— Это все какая-то фантастика!
— Чего все это? — переспросила она, не поняв иностранного слова.
— Чудо, говорю.
— Какое ж это чудо. Зверь и птица лесная, особливо которые долго живут, такое знают, чего тебе и не привиделось…
— Ладно, пусть так, — прервал я спор, — вы лучше расскажите, что вам лось сказал.
— Разное сказал. Сказал, что медведь мой знакомец в наши места вернулся…
— К нам надеюсь, в гости зайдет? — не без иронии поинтересовался я.
— Почему не зайдет, зайдет, он всегда заходит.
— А как вы с медведем-то познакомились?
— Да, как ты со мной, — улыбнулась Марфа Оковна. — Охотники его из берлоги подняли и подранили. Он одного подмял, да в чащобу ушел. Собаки его брать забоялись. Охотника мятого ко мне принесли. Отсюда его никак нельзя было вынести. Дороги накатанной нет, одна лыжная. Рассказали, как дело было. Я мятого лечить взялась. А как он все в забытьи был, сбегала в лес и медведя сыскала. Он совсем плох был, помирать собрался. Помогла и ему, чем смогла, он чуть отошел, и сюда заявился. Скотину мне до полусмерти напугал. Поселила я его в сарае. Так обоих и лечила.
Я с удивлением понял, что скоро вообще перестану чему-нибудь удивляться.
— Марфа Оковна, а люди про ваши способности когда-нибудь догадывались?
— Ты, что, окстись, да меня бы как ведьму в избе спалили. Это тебе знать можно, человек ты пришлый и выбранный… Про тебя, одним словом, указ был…
— Чей указ? — опять обескуражился я.
— Указ, он не чей, — терпеливо разъяснила хозяйка, — Указ — он указ.
— Голос что ли? — опять я пристал с разъяснениями.
— Может, и голос, — согласилась Марфа Оковна. — Во сне пришел и сказал. А как и что, не ведаю, видать, заспала. Потом по книге проверила и там тож…
— Где проверили? В тех книгах? — Я посмотрел в сторону ее фолиантов.
Она неохотно кивнула.
— А мне можно почитать?
— Я тебе уже говорила, что нельзя, — сердито ответила она.
— Да вы вслух почитайте, а я послушаю. Так-то, поди, можно. Я в сторонке посижу, и глядеть на вас не буду.
Хозяйка надолго задумалась, видимо, осмысливая мои резоны. Потом обречено махнула рукой, встала и перенесла одну из книг на стол.
Я демонстративно пересел в дальний угол и даже отвернулся от нее. Довольно долго были слышны только горестные вздохи и шуршание перелистываемых страниц. Наконец она, видимо, добралась до нужной и начала по слогам произносить непонятные слова. Я вслушивался, пытаясь хотя бы догадаться, на каком языке она говорит. Часть слов была явно славянского происхождения, некоторые напоминали латинские. Об остальных, гортанно-восточных, я не мог ничего даже предположить. Похоже, зря я нервировал добрую женщину.
— Это какой язык? — не утерпел я.
— Книжный, — удивленно ответила она.
— А как все это переводится?
— Что переводится?
— По-русски как будет то, что вы читали?
Похоже было, что мы говорим на разных языках, или о разных вещах. Марфа Оковна смотрела на меня, не понимая.
— Этого мне не ведомо.
— Вы же сказали, что в книге написано, что я должен прийти к вам?
— Ну, написано.
— Так вы можете сказать, что там написано?
— Могу. Говорится, что ты придешь. Что же еще?
— Ладно, проехали. Что там еще говорится, кроме того, что я должен вылечить вас?
— Сам же все знаешь, зачем спрашиваешь.
— А чего я не знаю, что я еще должен сделать?
— Помочь.
— Чем помочь? — начал злиться я.
— Так я же тебе читала, ты сам слышал.
— Слышал, но не понял. Вы можете объяснить мне простыми словами?
— Пойти за реку и привести человека.
Кажется, Марфа Оковна устала от моей тупости не меньше, чем я от ее.
— Какого человека? — нарочито спокойным голосом поинтересовался я.
— Этого мне не ведомо, — опять невинно ответила хозяйка, глядя на меня то ли с насмешкой, то ли действительно недоумевая, чего я, собственно, добиваюсь. Я взял себя в руки, и устало спросил:
— Значит, я должен пойти за реку и привести сюда первого встречного человека?
— Может, и первого, да не любого.
— А какого?
— Суженного.
— Вот! — обрадовался я столь быстрому продвижению разговора. — А как я узнаю что он «суженный», и кому он сужен?
— Мне, — потупив взор, смущенно ответила женщина.
— Понятно, — я начал понемногу въезжать в суть проблемы. — Я должен пойти за реку и найти вам жениха. Правильно?
Она кивнула.
— Значит, вы мне расскажете, кто он таков, какой из себя и где его найти?
Женщина отрицательно покачала головой. Похоже, мы опять начинали буксовать на месте.
— Так как же я узнаю, где его искать?
— Ворон прилетит к завтрему… может, скажет.
— А медведь? Медведь не знает?
— Медведь в эти дела не мешается. Помочь может, если нужда будет и попрошу. Вот ворон тот скажет, я наказала.
Разговор наш надолго прервался. У истоков непробиваемой тупости, которую вдруг продемонстрировала Марфа Оковна, женщина о-очень не простая, могла стоять одна причина: нежелание говорить и объясняться. Это самый легкий способ отвязаться от докучного любопытства. Таким нехитрым приемом в нашей стране народ испокон века защищается от чиновников и власти.
Я не был властью, так что причина, по которой хозяйка меня морочила, могла быть одна: меня хотели использовать втемную. Это мне, ясное дело, не очень понравилось. С другой стороны, если всерьез поверить во все чудеса, свидетелем которых я стал, можно, как говорится, не отходя от кассы, стать из «примитивного материалиста» «придурочным мистиком»…
Подумать мне было о чем. В том, как я попал сюда, безропотно остался, занимаюсь проблемами совершенно чужой мне женщины, торчу в Богом забытой дыре, была вроде бы моя добрая воля. Никто меня ни к чему не принуждал.
Мало того, находиться здесь мне почему-то интересно и даже комфортно. Я практически не вспоминаю Ладу, меня не волнуют мои московские дела и обязательства, а интересуют старинные книги, говорящие лоси и какие-то побочные ветви рода человеческого, до которых, мне, собственно, нет никакого дела.
Как и многих людей, меня занимают вопросы жизни и смерти, космоса, истории, любви, мира, войны, политики.
Однако, как большинство, я живу мелкими заботами сегодняшнего дня, добыванием хлеба насущного и к глобальным проблемам отношусь с интересом в основном в часы досуга, под хорошую стопку водки в приятной компании. У меня есть сложившееся представление о мировом порядке, однако хватает ума не считать себя «истиной в последней инстанции». Я никогда не верил в сверхъестественные силы и считал ненормальными или шарлатанами людей, утверждавших, что они с этими силами сталкивались, или могут ими управлять.
