— Да-да, — откликнулась она.
И пока Мирна смывала в ванной пот, усталость и тревоги своего ночного дежурства в клинике, Элли читала. Снова и снова, хотя всё поняла сразу. Это Джек, больше некому. И пришёл к ней. «Здесь нельзя оставаться». Разрезал живот и перерезал горло… да, она понимает, что второе было уже ненужно, ранение в живот смертельно, если сразу не оказана помощь. А потом Джек пришёл к ней, был нежен и добр, отдал ей деньги. Двести тысяч на трупе, Джек их не взял, или… нет, она никогда не узнает, что и как там произошло, но она так же твёрдо знает главное: Джек убил Джима из-за неё, нет, ради неё. Он… он мстил за неё. И ничего больше она и знать не хочет. И думать об этом — тоже.
— Ещё валяешься? — в комнату вошла Мирна, задрапированная в полотенце. — И брось эту нудьгу, у меня сногсшибательная новость.
Тон Мирны был таким, что Элли сразу отбросила газету.
— Русские уходят, и их госпиталь в Спрингфилде становится федеральным. Я думаю, нам это подходит. Я уже крючки на нас обеих забросила. Так что шанс реальный.
Элли приоткрыла рот, соображая, и, взвизгнув, бросилась на шею к Мирне, смяв сразу ставшую ненужной газету.
* * *
Свернуть такое хозяйство, как Центральный военный госпиталь — дело не одного дня и даже месяца. Генерал упёрся вмёртвую и начал готовить переезд, только лично убедившись в готовности нового места. И корпусов, и территории.
А в госпитале всё чаще появлялись его новые хозяева. Федеральный министр здравоохранения, новый директор, главный врач, завотделениями… Все безупречно корректные, вежливые, но те из парней, кто думал оставаться здесь, увидев этих… дружно запаниковали, и количество желающих уехать в Россию резко увеличилось. Новые хлопоты, лишнее беспокойство, но и бросать парней — тоже… некрасиво.
Трое уезжали в Колумбию, к Слайдерам. Те согласились нанять их массажистами. А жить будут в Цветном. Ещё пятеро также оставались в Алабаме, но из Спрингфилда уезжали.
— Ты же думал остаться. Что случилось?
Сидевший напротив Жарикова Берт смущённо поёрзал.
— Ну… Ну, Иван Дор-ми-дон-то-вич, — справившись с трудным длинным словом, облегчённо вздохнул, просяще улыбнулся и перешёл на английский. — Ну, все едут, и я решил, ну… ну, неохота оставаться.
Жариков кивнул. Он уже видел кое-кого из будущего госпитального начальства, правда, не разговаривал, но парней понимал.
— Берт, ты же русского совсем не знаешь.
— Я выучу, — улыбка Берта стала неотразимой. — Я, конечно, был дураком, но я всё выучу.
Жариков слушал эти горячие заверения и невольно улыбался. Разумеется, парни свободны в выборе места жительства и рода занятий, как пишется в официальных документах. И их желание остаться в уже сложившейся системе отношений понятно и оправданно.
— Ладно, Берт. Вставить тебя в список?
— Да! Да, я еду!
Только ушёл Берт, заглянул Андрей.
— А у тебя какие проблемы? — улыбнулся Жариков.
— Вы очень заняты, да?
— А что?
— А я тогда после зайду.
Но, сказав это, Андрей вошёл и с прежней обезоруживающей улыбкой устроился на стуле.
— Сегодня не время для философии, — Жариков улыбкой смягчил отказ.
— Да, я знаю, Иван Дормидонтович. Вот парни тоже в Россию ехать захотели… — и выразительная пауза.
— Ну-ну, — поощряя, кивнул Жариков.
— А столько же массажистов не нужно будет, я думаю.
Та-ак, что-то новенькое.
— И что ты предлагаешь?
— Ну-у, — Андрей замялся. — Ну, куда-то же нас пристроят.
— Сами пристроитесь. Здесь или там, но решайте сами.
— Угу. А… а значит, мы не обязаны… отрабатывать?
С Андреем не соскучишься.
— Знаешь что, Андрей, через несколько дней приедет профессор Бурлаков, он — председатель Комитета защиты узников и жертв Империи, и он, его Комитет, занимается репатриантами. Вот он вам всё и расскажет.
— Репатрианты, — шёпотом повторил Андрей и легко встал. — Хорошо, я скажу парням. Спасибо, Иван Дормидонтович.
Снова яркая неотразимая улыбка, и Андрей вышел. Жариков покачал головой и углубился в бумаги. Но сегодня ему было не суждено поработать. Снова стук в дверь. Стучали совсем по-другому: не парни и не кто-то из своих.
— Войдите, — сказал он по-английски.
И угадал. Вошёл высокий подтянутый мужчина. Ничего особенного, но сразу понятно — это из новых хозяев госпиталя.
— Добрый день. Доктор Жарикофф?
— Да. Прошу вас, — Жариков жестом пригласил вошедшего к столу, подождал, пока тот сядет. — С кем имею честь?
— Доктор Френсис Ройял, — и лучезарная улыбка на пол-лица. — Основная специальность — сексология.
— Очень приятно, — улыбнулся не менее лучезарно Жариков и сделал паузу, предлагая собеседнику продолжить.
— Видите ли, коллега, — мгновенный взгляд, проверяющий реакцию: нет ли протеста. — Я хотел бы проконсультироваться с вами.
— Пожалуйста, коллега, — кивнул Жариков. — Но должен предупредить, что специально сексологией не занимался.
— Да, я понимаю. Я слышал, что у вас, в России, это направление терапии мало используют. Но вы, насколько я знаю, работали… м-м… со специфическим контингентом, — пауза, мгновенный проверяющий взгляд, и даже с вызовом: — Со спальниками. И я бы хотел, коллега, узнать… кое-что.
— О чём?
— Об особенностях их поведения.
— Понятно, — Жариков был по-прежнему невозмутим. По крайней мере, внешне. — А в чём проблема? Или ваш интерес академический?
— И это, — кивнул Ройял. — Такая концентрация спальников — редкость. Отдельные экземпляры, в основном, интегрировались, а здесь… Я только прошёлся по территории и увидел и элов, и джи… Если часть этого контингента вы оставите нам, то, разумеется, нужна информация об условиях содержания и…
— Они — свободные люди, — мягко перебил его Жариков. — И сами решают с кем и какой контракт подписывать.
— Вы последовательны, — одобрительно кивнул Ройял. — Но… но мы же не на публике, коллега. Это всё… антураж, а по сути они остаются тем, чем и были, — и улыбка, — заводными куклами. И не больше.
— Были, — по-прежнему мягко поправил его Жариков. — Я согласен, коллега, они были куклами, но сейчас их зависимость ликвидирована, и они свободны в своём поведении.
— То есть? — брови Ройяла поползли вверх. — Вы хотите сказать, что они… — он запнулся.
— Да, они все перегорели.
— И живы?! Простите, но это… это невозможно. Вернее, выживал один из сотни, ну, пятеро из сотни, это экспериментальные данные.
Помедлив, Ройял покачал головой.
— Нет, я не работал в экспериментальном отделе.
— Понятно, — кивнул Жариков. — Вы производственник или эксплуатационник?
— О-о! — изумлённо выдохнул Ройял. — Так вы знаете? Откуда?!
— Меня просветили, — улыбнулся Жариков. — А если серьёзно, то и литература сохранилась, и живые свидетели нашлись.
— Да, никак не ждал, — Ройял даже развёл руками. — Но тогда вы должны меня понять. Да, мне пришлось и там, и там, но совсем недолго, а за год до Капитуляции я ушёл на индивидуальную практику. И, сам не знаю, как, но уцелел.
Жариков понимал, что его уже считают своим, которого не стесняются и с которым говорят без намёков и умолчаний. И это не Шерман, его душевное здоровье не входит ни в служебные обязанности, ни в профессиональную этику, а вот если удастся получить ещё хоть какую информацию, то будет совсем не плохо. Но парней оставлять здесь нельзя. И не дай бог, кто-то опознает этого «сексолога», ведь тот же Майкл или Люк, да любой убьёт на месте, и будет прав, чёрт побери! И пойдёт под суд за убийство. Да, старая проблема: убьёшь сволочь, а отвечаешь, как за человека.
— Так что вас интересует? — с профессиональным участливым терпением спросил Жариков.
— Если они все перегорели…
— Все, — подтверждая, кивнул Жариков.
— То для сексотерапии вы их не используете. Только на физических работах, это понятно, — Ройял не так спрашивал, как рассуждал. — Как вы купируете приступы агрессии?
— Приступы? — задумчиво переспросил Жариков. — Видите ли, — он уже не называл Ройяла коллегой, — их эмоции вполне укладываются в критерии посттравматического синдрома и соответственно нормализуются. Необходимости в купировании нет.
— Как вы этого добились?
Жариков пожал плечами.
— Созданием человеческих условий. Вы относились к ним, как… к материалу, не так ли? — Жариков улыбнулся. — Я вам повторю их же слова. «Как они к нам, так и мы к ним». Вы не видели в них людей, они и вели себя… соответственно. Они тоже не считали вас за людей. Чувства всегда взаимны. Особенно страх и ненависть.
— Вы хотите сказать, что мы ненавидели их? — удивился Ройял. — Нет, не думаю. Страх… возможно, но…
