От: Лонгман@
Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.
Пирс,
Пожалуйста, будьте ОСТОРОЖНЫ. Всегда кажется, что с вами и вашими знакомыми этого просто не может случиться. А в сущности — один вооруженный псих, один случайный выстрел солдатской винтовки — и когда правительство принесет извинения, вам от этого уже не легче. Мне вовсе не хочется услышать по радио о вашей гибели.
Анна.
Сообщение: # 246 (Пирсу Рэтклифу)
Тема: Аш.
Дата: 23.12.00 21:50
От: Лонгман®
Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.
Пирс,
Проклятье: все еще нет от вас вестей. Надеюсь, нет новостей — хорошая новость.
С шумихой в печати пока не очень-то получается. Надо сказать, они хорошо выбрали время — как раз на предрождественскую лихорадку.
Дороги на уик-энд забиты (рождество приходится на понедельник), но я все же съездила еще раз в Кольчестер. Не представляю, какой шок должен был пережить человек, чтобы стереть все воспоминания с пятнадцатилетнего возраста. Вильям говорит: глубокая травма. Возможно, пятнадцать лет — тот возраст, когда Воган последний раз был по-настоящему счастлив. Мне даже думать не хочется, что могло довести его до такого состояния.
Мы с Вильямом по очереди читали ему вслух ваш перевод хайдингемского манускрипта. Вильям — оптимист. Мне не кажется, что он воспринимает. Но, в конце концов, Вильям — медик.
Я завтра снова собираюсь туда, и на Рождество проведу сколько смогу времени в госпитале у Вогана, занимаясь чтением. Буду следить за новостями и проверять е-мэйл. Вы всегда можете связаться со мной по домашнему электронному адресу: или позвонить, если доберетесь до телефона. Мой номер:
Анна.
Сообщение: # 247 (Пирсу Рэтклифу)
Тема: Аш.
Дата: 23.12.00 23:02
От: Лонгман@
Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.
Пирс,
Ну, вот мы и дождались прорыва.
Получился некоторый шок. Местные доктора положили Вильяма в больницу под наблюдение. Пациент из него совершенно несносный — кажется, так часто бывает с медиками. Я мотаюсь между его отделением и неврологией, где лежит Воган. Вымоталась до бесчувствия, но сейчас, по-моему, Вильям вне опасности. Просто сердце разрывается, когда видишь его в таком положении. Когда он на ногах — это весьма бодрый старичок, но видя его спящим на больничной койке, понимаешь, как он хрупок. Кажется, я к нему по-настоящему привязалась. Своих-то дедушек я не помню.
Воган сейчас успокоился. Не знаю, действуют ли еше снотворные, или это уже естественный сон.
Я сижу в комнате для посетителей, среди печальных рождественских украшений, и печатаю на переносном ноутбуке, подбадривая себя тем ужасным черным кофе, который выдает автомат. Время от времени заходит сиделка и посматривает на меня этак… Мне скоро надо уезжать, еще предстоит пробиваться сквозь кошмарные рождественские пробки, но я не хочу уходить, пока врачи окончательно не успокоятся по поводу Вильяма.
Похоже, у них обоих других родственников уже не осталось.
Когда это случилось, читал Вильям. Как раз дошел до той части «Фраксинус», где описывается Карфаген. Читает он прекрасно. (У меня ни малейшего представления, как он относится к содержанию, не считает ли все это полной чепухой.) Воган слушал, как мне кажется, хотя понять трудно. Глядя на его худое лицо, я подумала, что в молодости он был очень хорош собой. Очень заносчив. Нет, не заносчив — такое выражение лица, какое приходится видеть в старых довоенных фильмах, — раздражающая уверенность в себе, теперь такой не увидишь. Английское аристократическое воспитание, должно быть. И Вогану Дэвису кажется, что ему все еще пятнадцать. Какой богатый мальчишка в этом возрасте не считает себя Господним Даром?
Все произошло внезапно, будто обрушилось. Прямо у меня на глазах на него словно навалились тяжелой ношей эти шестьдесят лет. Он сказал: «Вильям?», словно Вильям не сидел у его кровати все эти дни. «Вильям, можно попросить тебя дать мне зеркало?»
Я бы не стала, но тут меня не спрашивали. Вильям подал ему маленькое зеркальце для бритья. Я встала, чтобы позвать сестру, — мне казалось, что у Вогана начнется истерика. А у вас бы не началась? Считать себя пятнадцатилетним и увидеть лицо восьмидесятилетнего старца?
Он просто посмотрел в зеркало и кивнул. Один раз. Как будто убедился в чем-то, что и так знал.
Положил зеркальце на постель и попросил: «Как насчет газеты?» Я остолбенела, но Вильям встал и подал ему газету, оставленную другим пациентом. Воган очень пристально осмотрел ее — по-видимому, его озадачило, что это оказалась малоформатная газетка, а не большой лист — просмотрел заголовки и название. Он сказал две фразы: «Значит, война кончилась?» и «Надо полагать, победили мы, не то бы читать пришлось по-немецки».
Следующие несколько фраз до меня не дошли. Вильям о чем-то спрашивал, а Воган отвечал тем странным тоном, который словно говорит: «К чему эти глупости?», и, помнится, я еще подумала, что Воган недолюбливает своего брата. Надо же, и за шестьдесят лет ничего не изменилось!
Следующее, что я помню — Воган презрительно говорит: «Разумеется, я не был ранен при бомбежке. С чего вы взяли?» Он поднял голову и снова осмотрел себя в зеркальце. «У меня ведь нет шрамов. А твои откуда?»
Будь это мой брат, я дала бы ему затрещину.
Вильям пропустил это мимо ушей. Он пересказал заключение невропатологов и рассказал брату, что он провел в клинике долгие годы — я бы не стала так это выкладывать, но он знает своего брата, хоть и не видел его шестьдесят лет. Воган просто посмотрел на него и сказал: «Право? Как интересно». И, словно я сию секунду вынырнула из-под земли: «А это что за молодая особа?»
— Эта молодая леди, — ответил Вильям, — ассистентка человека, который переписывает твою книгу о Средневековье.
Я ждала, что он взорвется, тем более, что Вильям нарочно сформулировал это довольно бестактно. Не удивительно, что эта парочка не могла ужиться под одной крышей. Я приготовилась к шумной ссоре, но обошлось.
Воган Дэвис снова поднял газету и отвел ее на расстояние вытянутой руки. Я не сразу поняла, что он хочет разобрать дату, но не может прочитать мелкий шрифт. Я сказала ему, какое сегодня число.
Воган Дэвис возразил: «Нет, сейчас июль, а год — сороковой».
Вильям наклонился и отобрал у него газету. Он сказал: «Чушь. Ты никогда не был тупицей. Посмотри вокруг. Ты получил травму, по-видимому, в июле сорокового, но с тех пор прошло шестьдесят лет».
— Да, — сказал Воган, — по-видимому. Только травма тут ни при чем. Юная дама, предупредите своего сотрудника. Если он не оставит предмета своего исследования, он может кончить так же, как я, а такого я не пожелал бы и злейшему врагу — если кто из них еще жив.
