– Куда ты, болярин?
– Буду назад скоро. Мне нужно пройтись. Все время лежать в постели – неэлегантно.
Выйдя на крыльцо, Гостемил прислонил посох к стене, повернулся спиной и арселем к миру, и взялся за перила. Нужно было надеть рукавицы, подумал он. Леший с ними. Он одолел три ступеньки, а на четвертой, последней, что-то не заладилось с равновесием. Гостемил судорожно сжал перила, дернулся, и поручень и подставка выскочили из крыльца с корнем. Он неловко сел на снег, к счастью глубокий и мягкий, перевалился на бедро, встал на оба колена и правую руку, дополз до стены, и только теперь заметил Астрар, смотрящую на него с порога, сверху вниз.
– Иди в дом сейчас же, простудишься, дура, – сказал он, берясь за посох.
И она ушла в дом, обидевшись и хлопнув дверью.
– Дура, – повторил Гостемил.
И стал подниматься на ноги, упираясь в стену лбом и держась за посох. И поднялся. И только теперь вспомнил, что не взял с собою денег. Давеча он рассчитывал, что дойдет до торга, а там его за плату доставят на санях в детинец. А теперь что же? Но возвращаться в дом не хотелось, а звать Астрар – тем более.
День выдался солнечный и не слишком морозный. Гостемил добрался до ограды и вышел на улицу. Вот, это совсем другое дело – на улице народ, двигаются туда-сюда. Буду и я сейчас двигаться вместе с народом, подумал Гостемил. Шаг за шагом, локоть за локтем он приближался к торгу, расстояние до которого от дома Хелье показалось ему теперь огромным.
Торг чистился и отстраивался, шумели пилы, стучали молотки, ругались мастеровые, и даже какая-то торговля шла понемногу. Удивительно, как быстро распространяются вести, когда это не очень нужно. Городу бы сперва обновиться, поправиться – а тут вдруг сбежавшие давеча повалили обратно, причем бездельники составляли большую часть этой первой волны возвращающихся. Кричат, ржут, всем мешают. Преодолевая неприязнь, Гостемил направился к Боричеву Спуску. Как он и предполагал, подъем оказался труднее ходьбы по пологой улице. Пришлось действовать таким образом – выбрасываем посох вперед, упираемся им в землю, поднимаем левую ногу, делаем шаг, балансируем, укрепляясь в позиции, подаемся слегка вперед, пододвигаем правую ногу, еще раз укрепляемся в позиции. И затем – все сначала.
– Эй, дед, как дела? – закричали из пролетающих в сторону торга саней молодые ростовчане.
Затем появилась играющая пара – где-то Гостемил их видел раньше – вульгарная девка и парень из хорошей семьи. Девка бежала от парня, хохоча, а он гнался за ней, кидая в нее снежки. Увернувшись от очередного снежка, девка скакнула в сторону и налетела на Гостемила слева, рукой и плечом. Крутанувшись вокруг себя, она побежала дальше, а парень, вихрем пролетев справа от Гостемила, устремился за ней. А Гостемил, потеряв равновесие, упал. На это пара не обратила внимания.
Он нисколько не обиделся. Обижаются на равных. Перевалившись на бок, он дополз до посоха, приподнялся, схватил посох, и в три приема снова встал на ноги. И начал отряхиваться. Человеку цивилизованному не подобает ходить по улицам в виде снеговика. Согнув руку в локте, он концом посоха сбил снег с груди. Время от времени припадая на посох, он отчистил бороду, плечи, и живот. Снег оставался на боку и, наверное, на спине тоже, но Гостемил решил, что не будет поворачиваться боком и спиной к людям – это в любом случае невежливо. И стал продвигаться дальше.
У Алексина Храма он почувствовал, что коже на правом боку стало тепло. Кровь, понял он. Рана открылась. Надо бы присесть где-нибудь. Или прилечь.
Тут он заметил, что на пороге церкви стоит митрополит Хвеопемпт и строго на него смотрит. Гостемил с достоинством кивнул митрополиту и упал на одно колено. Митрополит ринулся к нему через улицу, оступился, проскользил четыре шага, удержал равновесие, и спросил, суетясь, —
– Что есть с тебе, болярин? Я буду тебя помочь.
– Вынеси мне какое-нибудь ложе, – попросил Гостемил. – И гусли.
– Почему гусли? Почему? – спросил Хвеопемпт.
– Я буду на них играть, – сказал Гостемил. – А ты будешь петь и плясать.
– Болярин, я буду приводить Илларион.
– Видишь Горку, митрополит? – спросил Гостемил.
– Горку. Вижу.
– Вот мне как раз и нужно туда, так сложилось. К князю.
– Почему?
– Чтобы он не подумал, что я о нем забыл. А то он обидчивый очень.
– Я на Горку тоже, – обрадовался Хвеопемпт. – На сани. Сани – хорошо.
– Можно и сани. Тащи сани, а я покамест полежу тут, отдохну.
Хвеопемпт не смог удержать Гостемила – митрополит был хлипкого телосложения.
– Илларион! – позвал он. – Илларион!
Спустя некоторое время Илларион вывел сани, запряженные степенным церковным топтуном, на Боричев Спуск.
– Может, лучше домой тебя отвести, Гостемил? – спросил он.
– Нет, мне нужно к князю, – возразил Гостемил капризным тоном. – Не перечьте мне, попы! Как говорит моя дочь – до того ли!
Попы помогли ему забраться в сани. Хвеопемпт сел рядом и взялся за вожжи. И поехали сани вверх по Спуску.
– Благодарность тобою великая, болярин, от мой сердце, – сказал ему Хвеопемпт. – Ты свершаем дело важный.
– Тебе нужно научиться говорить по-славянски, – заметил ему Гостемил, переходя на греческий. – Это, митрополит, первейшее дело в твоем случае. Сам посуди, как относится паства к человеку, который такие перлы выдает.
– Какие перлы? – забеспокоился Хвеопемпт.
– Как вот только что.
– А что я такого сказал?
– Ты сказал, что я совокупился с твоей сестрой.
– Не говорил я такого!
– Да как же не говорил! Сказал – «Ты свершаем дело важный».
– Да.
– Это означает – «Ты переспал с моей сестрой».
– Не может быть!
– Увы.
– Все, больше не буду читать проповеди напрямую. Только через толмача.
– Расположение паствы ты этим не завоюешь.
– И то верно, Гостемил. Уж я просил дьякона, чтобы он меня учил, но он тупой. А Илларион отказывается. Может, болярин, ты меня выучишь?
– Может ты меня в прачки к себе возьмешь?
– Прости, болярин.
– Хмм.
Помолчав, стесняясь, Хвеопемпт сказал, чтобы перевести разговор на другую тему —
– Вот я был давеча в Жемчужном Монастыре, это отсюда двадцать аржей. Хорошо там монахи устроились. И знаешь ли, болярин, вино там у них отменное, но лучше всего – кухня. Уж до чего я не люблю чревоугодие, и вот не мог остановиться. На месяц вперед набил себе пузо.
– Логично, – согласился Гостемил. – Мирских радостей у монахов в жизни мало, вот и угождают себе, как могут.
– Да. Я их поваров расспрашивал, где они такому научились. А они мялись, мялись, да и признались – приезжал к ним один, на всю братию приготовил ужин, так они так его умоляли, плакали даже, что он им рецепты на всякие блюда дал, много. И показал, как готовить.
