– Понятна, ваше императорское величество, – сник купец, окончательно уверившись в том, что от принуждения ему не отвертеться.
– Вот и ладно, – легонько хлопнув ладонью по столу, подвел итог Петр. – Ну что там у вас, Туманов?
– Все, государь. Закончили, – доложил появившийся в горнице капитан.
– Переносите деньги в возки, да вместе с Сильвестром Петровичем в банк. Михаил!
– Я, государь, – отозвался все это время стоявший в сторонке сержант Мальцов.
– Как только Туманов отъедет, всех из-под ареста освободить. Как, Анисим Андреевич, угощать гостей желание еще не пропало?
– Да что вы такое говорите, ваше императорское величество!
– Вот и хорошо. Можешь пока пройти в сарай и отдать распоряжения. Да, и еще. Разъясни всем и каждому, чтобы лишнего не болтали. Никто из них под караулом не сидел. Ничего необычного, кроме посещения дорогого гостя, не видел. Сам же соседям скажешь, что честь тебе великая была оказана и ты по просьбе императора решил заняться морской торговлей. Хоть одно выйдет не так – не взыщи. Всяк из нас кузнец собственного счастья…
После отъезда государя Сомов просидел за столом до самого вечера. Вот как проводил дорогих гостей, так и сел угрюмее грозовой тучи. Все силился понять, за что ему такая напасть на голову свалилась. Не раз и не два ему приходилось наблюдать, как рушились именитые купеческие дома. Предки из века в век копили богатство, множили его не покладая рук своих. А потом в роду заводилась одна паршивая овца, и все наработанное веками шло прахом.
Неужели и он стал той самой паршивой овцой? Пусть не своей волей, разница невелика. На его век пришлось падение старого купеческого рода. Оно вроде и не все отняли, но ведь тем не ограничились. Мало государю забрать богатства Сомовых, ему еще потребно и в сомнительное дело его втравить. А уж тут-то до беды недалеко. Наобещал-то с три короба, да только и Петр Великий дяде сулил златые горы. А каков итог?
Конечно, не все сумели найти опричники петровские. Да только и не добрались лишь до малой части. Был еще прикопанный бочонок с ефимками, на десять тысяч, это коли с вычетом казенным. Да злато китайское оставили купцу, так как посчитали его товаром. Ничего удивительного, до монетной чистоты тому злату далековато.
Сомов взглянул на бутыль, что повелел принести, намереваясь напиться с горя. Потянулся было к ней, да только, крякнув, убрал руку. Сомовы, конечно, в первые люди не рвались, но уважение к себе всегда имели и другими уважаемы были. Пусть настало лихое время, он не сломится.
– Брат…
– Чего тебе, Евдоким? – обернулся он в сторону вошедшего двоюродного брата, трудившегося нынче у него приказчиком.
– Там Столбов в гости пожаловал. Я ему обсказал, что ты приболел. А он, мол, ведаю, какая хворь Анисима Андреевича одолела, видеть тебя желает.
Столбов? Этот тоже из купцов и тоже раньше никак не выделялся. Нынче же его словно подменили. Поставил новомодную лесопилку, сказывают, нигде в мире такой не сыщется. Товару столько производит, что поговаривают, мол, вскорости чуть не всю торговлю под себя подомнет. Ерунда, конечно. Потребность в лесе такова, что устанешь им обеспечивать род людской. Да только лесу и впрямь изрядно. Лесорубы поставлять не успевают, и товар не залеживается, больно уж цена привлекательна.
Мысли текли вяло – и вдруг словно вспышка молнии. С чего это Столбов так переменился? А с того. Помнится, прежде чем взяться за то дело да деньги огромные выбросить на оборудование лесопилки, он похвалялся, что государь у него в гостях побывал и по его просьбе он ту лесопилку поставил. А теперь вот говорит, что про хворь сомовскую ведает. Это что же получается-то?
– Евдоким, а ну-ка зови Столбова. Да Дашку кликни, пусть на стол собирает.
Ну точно. Все знает. Достаточно просто увидеть его хитрый взгляд, как тут же становится ясно: именно так, и никак иначе. Степенно поздоровался, присел к столу, оглаживает бороду, разговоры ведет. Без намеков, чинно и степенно, как и подобает уважаемому и знатному купцу.
Но видел Анисим Андреевич, что не просто так припожаловал к нему Столбов. Однако уж час прошел за беседой и трапезой, а к разговору так и не приступил. Хотел было сам, да вовремя одумался. Мало ли о чем Столбов догадывается. Да и при домашних те разговоры вести нельзя. Пусть и перешептываются, но ведь доподлинно, что и как произошло, не ведают. А если слухи поползут от него… О том думать не хотелось. В то, что Петр покарает за ослушание, купец верил свято.
Наконец сообразил отослать всех и оставить их наедине. Давно бы так. А то сидят хоронятся да глазками стреляют. А тут всего-то – говорить о таких вещах можно лишь с глазу на глаз. Вот сообразил, и сразу все стало куда как понятнее.
– Меня тут Туманов навестил. Заскочил водицы испить. Хм… аж на лесопилку заскочил, – ухмыльнулся такой оказии Столбов.
Сомов понимающе кивнул. Уж кого-кого, а этого аспида пронырливого по гроб жизни не забудет. И ведь тот бочонок тоже сыскал бы, да только прикопан он как раз в том сарае, где всех домашних и дворню держали.
– Два года тому, тоже в зимнюю пору, если помнишь, осчастливил меня своим посещением государь наш. Пир горой, дым коромыслом, на зависть всем соседям и купечеству. По сию пору ходят да косо смотрят. Мол, обласкан царем-батюшкой, поддержку от него лично имеет, да еще и с просьбой к нему государь обращается. Не к купцам первостатейным, а к купчишке, что ни в одном серьезном деле участником не был. Теперь-то многие бросились силинские махины скупать, завод всех заказов и исполнять-то не поспевает. А тогда только у виска крутили, мол, такие деньжищи на забаву пустую спустил.
– Так…
– Точно, – с лукавой улыбкой кивнул Столбов. – Тот пир, Анисим Андреевич, с обыска начался. Треск досок и скрип гвоздей такой был, что, казалось, зубы покрошатся, а сердце зайдется. Думал, все. Пришла беда – отворяй ворота. Сообразил, что купцов именитых государю не с руки потрошить, вот и взялся за тех, что значимости никакой не имеют. В пересчете на нынешний рубль – на шестьдесят с лишком тысяч отыскали. Все до последней копеечки. Да только ничего сверх положенного с меня государь не взял. Лишь ефимки с пересчетом изъяли да книжицу вексельную выдали. Определили в купцы первой гильдии, да еще по глупости своей я только десять тысяч заявил.
– Это как это по глупости? – хотя и ожидал чего-то подобного, искренне удивился Сомов.
Впрочем, было чему удивляться. Отчего называть глупостью решение записаться по малой ставке? Оно ведь права, считай, те же, а в казну куда как меньше отдавать приходится. Шутка ли, ему придется ежегодно выкладывать целую тысячу просто за одну лишь грамоту. Да будь воля Сомова, он бы тоже в десять тысяч заявился.
