операции, кто на сортировке, кого просто так найти не могут. Вот только что был, но исчез. А кто на месте, тот не в курсе. Пришлось поискать. Поймал я санитара хромого, у которого только что на лбу не написано было, что он тут всё знает, и тот за пачку махорки нашел военврача второго ранга.
Я фамилию этого доктора даже с поллитрой не произнесу, что-то трехкилометровое. Да и не важно. Самое главное, что эскулап разрешил Ильяза забрать, долечивать на месте. Предупредил только о постельном режиме и тугих повязках на грудь, чтобы ребра не повредить и они срастались получше. Это я местным ребятам скажу, не мне Ахметшину морду
