— Нет, — она удивлённо, но без страха смотрела на него. — Я в порядке, спасибо.
Но не ушла, а продолжала стоять, глядя на него. Найджел улыбнулся внезапно пересохшими губами.
— Рад… рад слышать, — он судорожно сглотнул, не заметив, что не сказал положенного обращения. — Могу я чем-то помочь?
— Спасибо, — она улыбнулась с горькой откровенностью человека, которому уже нечего терять. — Мне никто не может помочь, — и снова улыбнулась. — Спасибо за предложение, но… нет.
Найджел снова вздохнул, приводя мысли в порядок, улыбнулся.
— Можешь всегда рассчитывать на меня. Я — Найджел, Найджел Слайдер.
Она с прежним выражением решимости улыбнулась в ответ.
— А я Мона Теннисон, — и… и протянула ему руку. — Приятно познакомиться.
Найджел бережно коснулся своими пальцами её ладони.
— Да, очень приятно.
Послышались шаги и голоса. Найджел узнал голоса одноклассников и сразу предложил:
— Я провожу? — кивком показывая на боковой выход.
Мона кивнула.
— Да, спасибо.
Но их уже увидели. Нет, никто им ничего не сказал, но Найджел — он шёл сзади, прикрывая собой Мону, — спиной, затылком чувствовал из взгляды и знал, что в оставшееся до урока время его допросят и вынесут приговор.
— Спасибо, — ещё раз поблагодарила Мона уже на крыльце.
— И… и когда мы увидимся? — Найджел сам удивлялся своей смелости.
— Не знаю, — пожала она плечами. — Я наверное уеду.
— Почему?! — вырвалось у него.
Она снова пожала плечами и медленно пошла через газон к ограде. Найджел оторопело посмотрел ей вслед и понял: если он отпустит её сейчас, то уже всё, никогда больше не увидит.
— Мона! — он не помнил себя. — Подожди, Мона, я сейчас!
Она обернулась, но его уже не было на крыльце. Мона понурилась и медленно, волоча ноги, продолжила свой путь.
А Найджел пулей, никого и ничего не замечая, вбежал в класс, схватил сумку и вылетел обратно, едва не столкнувшись с учителем математики. И опять бегом, скорее, надо догнать, другого шанса у него не будет. Где она?! А! Вон у ограды.
— Мона!! — он догнал её и не загородил дорогу, а пошёл рядом с ней. — Я с тобой.
— Что? — она удивлённо подняла на него глаза. — Почему?
— Я, — Найджел сглотнул и очень просто, как давно продуманное и решённое, сказал: — Я не могу иначе, Мона. Где ты, там и я.
Она молча смотрела на него. Не верить этому голосу, этим глазам невозможно, но… но и верить она не может. Уже не может.
— Спасибо, Найджел, — она мягким отстраняющим движением коснулась ладонью рукава его ветровки. — Спасибо, но…
Найджел бросил, вернее, уронил сумку и накрыл своей ладонью её руку.
— Я буду с тобой, Мона. Что бы ни было, я всегда буду с тобой.
— Ты ничего не знаешь обо мне, Найджел, и говоришь такое. Это же… — она оборвала себя.
Найджел мотнул головой.
— Ты можешь гнать меня, но я не уйду.
— Ты же сегодня в первый раз увидел меня.
— Нет, я видел тебя и раньше, и на балу на Новый год, и здесь…
— Подожди, — её рука всё ещё лежала на рукаве, и Найджел ощутил, как она дрогнула и сама плотнее прижалась. — Ты… да, я же тоже видела тебя, здесь у ограды, ты… ты встречал меня? Да?
— Да. Я приходил, чтобы увидеть тебя.
— Но ты даже головы ни разу не поднял.
— Ты белая, — вздохнул Найджел.
И эти непроизвольно вырвавшиеся слова заставили его отпустить руку Моны и отвернуться. Но Мона не убрала свою руку и не отодвинулась, и Найджел рискнул покоситься на неё.
— Найджел, — её глаза наполнились слезами, — я недоказанная, а мои родители условные, а теперь…
— Теперь это неважно, — заторопился Найджел.
— Да, я тоже так думала.
Она опустила голову и пошла. Найджел подхватил свою сумку и пошёл рядом. Они шли молча по-прежнему по границе Цветного квартала. Иногда она на ходу всхлипывала, но Найджел ни о чём не спрашивал. Шли долго. Уже стемнело, зажигались уличные фонари, мягко светились за шторами окна домов.
— Что мне делать? — вдруг спросила Мона.
Спросила не Найджела, а саму себя.
— Домой я вернуться не могу. Это убьёт отца. Он так верит в меня, он не выдержит. И мама. Как я ей скажу? И оставаться здесь я не могу. Он обещал всем рассказать… обо мне, ославить на весь город. Он сделает это, я поняла, он… он не знает жалости. Лучше бы он убил меня. Но он хочет, чтобы я мучилась. И сама, сделала это сама.
Найджел молча слушал. Он не понимал и не пытался понять, о чём она говорит, и слышал не слова, а боль. И от её боли болело и у него. Странно, непривычно, никогда с ним такого не было, даже в горячку.
— Я знаю, — говорила Мона, — я знаю, чего он хочет. Он всегда делает то, что говорит. А что делать мне?
— Мона, — разжал губы Найджел, — я всё сделаю для тебя. Чем мне помочь тебе, Мона? Скажи мне. Что случилось?
— Ничего, — она снова горько улыбнулась. — Ничего особенного. Я просто беременна. Когда об этом узнают в фирме, меня уволят, они держат только девушек, это оговорено в контракте, так что никакого выходного я не получу и с меня вычтут неустойку за нарушение контракта. И мне нечем платить за курсы. А домой я вернуться не могу. И он сказал, что все узнают, что я — обыкновенная цветная шлюха, и если я открою пасть, то сильно пожалею о своём рождении. Что ты можешь сделать, Найджел?
— Я женюсь на тебе, — сразу сказал Найджел и сам удивился сказанному.
Мона остановилась и изумлённо, даже со страхом уставилась на него.
— Что?! Что ты сказал, Найджел? Ты понимаешь, что ты сказал?
— Да, — кивнул он. — Я, как это, в здравом уме и доброй, нет, твёрдой памяти, так, да? Я прошу тебя выйти за меня замуж, нет, прошу твоей руки и сердца, вот теперь правильно.
— Ты с ума сошёл, — Мона попробовала засмеяться, но вместо этого заплакала.
— Мне надо встать на одно колено? — Найджел попытался удержать взятый тон, но не смог и упавшим голосом спросил: — Я противен тебе?
— Ты с ума сошёл, — повторила Мона.
Сквозь застилавшие ей глаза слёзы она вглядывалась в это бронзовое лицо. Ведь… ведь он говорит правду, она верит ему, не может не верить. И… нет, она не может, не должна принимать его жертву, он же не понимает, просто не понимает, что говорит.
— Это потому, что я… цветной? — не выдержал её молчания Найджел.
— Нет, что ты, — Мона даже удивилась его вопросу.
Она в самом деле не думала об этом. Да, её семья всегда старалась жить, как белые, и здесь… но после страшных слов Нила…
…- Ты — шлюха, дешёвая цветная шлюха, и помни это. Не реви, — и насмешливая улыбка. — Когда избавишься от ублюдка, сможешь работать в Цветном.
— Это не ублюдок, это…
— Заткнись, шлюха.
И холодный блеск ножа.
— Ты черномазая дрянь. Только покажись в «Атлантике» или пасть открой, на ленточки порежу…
…- Нет, Найджел, что ты. Ты… ты же совсем не знаешь меня.
— Нет, — Найджел улыбнулся. — Знаю. Я знаю самое главное, Мона. Что я не могу без тебя жить.
Мона оглянулась и удивлённо ахнула: они стояли в трёх шагах от её дома. В этом, когда-то особняке, а теперь разгороженном на крохотные квартирки, «доходном» доме она и жила.
— Вот мой дом, — она бесстрашно смотрела в его глаза. — Зайдёшь?
— Сочту за честь, — склонил голову Найджел.
Что я делаю? — ужасалась про себя Мона, пока они шли по вытоптанному газону, поднимались на опоясывающую дом веранду, шли вдоль ряда дверей, из-за которых слышались голоса, смех, ругань, пение. Что она делает? Ведёт к себе первого встречного. Так кто она после этого? Но она уже нашаривала в кармане жакета ключ и отпирала дверь.
— Входи.
Она зажгла свет, закрыла дверь и прошла к окну задёрнуть штору.
— Выпьешь чего-нибудь?
Найджел молча покачал головой.
— Ты совсем не пьёшь?
Он пожал плечами.
— Иногда. Если нет другого выхода. Мона, ты не ответила мне.
— А что я должна ответить, Найджел? Вот, — она обвела комнату рукой. — Вот здесь я живу, а теперь мне надо будет уехать. Если бы я ещё знала, куда.
— Не уезжай, Мона.
Найджел бросил на пол сумку, шагнул к Моне и осторожно взял её за руки выше локтей.
— Мона, я… Я хочу быть с тобой. Всегда. Во всём. И твоя судьба — это моя судьба. И твои беды — это и мои беды.
— В горе и в радости, — Мона говорила задумчиво, глядя ему в лаза. — В здоровье и в болезни, в разлуке и вместе…
— В жизни и в смерти, — закончил Найджел. — Да, Мона, всё так.
— Сколько тебе лет, Найджел? Ты как ребёнок. Ты подумал, как мы будем жить? На что?
— По порядку. Мне двадцать лет, у меня с братьями собственное дело, — Найджел сам себе удивлялся, но остановиться не мог и не хотел.
Мона вздохнула.
— А мой ребёнок…
