Когда еще не отошедшие от горячки боя красноармейцы потянулись к выходу, возле пакгауза притормозил «БТ-5», судя по тактическому знаку на башне, второй роты. Высунувшийся из башенного люка чумазый танкист с сержантскими петлицами, оглядев развороченный взрывом «двадцать шестой» и жарко горящую «Прагу», только головой качнул, выдав короткую, но емкую матерную конструкцию.
Разглядев среди бойцов младшего лейтенанта, небрежно козырнул, махнул рукой куда-то вперед и вправо и проорал, перекрикивая рев двигателя и грохот выстрелов и взрывов:
– Тарщ лейтенант, тудой двигайтесь, тудой! Тама ваши танки, догоняйте. Мои коробки первыми пойдут, а вы следом. По сторонам поглядывайте, мало ли чего. Я свое прикрытие тоже подрастерял, когда немцы со всех сторон пулять начали. Так что держитесь поближе.
И, не дожидаясь ответа, полез в башню, неплотно прикрыв за собой крышку люка. Фыркнув сизым бензиновым выхлопом, «бэтэшка» лязгнула плоскими траками и двинулась в указанном направлении.
Третья рота атаковала со стороны разбомбленного паровозного депо. Точнее, того, что от него осталось. Разумеется, никаких паровозов внутри огромного здания на четыре колеи с ремонтными ямами, некогда накрытого крышей со стеклянными световыми фонарями, и на подъездных путях не имелось. Как, собственно, и крыши вкупе с одной из стен, вынесенной ударной волной. Если, конечно, не считать локомотивом ту абстрактную конструкцию, в которую превратилась после прямого попадания маневровая «овечка», – развороченный котел с торчащими пучками погнутых дымогарных и жаровых труб, перекрученная взрывом несущая рама, разбросанные далеко в стороны многотонные колесные пары, рессоры с балансирами, тяговые дышла. От кабины и тендера и вовсе ничего не осталось, даже рваного металла. Судя по повреждениям, сюда влепилась фугасная бомба весом никак не меньше двухсот пятидесяти килограммов.
Прилегающая к депо местность представляла из себя труднопроходимый для легких танков хаос: глубокие воронки с торчащими из них измочаленными обломками шпал и согнутыми рельсами. Опрокинувшийся на бок разбитый ремонтный поезд-летучка; сгоревшая теплушка просвечивает ребрами каркаса, ажурная стрела крана нелепо задралась в небо. Горящее с одного края – последствия попадания гаубичного фугаса – угольное хранилище; ветер прибивает шлейф темно-серого дыма к земле. Смятая, словно консервная банка, цистерна с мазутом, который отчего-то так и не загорелся, обильно пропитав землю. Лежащий на крыше вагончик-мотодрезина, отброшенный на несколько метров от разбитых бомбой путей. Рухнувшая колонка для заправки паровозных котлов – воду сразу не перекрыли, и все пространство вокруг превратилось в рукотворное болото, сейчас уже подсохшее. Словно в насмешку точнехонько по центру грязевого «озера» торчал покосившийся семафор с разбитыми стеклами.
Именно поэтому атаки с этого направления гитлеровцы не ждали, не озаботившись никакой обороной.
На малом ходу лавируя между воронками и рискуя порвать гусеницу или сесть на брюхо, перебираясь через завалы обломков, десяток легких танков вышел на рубеж атаки. К чести механиков-водителей, рота не потеряла ни одной машины, хоть парочку танков и пришлось вытаскивать на буксире из осыпавшихся под гусеницами воронок. Впереди, меньше чем в полукилометре, две потрепанные роты завершали фланговый удар. Судя по десятку дымных столбов, товарищам пришлось нелегко, но помощь пришла, пусть и с небольшим запозданием. Да и добрая половина горящих танков оказалась немецкими, сожженными меткими попаданиями советских наводчиков. В развалинах станционных зданий не смолкала стрельба, гулко хлопали «трехлинейки» и самозарядные винтовки, бухали взрывы ручных гранат: пехотинцы продолжали выбивать немцев из руин. Где-то удавалось атаковать с ходу, где-то пулеметы прижимали бойцов к земле, и приходилось искать другое решение, теряя время и темп. У красноармейцев образца лета сорок первого просто не было опыта подобных боев. А до создания первых штурмовых инженерно-саперных бригад еще оставалось два долгих и кровавых года войны. Но они учились, освобождая от противника одну постройку за другой – и расплачиваясь за эту науку погибшими и ранеными товарищами. Танкисты помогали как могли, но не везде удавалось найти подходящую позицию для прицельного, чтобы не задеть своих, выстрела, да и немецкие танки в стороне не стояли, продолжая охоту за соперниками.
За считаные секунды сблизившись с противником, третья рота сбросила с брони десант и вступила в бой. Начавшие спешно разворачиваться в сторону неожиданной опасности «двойки» и «Праги» выбили в течение нескольких минут: шансов у фрицев не было от слова «совсем». Не повернешь – получишь бронебойный в корму от появившихся невесть откуда русских «leichte panzer». Пусть и легкобронированных, но маневренных и куда лучше вооруженных. Начнешь менять позицию – влупят в борт. А на что способны русские башенные «4,5-cm-kanone» даже на максимальной дистанции, они насмотрелись – на многое способны, угу…
Дольше всего гоняли среди развалин и разбитых вагонов приземистую угловатую «тройку» с длинноствольной пятидесятимиллиметровкой. Прежде чем раскатать гусеницу на удачно брошенной пехотинцем гранате, танк с тактическим знаком командира роты на башне успел спалить пару «Т-26» и одну «бэтэшку». Спастись удалось лишь троим танкистам из девятерых – остальные разделили со своими машинами печальную судьбу. Зато после взрыва – семьсот шестьдесят граммов тротила не только разбили несколько траков, но и выворотили второй опорный каток вместе с торсионом – расстреляли, словно в тире, влепив с полусотни метров в борт пару болванок. Рванул панцер красиво, аж башня сальто в воздухе исполнила, на радость немногочисленным зрителям.
Получившие подкрепление пехотинцы, уже порядком озверевшие от потерь и усталости, закидали гранатами последнюю пулеметную точку. Пленных не брали – из командиров рангом от взводного и выше уцелел только раненный в ногу ротный-два и трое старшин, так что сдерживать бойцов было попросту некому. Был бы жив политрук, может, и воззвал бы к пролетарской сознательности, но старлей Кантиков погиб в самом начале боя, когда поднимал в атаку залегших под огнем бойцов. Пробежать он успел метра четыре, а на пятом перетянутую портупеей гимнастерку насквозь прошили пулеметные пули. Гибели Николая Иосифовича красноармейцы гитлеровцам не простили, взяв-таки пулеметное гнездо в штыки. Ну, если уж начистоту, то сначала забросили в амбразуру осколочную гранату, а уж после закололи штыками побитых осколками немцев…
* * *
Быть танкистом Кобрин уже привык. Не то чтобы ему так уж нравилась новая воинская специальность… просто привык. Да и что делать, коль надо? Есть, знаете ли, такое простое русское слово «надо». Не так уж и сложно, если подумать, главное, осознать, что ты больше не пехотинец, а совсем наоборот, танкист. А уж какой там, снаружи, за четырьмя с половиной сантиметрами гомогенной брони, год – не столь и важно. Танк – он всегда танк, что в прошлом, что в будущем. Гусеницы, башня, пушка. И люди внутри. Экипаж машины боевой, как в этом времени пели.
