В сарае я встретил Люка, который, следуя старому солдатскому правилу, отдыхал — пока можно.
- Ну что там? — поинтересовался он.
- Немца разговорили.
- И что сказал интересного?
- До вечера их не хватятся.
- Эт хорошо. Эт приятно. Работать когда будем?
- Я думаю, вечерком. Сначала с окруженцами вопрос решить нужно.
- А чего там решать. Их обучить мальца, и в бой.
- Не всё так просто. Они по уставу партизанить могут только в самых–рассамых случаях.
- Дикие люди — дети гор! — определённо мои друзья — большие поклонники Гайдая.
- А ты что делать собираешься? — продолжил Люк.
- В деревню с Казачиной пойдём. За хавчиком. Вот только на что менять — ума не приложу.
- А на это! — В руках у Люка появились наручные часы.
- Откуда дровишки?
- Да ещё вчера, когда тех немцев прятал — с документами отжал. Не с Джи–Шоком же на руке рассекать.
- Верно. Угости сигаретой, я свои в штабе оставил.
Мы покурили Саниного «Беломора». Не удивляйтесь, он всегда его на выезды берёт. Привычка такая у человека.
- Ты как себя чувствуешь? — вдруг спросил Люк. — Не кошмарит?
- Нет. А что, должно?
- Вообще–то да… У нас с Сашками всё–таки опыт какой–никакой есть, а вот вы…
- Знаешь, Саня… Если честно, я пока не очень въехал. Иной раз мозгом понимаю, что это не игра ни разу, а вот не страшно пока. И немцы, зарезанные ночью пока не приходили.
- Повезло. Мне мой первый дух года три снился… Ну, поживём — увидим.
Потом я искал «хламиду». Нашёл. Да, если это — «немного смолой запачкано», то я — Дэн Сяо Пин. Ну, ничего, издалека за крестьянина сойду. Поменяв куртку на это «нечто», я задумался о штанах. Мои понтовые «немецко–спецурные» брюки плохо гармонировали с остальным нарядом. О, есть идея! У меня в бауле треники лежат. «Пумовские», темно–синие. Так, и ботинки на кроссовки махнуть надо.
Когда я вышел из радиосарая и направился к «штабу», где лежали мои баул и рюкзак, меня перехватил экс–майор.
- Товарищ старший лейтенант, можно вас на минуту.
- Да, слушаю вас, Вячеслав Сергеевич.
Он удивлённо поднял брови, видимо, не ожидал, что я запомнил его имя–отчество.
- Товарищ старший лейтенант, можно мне с вами остаться?
- В смысле?
- Лейтенант Сотников провёл с нами беседу. Он предлагает идти на прорыв. Говорит, что устав обязывает.
- Ну, так идите, я что, вам запрещаю?
- Я хотел бы остаться с вашей группой.
- Почему?
- Видите ли, товарищ старший лейтенант…
- А давайте без козыряния, лады?
- Видите ли, Антон Олегович, я в армии — всю жизнь. Но то, что я увидел этим утром, меня очень удивило. Не перебивайте меня, пожалуйста. Поймите, мы готовились к войне много лет. И что, спросите вы? А вот то! Две недели — и Минск сдали. По моим расчетам, немцы уже должны к Смоленску подходить. Я видел, как мы воевали. Да, героизм, да стойкость. На наших глазах батальон шестьдесят четвёртой дивизии в контратаку ходил. Их подняли на пулемёты на трехстах метрах. Так они и ста шагов не пробежали — немцы половину выкосили. А вечером они снова в атаку пошли. И снова с большого расстояния в полный рост. А как рядовые стреляют, я знаю не понаслышке да и вы, я думаю, тоже.
А то, что вы сегодня мне с утра показали — это что–то невероятное. Три человека за минуту расправились с отделением! Я лежал с остальными за брёвнами, так они по разу из винтовок пальнули, да и то, когда вы уже всё закончили. Вы воевать умеете! И я хочу воевать вместе с вами!
- Так, Вячеслав Сергеевич, эти вопросы решаю не я, а командир, но я ему передам вашу просьбу. Да, у меня для вас ещё одно задание есть.
- Какое же?
- Вы наверняка знаете расположение окружных артскладов, так?
- Раньше точно знал, но я уже два года как рядовой.
- Не надо кокетничать! Я не думаю, что вы пропускали такую информацию мимо ушей. Так что, пока я в деревню — вы вспомните, и доложите капитану или майору. Договорились?
- Да.
Пока я переодевался и докладывал командиру о «брожении умов», к нам в «штабе» присоединился Бродяга. Послушав немного о разброде и шатании, он хмыкнул и изрёк:
- Майор–гаубичник? Да полезный персонаж, почему бы его ни оставить. Вот только проверить его надо! А то, вдруг, он нас немцам сдать хочет?
- А нафига ему это?
- Советской властью он сильно обижен. Где, говоришь, он лямку до этого тянул?
- По словам сержанта, в КОВО.
- Ага, значит, скорее всего, из «тухачевцев».
- А это ты с чего взял? — вмешался в разговор Фермер.
- Саш, у нас с тобой «заточка» разная. Вас, армейцев все эти тонкости не касались, а я и в комендатурах послужил, и на курсы «повышения кривофикакции» ездил. Так что, об этом, могу с уверенностью говорить. Скорее всего, он не из «преторианцев», иначе давно в овраге бы уже гнил… Ладно, я к нему присмотрюсь.
В дверь сарая постучали.
- Входите, открыто! — крикнул Фермер, а Бродяга, сделав мне, знак приготовиться, достал из кобуры ТТ.
Но напрасно мы так волновались — это был лейтенант Сотников. Странно было только то, что он не стал заходить внутрь, а переминался с ноги на ногу у порога.
- Что случилось, лейтенант? — сурово спросил командир.
- Товарищ майор госбезопасности, мы собираемся уходить, и я хотел бы с вами поговорить об этом.
- Мы уже разговаривали об этом, лейтенант!
Наверное, я что–то пропустил, так как не очень понимал, к чему весь этот разговор.
- Мои бойцы хотят тоже спросить вас о сложившейся ситуации.
- Ну, пойдем, поговорим… Товарищ капитан, и вы, товарищ старший лейтенант, пойдёмте со мной.
Выходя вслед за двумя Сашами из сарая, я только подумал: «К чему такая официальность?», но, увидев собравшихся перед сараем окруженцев, решил оставить рефлексии на потом.
- Слушаю вас, товарищи бойцы. — Сказал Фермер.
Вперёд выступил сержант Несвидов:
- Товарищ майор госбезопасности, — со значением начал он, — нам товарищ лейтенант дал приказ идти на прорыв.
- И что? Он ваш командир.
- Но многие из нас хотят остаться с вашей группой.
«Вот как, уже многие?» — подумал я.
- И что вас смущает, сержант. Оставайтесь.
- Но лейтенант, ссылаясь на Устав, говорит, что это — воинское преступление. Дезертирство.
- Тут лейтенант Сотников немного заблуждается. Вы же не домой собрались, и не в ближайшее женское общежитие. Оставшиеся с нами, после рассмотрения кандидатур и проверки будут приняты в Особую разведывательно–диверсионную группу Госбезопасности, — Саша говорил веско, тяжело, как будто чеканя слова из тяжёлой звонкой бронзы. — Легко не будет никому: ни тем, кто решит пробиваться к своим, ни тем, кто решит остаться.
В беседу вступил Сотников, его ломающийся юный голос разительно контрастировал с хриплым басом Фермера:
