Василий Звягинцев - Андреевское братство

Ну а хоронить после этого тысячи совершенно посторонних и невинных покойников, в том числе и детей, нормально — закономерные издержки классовой борьбы. Главное — вовремя успеть объявить свою цель возвышенной и благородной! Угрохать пару миллионов ради захвата, скажем, Босфора с Дарданеллами — империализм и варварство, а пятьдесят миллионов ради лично мной придуманного светлого будущего всего человечества — величайший подвиг духа. Тогда ты — «Ум, честь и совесть нашей эпохи!..» Столыпина называли вешателем, а Ленина — самым человечным из людей. Ну не прелесть ли?!

Такая вспышка эмоций со стороны Александра Ивановича была мне в новинку, однако понять его можно. Он ведь тоже русский человек, несмотря ни на что, и пытается сейчас убедить и меня, «постороннего», а главное, себя, в собственной правоте.

Чуть позже мы выехали на Красную площадь. Ворота Никольской и Спасской башен были открыты, возле них стояло несколько танков, направивших стволы пушек в перспективы улиц, на башнях сидели, курили, свесив ноги, экипажи в замасленных комбинезонах, один за одним выезжали и устремлялись в город грузовики и бронетранспортеры, полные вооруженных десантников, по виду скорее югоросских, чем советских.

Я спросил об этом.

— Конечно. Так и есть. В учебнике стратегии генерала Леера написано, что основное предназначение резерва — нанесение решительного удара по неприятелю. У Троцкого в нужный момент оказалось три надежные дивизии, что начали сегодня на рассвете очистку города извне, еще один маневренный полк ГПУ был сосредоточен в Кремле. А вот то, что мы сумели втихаря перебросить сюда две ударные корниловские бригады, твои вчерашние коллеги наверняка прохлопали, — заметил Шульгин.

— Они думали, что гарнизон Москвы или на их стороне, или нейтрален, а в Кремле защищает Троцкого едва батальон…

— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно кивнул Шульгин и слегка прибавил скорость. С Ивановского спуска мы выскочили на Москворецкий мост. — Все точки базирования главных сил мятежников, их стратегические замыслы, конкретные планы и содержание отдаваемых приказов мы знали почти со стопроцентной достоверностью. Наши люди были внедрены во все звенья их командования, линии связи были под контролем. Да и ты нам здорово помог. В самый критический момент мы через тебя протолкнули грандиозную дезинформацию, последние сутки Рейли и компания практически работали по нашему сценарию…

Перспектива Ордынки за полтора века изменилась очень мало, разве что дома были гораздо более неухоженными, запущенными, и неровное булыжное покрытие заставляло машину трястись и подпрыгивать.

Здесь, кстати, обыватели, посторонние и безразличные к происходящему в центре, перемещались по улицам свободно и почти спокойно, лавки и магазинчики были уже открыты, даже советские милиционеры, аналогичные царским городовым своими черными шинелями с красными воротниками, стояли на перекрестках, наблюдая за порядком и делая вид, что стрельба по ту сторону Москвы-реки их волнует мало.

Отвечать на слова Шульгина, пусть и хвалебные, мне не хотелось.

Опять я терзался глупым раздвоением личности. Как добровольно вступивший в члены «Братства» должен был бы гордиться своим вкладом в общее дело, а как человек с определенными жизненными принципами не мог не сожалеть, что сыграл не слишком благовидную роль провокатора, пославшего на верную, заранее подготовленную смерть несколько сот или тысяч человек. Подтверждая тем самым слова Шульгина — любит российская интеллигенция размазывать по щекам розовые сопли, жалеть преступника больше, чем жертву, а уж вынужденного стрелять защитника правопорядка вообще причисляет к исчадиям ада.

Часа два мы еще кружили по улицам и площадям, кое-где останавливались, Шульгин вступал в разговоры с воинскими патрулями, командирами взводов и рот, совершавших какие-то малопонятные для меня марш-маневры по кольцам и радиусам города, иногда даже с пленными из сгоняемых на сборные пункты колонн. Пленных, кстати, оказалось удивительно много.

Я понял так, что сейчас арестовывали уже не только тех, кто был задержан с оружием в руках, но и всех более-менее причастных к мятежу, согласно оперативным данным и заблаговременно составленным проскрипционным спискам.

В целом Москва от двухдневных уличных боев пострадала мало. Выбитые стекла, несколько сгоревших домов, меньше тысячи убитых, по моей оценке. Но это только с одной стороны, потому что правительственные войска, конечно, своих убитых и раненых уносили сразу. И еще мне было совершенно очевидно, что большинство погибших убито точно так же, как и бойцы тех групп, с которыми я был сегодня ночью. В упор, из засад, нередко — в спину, в тех местах, где по имевшимся у них фальшивым разведданным на серьезное сопротивление не рассчитывали…

— Именно так, — спокойно согласился Шульгин. — Мало толку разгромить главные силы неприятеля в открытом бою. В нем погибают лишь самые смелые и честные. Остальные успевают разбежаться или вообще отсиживаются в тылу. В том-то и замысел, чтобы заставить выступить и тех, кто на открытый бой не способен. Трусов, мародеров, предателей и перебежчиков, выжидающих, чья возьмет. Вот мы и дали им такую возможность… Урок преподан не только «активистам», но и, как писал Козьма Прутков, «их самым отдаленным единомышленникам»…

Спрогнозировать замысел противника, навязать ему генеральное сражение в нужное время и в нужном месте, разгромить наголову, конечно, здорово, — продолжал он позже. — Но, по условиям нашей ситуации, недостаточно. Имей в виду, Игорь, нас ведь всего несколько десятков человек против всей планеты, если быть откровенным, и чисто военная победа свободно может обернуться поражением, поскольку ни на одного союзника полностью полагаться нельзя, а затяжной войны на несколько фронтов нам не выдержать. Чисто физически…

Поэтому и возникла идея — не просто победить в очередной кампании, а на много лет вперед лишить неприятеля не только армии, но и каких-либо мобилизационных возможностей… Я понятно выражаюсь?

— В основном. Только что значит последняя фраза? Что-то в духе Чингисхана. Надеюсь, вы не предполагаете вырезать всех мальчиков, доросших до тележной оси?

— Что ты, что ты, отнюдь! Мы же гуманисты… Я совсем о другом. Лишить врага возможности в обозримом будущем даже помыслить о повторении подобных силовых решений.

Одним словом, план «Никомед» предполагал спровоцировать «Систему» на такие действия, которые позволили бы выявить и заставить выйти в чистое поле абсолютно всех, на кого они рассчитывали как на своих союзников. И внутри обеих Россий, и за их рубежами… Дай бог не ошибиться, но, похоже, удалось. А на это ты не смотри, — он заметил, что я опять вглядываюсь в очередную группу разбросанных на тротуаре тел. Поскольку мы подъезжали к подножию храма Христа Спасителя, я предположил, что среди них наверняка есть кто-то из тех людей, с кем я курил и грелся у костров перед налетом на югоросское посольство.