class="p1">Ну, это я уже так…
Кофе, кофе, только кофе…
Дижестив. Без пары стопок чего-то крепкого такое пиршество мне просто не пережить. На фронте отвык я от обедов у Александра Владимировича в его княжеском дворце.
Нижних чинов так не угощали. Они своим пробавлялись. Впрочем, нашей бригаде мясную порцию не уменьшили как в других частях русской армии. Грех было солдатам на свою судьбу жаловаться. Не раз замечал я как они мясо из консервных банок не доедают, с остатками их нещадно выбрасывают.
Уффф…
Сейчас можно и поспать…
— Иван Иванович.
На выходе из кают-компании меня задержал генерал.
— Рязанцева Вам надо вызволять.
Надо же, какое, слово-то выбрал Лохвицкий. Вызволять…
Впрочем, действительно — вызволять из японского карантина. Без главного хозяйственника на бригаду проблемы как из худого мешка посыплются. Много веревочек на бригадном интенданте завязано.
— Почему я? — позволил себя уточнить я.
— А за медицину-то кто у нас отвечает?
Ну, тут генерал-майор не совсем точен. Да, я отвечаю, но в своем полку. Не во всей бригаде.
— Пока старший врач бригады не прибыл, поручаю Вам это дело.
Да, второй эшелон нашей бригады ещё где-то тащится. За ним — третий и прочие.
Пока второй эшелон не прибудет, наш «Amiral Latosche—Treville» из порта во Францию не отправится. Загрузка судна далеко ещё не полная. Столько, сколько сейчас ещё вполне войдёт.
— Я узнал, Рязанцев в госпитале в Дайрене. Туда завтра с утра и отправитесь. Сопровождающий с Вами будет. Бумаги я подготовлю.
Во как…
Дайрен ещё получится у меня посмотреть. Полюбоваться на памятник маршалу Ойяму, виновнику овладения Квантунью.
Тут к Лохвицкому подошли французский морской офицер и атташе Франции в Токио. На этом наш разговор и прервался.
— К десяти ноль ноль я Вас жду, — уже на ходу было мне сказано генерал-майором.
Я посмотрел на часы.
Долгонько же мы кушали…
За время, пока мы аперитив пили, русский человек наестся-напьется и уже пляшет…
В России завтрак — чуть ли не основной прием пищи, а французы практически не завтракают. Так, чашечка кофе и круассан. Круассан — полумесяц по-французски. На него эта булочка и похожа.
С такого завтрака недолго и ноги протянуть.
После визита к генералу, с бумагами и сопровождающим японским майором я отправился выручать Рязанцева.
Город, как и говорили знающие люди, оказался вполне приличным — ходили трамваи, много красивых магазинов. Памятник японскому маршалу так же наличествовал.
Никифора Федоровича нам выдали без разговоров. Состояние его я расценил как удовлетворительное. Бригадный интендант почти уже не кашлял — твёрдо шагал по пути выздоровления.
— Думал, что уж без меня бригада во Францию отправится… Так и загибну на чужбине.
Настроение у Рязанцева было отличным.
— Ну, куда мы без Вас, Никифор Федорович.
Улыбнулся я ему в ответ.
— Так, необходимо срочно нам с Вами, Иван Иванович, белые летние шаровары и куртки заказать. Я узнал, есть тут один портной-китаец. В его заведении это нам чуть ли не за час сошьют. Шлемы от солнца ещё приобрести…
Ну, интендант, есть интендант… Ничего тут не скажешь. В карантине находился, а к морскому путешествию в тропиках готовился. Всё, что нужно у кого-то вызнал.
Японский майор откланялся, а мы отправились к китайцу. За работу по пошиву одной пары заказанного заплатили по восемь иен. Готовый заказ можно было забрать уже через пару часов.
— Теперь едем за шлемами…
Где ими торгуют, Рязанцеву уже тоже было известно.
Кстати, позднее, уже в плавании, многие из наших офицеров с некоторой завистью на нас поглядывали, а мы с бригадным интендантом гоголями разгуливали. В белоснежных куртках и шароварах со шлемами на голове. Словно британцы в Индии.
На Latosche—Treville интенданта встретили с радостью. Жали руку, хлопали по плечу, шутили…
— Не дождётесь, — слышали в ответ от Рязанцева. — Я, живее всех живых.
Тут меня мой младший врач и обрадовал.
— Иван Иванович, двое наших старших фельдшеров пропали…
Мля… Только этого мне для полного счастья и не хватало.
Впрочем, после обеда пропавшие нашлись. Привели их местные полицейские под белые рученьки. Были фельдшеры в публичном доме. Там ещё со всей широтой души напились и дебош устроили.
— Заприте их где-то до полного протрезвления. Чтобы глаза мои их не видели, — распорядился я.
Под конвоем проштрафившихся увели куда-то в трюм. Так им и надо. Страдальцы, хреновы…
Наконец прибыл наш второй эшелон. Говорят, что на подходе и третий.
«Amiral Latosche—Treville» догрузили военными пассажирами до положенной нормы и завтра мы, если ничего не поменяется, отплываем.
Вечером в порт подошёл японский крейсер отдать нам салют при отходе. Что-то они всё это как-то пышно устраивают. Впрочем, крейсер всего-то третьего ранга, ныне уже не имеющий никакой военной ценности. Однако, такое внимание лично мне приятно.
В половине десятого утра был молебен. Роты и все команды, что сегодня отправлялись выстроили. Прибыли японский начальник штаба Квантунской области с сопровождающими.
Батюшка после молебна взошёл на пароход и окропил его святой водой.
Тут нас и начали торопить. Скорее, скорее производите посадку людей, в одиннадцать часов должны мы покинуть порт. Солдатам пришлось буквально вбегать по трапам.
Японский крейсер вышел в море, а находившийся на нём адмирал ещё и выразил своё неудовольствие нашей задержкой сигналами. Вот тебе и прощание…
Два небольших парохода отшвартовали нас от берега. Солдаты и офицеры стояли вдоль борта и махали руками, кто что кричали оставшимся на причале.
Машине дан был ход и мы пошли. Всё быстрее и быстрее.
В половине двенадцатого миновали портовый маяк украшенный какими-то флагами.
Дул свежий ветер. Японский крейсер двигался впереди нас. Наконец, около каких-то скал он остановился и начал салютовать сигнальными флагами. Наш пароход что-то аналогично отвечал. Крейсер снова двинулся и пересекая наш путь начал отходить назад.
Ветер всё не унимался, дул всё сильнее и сильнее. Несколько наших солдат даже лишились головных уборов.
— Раззявы, — охарактеризовал их Рязанцев. — Не успели отправиться, а уже экипировать их надо…
Вечером «Amiral Latosche—Treville» оставил позади Шандунский маяк. Волны становились всё более внушительными, однако всё шло благополучно и на морскую болезнь пока никто не жаловался.
Я покурил у борта.
Спать, что ли, пораньше лечь? Пожалуй, так надо и сделать.
Бригадный интендант меня опередил. Когда я вошёл в каюту, он уже похрапывал.
Глава 28 Старший унтер Сабанцев
Я разделся, откинул одеяло, лёг.
Просто благодать после японского поезда…
Сон что-то не шёл.
Я лежал и прокручивал в голове сегодняшние события. Не каждый день в морское путешествие чуть ли не через пол света отправляешься. Хоть уже много в этой жизни я повидал, но было всё же как-то волнительно.
Солдаты нашей бригады тоже были все какие-то возбужденные, разговаривали громче обычного, глаза у многих поблескивали…
Ходили они, всё посматривали на не очень спокойное сейчас Желтое море. Многие, да скорее почти и все, видели море первый раз в жизни.
Тут мой рот растянулся почти до самых ушей…
Смех меня ещё пробрал. Хорошо, что я как-то смог удержаться.
Дедушка мой говорил, что смех без причины — признак дурачины. Тут же причина для улыбки была.
Я вспомнил начальника штаба Квантунской области. Маленького, с выпяченными вперёд желтыми зубами.
Перед его приездом полк построили и Василий Сабанцев, наш знаменщик, занял своё место на правом фланге.
Василий из Вятской губернии. Можно сказать — почти земляк. Это, если вспомнить про мою жизнь после попадания сюда. Ну, как я в Вятской губернской земской больнице в психиатрическом отделении работал, а потом в селе Федора жил.
Сабанцев — великан. Рост его — три аршина и два вершка. При этом фигура Василия самая что ни на есть богатырская.
Шинель на него шили по особому заказу. Такого размера, как ему требовался, найти нигде не смогли.
Японский генерал дошёл до знаменщика и… залип. Как гвоздями его ноги к земле прибили. Встал, приподнялся на носки, башку свою задрал, так что с его головы фуражка чуть не слетела.
Василий стоял с развернутым полковым знаменем, голова его находилась на одном уровне с древком.
Сразу трудно было понять, на что смотрит японец — на само знамя или на нашего
