Увы, но либо профессор переоценивал мои силы, либо рассчитывал на провал. Некоторые ингредиенты оригинального рецепта встречались мне на практике впервые, и пока я разбирался, как лучше с ними работать, пока придумывал формулу и проверял сочетаемость веществ и заклинаний, прошло почти полчаса. К концу урока я добрался только до середины процесса, так что в моем котле медленно вспучивалась пузырями густая болотного цвета жижа с резким кислым запахом. Слагхорн бросил взгляд на мое варево, глянул на формулу, написанную на пергаменте, и покачал головой:
— Все правильно, мистер Ди, но, к сожалению, здесь еще много работы, очень много…
В результате флакон достался Поттеру. Возможно, Слагхорн и был бы рад отдать его Полине или Пирсу, но их составы, хоть и сваренные верно, не успели дойти до нужной кондиции и, в отличие от зелья Гарри, выглядели значительно бледнее. Покинув класс, Пирс недоумевал, как это вечно не успевавший по предмету Поттер ухитрился приготовить Напиток живой смерти быстрее и качественнее остальных учеников.
— Я видела, как, — сказала Полина, ничуть не огорченная таким поворотом событий. — Ему с учебником повезло, который Слагхорн дал: предыдущий владелец все поля исчеркал своими закорючками. Наверное, еще один фанатик зельеварения, прямо как наш Ди!
— Я не фанатик! — возмутился я, но Полина только засмеялась.
Отчего-то мне казалось, что в новом году Дамблдор не станет договариваться с Флитвиком о продолжении наших дополнительных занятий. По моим представлениям, этот шаг, на который в свое время пошел директор, являлся упреждающим: он не столько хотел, чтобы я узнал об истории и устройстве артефактов (вероятно, на месте этого справочника могла бы оказаться любая другая книга) или овладел азами магии стихий, сколько стремился увлечь и занять меня чем-то, что согласовывалось с моими глубинными устремлениями. Уроки Флитвика действительно не давали мне окончательно свихнуться от тоски и утонуть в болоте пассивности. Волдеморт не знал о них, а потому его обвинения в адрес Дамблдора выстрелили вхолостую — конечно, директор не открыл мне тайн "магии войны и смерти", но, тем не менее, позволил изучать, и достаточно глубоко, магию стихий, чьи заклинания с успехом можно было причислить к категории боевых. Впрочем, отсюда следовал мало оптимистичный вывод — я в буквальном смысле оказался между двух огней, о чем когда-то говорил мне Снейп, но теперь не испытывал по этому поводу никакого, даже призрачного удовольствия. Каждый из магов хотел, чтобы я выбрал его сторону, и хотя они, разумеется, не делали борьбу за мою лояльность основной целью игры друг против друга, время от времени я все же возникал в фокусе их внимания, до сих пор не имея ни малейшего представления о том, на кой черт я им вообще сдался.
Несмотря на всю свою самоуверенность, я отлично понимал, что мои магические способности нельзя назвать выдающимися, да и распределялись они крайне неравномерно. Чары любого рода действительно давались мне легко, и палочка Левиафана была словно настроена на работу в этой области магии. Львиная доля успеха в трансфигурации зависела от активного воображения, а потому она тоже не представлялась особой проблемой, однако все остальные магические сферы вложения ума и сил, в которых было больше теории и меньше динамики, либо мало меня интересовали, либо не являлись моей сильной стороной, подобно зельеварению, где для достижения высоких результатов требовалось много кропотливой вычислительной работы. Помимо этого, к использованию магии я подходил как исполнитель, а не как изобретатель — мне было проще использовать уже придуманное, нежели придумывать что-то самому. Сознавая свои слабые качества, я недоумевал: что оба они — и Дамблдор, и Волдеморт, — могли во мне найти? На стороне каждого стояли сильные, опытные, умные маги, и вряд ли среди них было место человеку, который до недавнего времени даже не мог разобраться, чья сторона, хотя бы гипотетически, привлекает его больше.
Но это лето все изменило: с тех пор, как я уничтожил один из крестражей Темного Лорда, сторона выбрала меня сама. То, что ею оказалась сторона директора, рождало во мне тревожное чувство ирреальности происходящего, какого-то скрытого обмана, поскольку логика моей жизни вела совсем в ином, противоположном направлении, а среди ближайших сторонников и соратников Дамблдора у меня не было ни друзей, ни людей, которые бы твердо мне доверяли. После разрушения крестража и данного директору обещания я, сам того не желая, оказался связан с ним особыми, личными обязательствами, так что теперь сделанное в Министерстве предложение Волдеморта и вероятные шаги, которые он мог предпринять для завоевания моего интереса, я начал рассматривать как серьезное искушение, посланное судьбой, чтобы его преодолеть.
Насчет Флитвика я ошибся. В моем расписании не стояло дополнительного субботнего урока, однако в первую же сентябрьскую пятницу мне принесли записку с напоминанием о том, что профессор ждет меня завтра в своем кабинете в обычное время.
— Признаться, — начал Флитвик довольным голосом, когда я вошел и уселся подле его заваленного свитками и книгами стола, — я с нетерпением ждал этой субботы. Возможно, вы уже догадываетесь, почему?
Я в недоумении покачал головой.
— Ваш патронус-тень, — объяснил Флитвик. — Редчайшее явление в магическом мире. Не могу удержаться и не попросить вас его продемонстрировать.
"С ума сойти, — подумал я, поднимаясь со стула. — А Снейп говорил, что все испугаются…"
Флитвик увеличил кабинет, воспользовавшись своим преобразователем, и я вызвал патронуса. Глаза профессора загорелись, словно он увидел диковинный, давно желанный артефакт. Соскочив со стула, он направился к патронусу, держа наготове палочку. Я было раскрыл рот, чтобы предупредить его о возможной опасности, но Флитвик, как ни в чем не бывало, приблизился к сидящей на корточках твари и начал с восхищением осматривать ее со всех сторон, будто перед ним было какое-то экзотическое животное. Патронус исподтишка следил за профессором, а потом вдруг замахнулся на него, да так быстро, что я не успел коснуться его сознания и запретить нападать.
Реакция Флитвика оказалась молниеносной — он легко убрался с пути движения когтистой лапы и взмахнул палочкой, из которой вырвалась серебристая молния, через секунду превратившаяся в довольно крупную пушистую белку.
— Смотрите, сейчас будет интересно! — радостно крикнул Флитвик, отступая к столу и не сводя глаз с обоих патронусов.
Я никогда не задумывался, что случится при встрече обычного патронуса и патронуса-тени, но, вероятно, об этом писали в каких-нибудь древних магических трактатах, и Флитвик решил повторить эксперимент, раз уж у него появилась такая уникальная возможность.
