И это означает только одно – они наконец взяли эту проклятую станцию и дорога вперед свободна.
Вот только ничего еще не окончено, поскольку с боем прорваться к шоссе и закрепиться там – это одно. А вот удержать плацдарм до выхода из окружения наших частей – совсем-совсем другое. И Кобрин, если уж начистоту, пока даже предположить не мог, что окажется более сложным. Тем более он до сих пор понятия не имел, как обстоят дела у «соседей» – по понятной причине, было не до связи с 203-й ТБр, атаковавшей захваченный противником поселок несколькими километрами правее, со стороны лесного массива. Согласно первоначальному плану, встретиться предстояло в заранее оговоренном квадрате, наглухо перекрыв шоссе, а как выйдет на самом деле? Нет ответа. Вариантов масса, аж целых два: или встретятся и перекроют, или – нет. Как в том дурацком старом анекдоте про динозавра на улице, выкопанном в архиве кем-то из курсантов и отчего-то ставшем весьма популярным среди второкурсников…
Ретроспектива. Лейтенант Федор Кобрин, август 1941 года
Танк, под которым он схоронился от немцев, заслышав близкий рев автомобильных моторов, подбили совсем недавно. Гитлеровских трофейщиков, активно собирающих после боев поврежденную технику противника, просевшая на превратившихся в белесый пепел бандажах бронемашина не заинтересовала: пробив борт, снаряд разворотил двигатель, вызвав пожар и детонацию боекомплекта. Снарядов в «тридцатьчетверке», видимо, оказалось немного, взрыв даже не сорвал с погона башню, лишь вышиб люки, и башенные, и мехвода. Но горел танк долго и жарко, пламя напрочь слизало всю краску на броне. Прямо над головой, в заляпанном намертво присохшей грязью днище проглядывал контур эвакуационного люка, так и оставшегося наглухо задраенным, – из экипажа никто не спасся. Сильно воняло свежей гарью, соляркой и сырым – накануне прошел дождь – металлом. Ощущать, что над тобой лежат четверо покойников, было страшновато, хоть лейтенант Кобрин прекрасно понимал, что никаких останков внутри нет и быть не может; пока полыхал соляр из пробитых баков, все сгорело до пепла, даже кости. Повидал уже подобного за эти месяцы. И хотел бы забыть, да разве забудешь? А сколько еще впереди такого… незабываемого?..
Со стороны дороги, где остановились немецкий полугусеничный бронетранспортер и несколько грузовиков с пехотой, лязгнул металл десантных дверей, гулко грохнули откидываемые борта, раздались гортанные фразы и смех. Судя по всему, гитлеровцы появились здесь вовсе не по его душу – просто сделали короткую остановку, ноги размять, допустим. Или отлить с обочины, оросив пыльную русскую траву высококачественной арийской мочой. Да хоть просто дать немного остыть перегревшимся моторам – лето же на дворе, самая жара.
Зашуршала трава, посыпались мелкие камушки – кто-то из фрицев спускался с насыпи. Ну, и какого хрена ему тут понадобилось, спрашивается? Посрать в уединении решил, товарищей стесняясь, падла? Федор сжал во внезапно вспотевшей ладони пистолет. Несерьезно, конечно, но что делать? С автоматом, пусть даже и трофейным «машиненпистолем», тут особенно не развернешься.
Под подошвами видимых между опорными катками пыльных сапог захрустела выжженная разлившейся соляркой земля, и остановившийся возле «тридцатьчетверки» немец что-то весело прокричал камрадам. И неожиданно полез на танк: скрипнула надгусеничная полка, раздалось негромкое пыхтение, когда он забирался на башню. Заглянув внутрь, гитлеровец аукнул – эхо, что ли, ожидал услышать, придурок? Рассмеявшись, фриц снова что-то прокричал. Что именно, разведчик, разумеется, не понял, поскольку язык противника знал исключительно в виде нескольких заученных фраз, типа «бросай оружие, руки вверх!» или «сколько солдат в твоем подразделении?». Спрыгнув вниз, немец отер выпачканные копотью ладони прямо о брюки и обошел танк, остановившись с противоположной от дороги стороны. Насвистывая какую-то бравурную мелодию, пристроил к провисшей гусенице карабин и не спеша расстегнул ширинку.
«Да твою ж мать, неужели не мог где-нибудь поближе отлить?! – выругался про себя Кобрин, торопливо отползая в сторонку: не хватает только, чтобы его, советского командира, какой-то фашист обоссал! – С другой стороны, хорошо хоть не по-большому пристроился, мог бы и заметить…»
Покряхтывая от наслаждения, фриц опорожнил мочевой пузырь, закинул за плечо «98К» и, к великому облегчению разведчика, потопал обратно. На этот раз пронесло, но убираться с открытого места нужно поскорее. Вот только дождется, пока фашисты уедут, и снова уйдет в лес. Единственный уцелевший из не выполнившей боевого задания разведгруппы… К утру, если повезет, завершит то, ради чего их отправили в немецкий тыл, и доберется до передка. А там и до своих рукой подать, линию фронта ему переходить не впервой. Перейдет, куда денется.
Тяжело вздохнув, Федор спустил курок с боевого взвода, запихнул пистолет под камуфлированную куртку и перевернулся на спину, устало прикрыв глаза. Вот именно, что единственный уцелевший! А ведь поначалу ничего не предвещало беды…
* * *
На немцев они наткнулись, едва удалившись от похожей на слоеный пирог передовой километров на пять. Ну, как сказать «наткнулись»? Скорее, встретились… неожиданно, что для тех, что для других. К сожалению, гитлеровцы оказались не какими-то там пехотинцами, которым в лесу, по понятной причине, и делать нечего, а самыми настоящими диверсантами, судя по характерной экипировке и обмундированию – парашютистами. Наверное, не торопись они поскорее покинуть район высадки (а советская разведгруппа, в свою очередь, углубиться в тыл противника), ничего бы не произошло. Но и первые и вторые спешили выполнить свою задачу. Вот и столкнулись, одновременно выломившись из зарослей на открытое место буквально метрах в десяти друг от друга.
Идущий в авангарде Санька Болдин среагировал мгновенно, заорал «шухер!» и, припав на колено, вскинул карабин, выжимая спуск. Немец в серо-зеленом комбинезоне, высоких шнурованных ботинках и непривычном шлеме без закраин практически один в один повторил его движение, метнувшись вбок и направляя в его сторону автомат. Гулкий выстрел и торопливый перестук короткой, патронов на пять, очереди прозвучали одновременно. Тяжелая винтовочная пуля угодила гитлеровцу чуть пониже среза каски; позади головы на миг вспухло алое облачко, и он завалился навзничь, широко раскинув руки. Получивший несколько попаданий в грудь Санька со сдавленным стоном мешком осел на землю, роняя карабин и утыкаясь лицом в траву.
А дальше все завертелось в стремительной карусели смерти. Разведчики прыснули в стороны, парашютисты – тоже. И тех и других готовили к подобному, и готовили хорошо. Пятеро оставшихся немцев были вооружены автоматами, четверо русских – двумя карабинами и двумя же «ППД-40». Впрочем, воспользоваться преимуществом в огневой мощи и скорострельности противник не успел. После того как глухо бухнула, раскидывая выдранный взрывом дерн и сравнивая счет выживших, брошенная ефрейтором Лапченко граната, это уже не имело никакого значения. Не прошло и минуты с неожиданной встречи, как началась рукопашная.
