- Не беспокойтесь, господин, - ответил шофер, громко сглотнув, - я ж счетчик не включил еще.
- Я понимаю, - произнес Фридрих очень вежливо, - но дело в том, что я спешу.
- Сейчас поедем, - заверил водитель, откусывая от бутерброда. Власов подумал, не пересесть ли в другое такси, но пассажиры, прибывшие тем же рейсом, уже разбирали соседние машины. Так можно остаться и вовсе без транспорта...
Власов заметил, как в соседнее такси садится старик в наглухо запахнутом черном пальто. В старике было что-то неправильное, раздражающее - Фридрих попытался понять, что именно, но так и не понял. Решив, что в нём говорит зависть - соседняя машина, громко бибикнув, уже тронулась с места - он рассудил, что пара минут и в самом деле ничего не решают, подавил усилием воли нарастающее раздражение и принялся от нечего делать разглядывать таксиста и внутренность кабины. В конце концов, это был первый местный житель, которого он увидел за пределами аэропорта.
Шофер был уже немолод - лет пятидесяти пяти; своей шарообразной лысой головой, да и всей упитанной комплекцией, он вызывал устойчивую ассоциацию с колобком из русской сказки. На лысине блестел пот - должно быть, от горячего чая - поэтому кожаная кепка, фирменный атрибут московских таксистов, лежала поверх приборной панели. Впрочем, Фридрих знал, что у молодых таксистов эти кепки уже не в моде. О том, что машина принадлежит ветерану, говорил и вырезанный из газеты портрет, приклеенный к стеклу. Фотография давно выцвела, и при неярком внутреннем освещении кабины Власов не мог различить черты, но он знал, кто там изображен. Кумир русских шоферов: когда-то в Москве трудно было найти грузовик, такси или автобус без этого лица на ветровом стекле. В 1961 году Юрий Гагарин для многих в России стал символом возрожденной национальной гордости. Еще бы - первый русский, ставший чемпионом мира в гонках "Формула-1"! И где - в самом сердце Райха! А вот гоночная трасса, выстроенная в родной Москве, стала для него роковой. Его гибель во время Гран При 69-го оплакивала вся страна...
- Двадцать первый, ответьте диспетчеру, - ожило вдруг переговорное устройство.
- Двадцать первый на связи, - водитель поспешно сглотнул остаток бутерброда.
- Михалыч, свободен? Тут вызов в Кунцево...
- Нет, занят. Клиента из Внуково везу. До Трубниковского потом.
"Везет, как же!" - зло подумал Власов, но тут, наконец, таксист покончил с трапезой, убрал в бардачок термос, скомкал промасленную бумагу от бутербродов и, приспустив стекло на двери, выкинул комок на улицу. Фридрих открыл было рот, чтобы возмутиться этим безобразием, но вновь решил сдержаться. "В конце концов, я не дома", - напомнил он себе.
Не дома?
- Домчимся мигом, - сказал водитель, как видно, все же чувствуя свою вину за задержку и надеясь на чаевые. - Сейчас машин немного. Это летом в воскресенье вечером все дороги забиты, не проедешь. Нынче жить-то все хорошо стали, машины, дачи у каждого второго, а дороги остались, как при немц... при дойчах, то есть, - шофер бросил в зеркало короткий опасливый взгляд на собеседника.
- Разве при дойчах были плохие дороги? - усмехнулся Власов.
- Нет, я ж не то хотел сказать, - смешался таксист. - Дойчи нам много чего построили, и дороги тоже... прямой автобан на Берлин, только он к северу отсюда, кольцевая опять же... Только тогда в Москве четыре миллиона жило, а сейчас восемь. И машины тогда были, дай бог, у одного из двадцати. Хорошо хоть, дойчи с запасом строили, а то бы нынче совсем труба.
- Кто же мешает городским властям теперь строить хорошие дороги?
- То-то и оно, что хорошие! - с жаром подхватил водитель; как видно, тема задела его за живое. - Хорошую ж дорогу по правилам строить надо! Чтоб если сказано - такой-то состав, при такой-то температуре, чтоб так все и было, и ни бугорка, ни ямки. А у нас? Там в раствор песку сыпанут, да еще и премию за экономию получат. Здесь асфальт зимой положат прямо на снег. Разворуют все, что можно... Какие ж тут автобаны? Для автобанов порядок нужен! Вот при дойчах порядок был, а нынче... - он тяжело вздохнул.
- Если вы так любите порядок, почему выбрасываете мусор в окно? - осадил его Власов.
- Так я о чём и говорю: порядка настоящего нет! - воскликнул шофер. - При дойчах-то я бы ни в жисть так не сделал. Сразу бы за жо... ох, простите... за одно место сразу взяли бы. А теперь что... - он опять вздохнул, как бы приглашая пассажира присоединиться к его скорби.
- Но всё-таки, - не отставал Фридрих, - кто вам мешает не мусорить? Вам лично?
Таксист задумался.
- Вот ведь какая штука, - в конце концов сказал он, - когда знаешь, что нельзя, тогда и самому не хочется. А когда можно... как-то распускаешься, что-ли... Не, не знаю, как сказать. Я человек маленький. Вот... одно скажу: был бы порядок, я бы его чувствовал. И от этого самого ощущения... ну, как-то иначе ведёшь себя, что-ли. Подтягиваешься как-то. А так...
Водитель ненадого замолчал, затем, должно быть, взгляд его скользнул по фотографии Гагарина.
- Или вот возьмем тезку моего, - таксист кивнул на портрет. - Ведь по-глупому погиб, на ровном месте. Вроде и международная комиссия трассу принимала, и машины тоже... Да только у нас пыль в глаза пускать научены. Своих проверяльщиков дурим, не то что международных, - в этой фразе, произнесенной осуждающим тоном, Власову в то же время послышалась какая-то тайная гордость.
- Мы с ним ровесники почти, - добавил таксист без особой связи с предыдущим. - Я с тридцать шестого, он с тридцать четвертого. Говорят, он в детстве летчиком хотел стать. А я так думаю, хорошо, что в гонщики пошел. От летчика в мирное время стране какая слава? А убиться что так, что этак можно, тут не подгадаешь...
Фридрих вновь усмехнулся, но не стал спорить. Время, когда весь мир внимал громким авиационным рекордам, действительно прошло - а в России у летчиков в особенности не было шансов. Смоленский мирный договор, хотя и не запрещал формально России иметь военную авиацию, обставлял ее таким множеством условий и ограничений, что многим пилотам не то что бывшей Красной Армии, но и РОА пришлось расстаться с небом, а ведущие конструкторские бюро переключились с самолетов на автомобили. Не на машины для массового потребителя, конечно. Тут у хилого российского автопрома не было никаких шансов выстоять против германских концернов, наводнивших страну своей продукцией. Но в специальных областях русские показали, на что способны. Гоночные "МиГи", начиная с гагаринского и кончая болидом нынешнего чемпиона Михаила Сапожникова, доставили немало горьких минут пилотам "МакЛарена" и "Феррари", а полицейские бронеавтомобили Сухого (в России, с ее вечной неприязнью к полиции, их именовали не иначе как "суками") охотно закупали спецслужбы многих стран - включая, разумеется, Райх.
