Тем более что, проснувшись, Фидель ощутил, что его голова раскалывается так, словно по ней действительно дважды саданули чем-то, похожим на дубину из каменного века. Да и жутко болело все тело. Ощущения были такими, словно по нему прошла без остановки целая рота солдат, предварительно уложив это самое тело на пыльный каменистый плац.
Память возвращалась медленнее физических ощущений. Но от прежних воспоминаний остался только удар прикладом по голове. Дальнейшее было покрыто мраком - похожим на тот, что царил в помещении, где сейчас находился Фидель. Ясно было только одно: Фиделя поймали. Он увлекся расклеиванием листовок не смог заметить патруль, был схвачен и теперь, избитый, сидит в гестапо. Причем сидит не один - рядом слышалось чье-то сбивчивое дыхание.
Фидель с трудом повернул голову - ему показалось, что где-то в мозгу сидит племя маленьких троглодитов и своими острыми дубинками выбивает радостные марши. Очевидно, они перепутали Фиделя с мамонтом...
Глаза привыкали к темноте медленно, так что прошло еще какое-то время, прежде чем Фидель увидел старика, сидящего, прислонившись спиной к стене, примерно в метре от себя. Дышал старик тяжело и надсадно. Его грудь высоко вздымалась, и Фиделю казалось, что он не только видит, но и ощущает хищное, плотоядное колыхание темноты, сгустившейся вокруг старика.
-Очнулся, сынок? - участливо спросил он. По-испански старик говорил с ярко выраженным североамериканским акцентом.
Фидель промолчал. Не было сил даже кивнуть головой. Несносное племя троглодитов теперь решало, как разделать попавшую в ловчую яму добычу.
-За что тебя? - спросил старик. Было видно, что слова давались ему нелегко.
Фидель не стал отвечать. Если его соседом по заключению стал янки, то это совсем не означает, что, даже сильно избитый, он не может быть немецкой "кукушкой". Так считал Че, который был теоретиком подпольной борьбы. Так говорила Марта, которая видела Че гораздо чаще, чем Фиделя...
Но Че сейчас был на свободе, а вот Фидель...
-Ты мне не доверяешь? - судорожно сглотнув, просипел старик. Казалось, он прочитал мысли Фиделя. - И правильно. Никому нельзя доверять в этом мире, кроме себя самого. Ты сам и есть весь мир.
Старик замолчал, кряхтя, устраиваясь поудобнее у стены. На какую-то секунду Фидель подумал, что эта стена может стать последним, что он увидит в своей жизни, и ему страшно захотелось выбраться из этих застенков на волю. И чтобы не было никакой войны, а рядом оказались отец, брат, Марта, Мария....
Мария - девушка из университета, с которой он так толком и не познакомился...
Фидель внимательно присмотрелся к старику. Только сейчас Фидель заметил, что его лицо разбито, через левую щеку протянулась кровавая полоса -- словно его стегали плетью. Старик сидел, баюкая левой рукой правую руку, обернутую грязной тряпкой. Рука, вероятно, была сломана.
-Не верь никому, кроме себя, - медленно повторил старик. - И помни, что жизнь - это не всегда праздник. Не всегда праздник, который всегда с тобой, - он горько усмехнулся, произнося последние слова.
Фидель снова ничего не ответил. Он осмотрелся - комната, в которой они находились, была небольшая, без мебели. Окна забиты деревянными щитами. Через узкие щели не проникают лучи света - значит, еще ночь. А сидят они, скорее всего, в подвале сохранившегося после бомбежек особняка недалеко от Старой Гаваны. Такое вот подобие временной тюремной камеры. Подвал, специально приспособленном под узилище для неудачливых подпольщиков. Потому что удачливые, вроде Че или Марты, сидят совсем в других подвалах, их которых могут выйти сами. А отсюда Фиделя может вывести только конвой.
Неожиданно, словно подтверждая мысли Фиделя, со скрипом отворилась дверь, в темноту стремительно ворвался сноп яркого света.
Фидель зажмурился.
В комнату ввалились солдаты, бросились к Фиделю, схватили за руки и куда-то поволокли. Именно поволокли - идти, как выяснилось, сам он не мог, ноги отчего-то не держали его. Если бы солдаты отпустили Фиделя, он бы рухнул, как куль с сахарным тростником.
Волокли его недолго - вверх по лестнице.
Затем ввели в какое-то не очень большое помещение. На этот раз с окном. У окна Фидель успел заметить массивное бюро из красного дерева. За бюро восседал щеголеватый немец. Форма была новая, с иголочки, явно недавно полученная на интендантском складе.
Немец что-то отрывисто скомандовал, и Фиделя отпустили. То есть усадили на прикрученную к полу табуретку. Двое солдат с автоматами остались стоять по бокам, как почетный караул.
Офицер поднял глаза от бумаг и уставился на Фиделя. Таким взглядом Фидель обычно смотрел на тараканов.
С минуту посмотрев на Фиделя, который чувствовал себя сейчас не просто тараканом, а тараканом, которого насадили на иголку и сейчас будут препарировать, немец бросил на корявом испанском:
- Имя. Фамилия. Где взял листовки.
Фидель решил молчать. Потому что отпираться бессмысленно - его поймали с поличным.
Да и что он мог сказать? Он не встречался ни с кем из организации, кроме Марты. А Марта... Он вспомнил ее руки и губы, и ему не хотелось верить, что они уже никогда не будут вместе. Потому что из гестапо живыми не возвращаются. Тем не менее в глубине души Фиделя жила странная надежда, что все обойдется. Ведь если мир, в котором он живет, не реальный, то нереальна не только жизнь, но и смерть...
- Развяжите ему язык! - гаркнул немец на своем лающем языке, но Фидель его прекрасно понял. И содрогнулся: он знал, что в гестапо умеют развязывать языки...
Один из конвоиров хлестким ударом в челюсть свалил Фиделя на пол, и оба конвоира с наслаждением стали избивать его ногами. Фидель инстинктивно попытался принять удобное положение, чтобы защитить лицо и пах. Но быстрый удар ногой под дых заставил Фиделя раскрыться, и кованый сапог палача угодил между ног.
Сказать, что боль была адской - значит, ничего не сказать...
-Хватит, - откуда-то издалека, наверное, действительно из другого мира, донеслись до Фиделя слова немца. - Мальчик все понял, он сейчас нам обо всем расскажет. Поднимите его!
Фиделя подняли, придерживая под локти. Но ему не хотелось стоять. В избитом теле оставалось только одно желание - лечь на пол и больше уже больше не вставать.
- Кто давать тебе листовки против нас? - повторил немец на ломаном испанском.
- Не знаю, - прошептал Фидель, облизывая языком разбитые губы.
- Хорошо, - кивнул немец. - Мальчик не хочет говорить. Мальчик у нас герой. Мальчик хочет умереть героем. А я думал, что только русские мечтают умереть героями. Но русские попали под влияние своих комиссаров и евреев, и поэтому хотят быть героями. У вас на Кубе нет комиссаров и евреев, так зачем же упорствовать? Зачем умирать? Зачем умирать в таком юном возрасте? Расскажи мне, откуда у тебя эти листовки, - немец поднял со стола листок бумаги, в котором Фидель без труда узнал листовку, - и тебя отпустят...
- Не знаю, - прошептал Фидель непослушными губами.
- Хорошо, - кивнул немец. - Ты все-таки хочешь умереть героем. Посмотрим! - и что-то рявкнул по-немецки. Тот час дверь открылась, и в комнату еще кого-то ввели.
Фидель повернул непослушную голову. И его словно снова ударили под дых: это была Марта...
Избитая, окровавленная, она бессильно висела на руках солдат.
- Ты знаешь эта женщина? - спросил немец.
- Нет, - поспешно ответил Фидель.
- А ты знаешь этот мальчик? - этот вопрос относился уже к Марте.
Он вышел из-за бюро, подошел к Марте и наконечником трости, сделанной из слоновой кости и отполированной, поднял подбородок женщины.
- Знаю, - ответила она, и у Фиделя упало сердце: неужели она его выдаст? - Мы вместе спали...
-Так кто из вас говорить правда? - набалдашник трости уперся в нос Фиделя. Он понял, что сейчас его ударят и сжался.
После такого удара от его носа ничего не останется...
Офицер развернулся, словно собрался идти обратно к столу, и вдруг резко вскинув трость, ударил. Но ни Фиделя, а Марту. Тростью. По лицу.
Из рассеченной скулы полилась кровь.
Но у Марты, избитой, искалеченной хватило сил поднять голову и с ненавистью в глазах застыть, как изваяние, перед офицером.
- Скажи, грязная кубинская шлюха, где ты взяла это? - офицер затряс перед лицом Марты пачкой листовок.
- Я не знаю, о чем вы, синьор офицер, - проговорила Марта. - Я не знаю, за что вы меня бьете...
- Ты спала с этим мальчишкой, так?
Марта кивнула.
- И давала ему листовки?
- Если так, - Марта нашла в себе силы улыбнуться, - тогда я снабжала листовками всех немецких офицеров, с которыми спала... вы и сами частенько засыпали, утомленный...
- Ах ты грязная шлюха! - взревел офицер, брызгая во все стороны слюной. - Да, мы все про тебя знаем! Да, ты спала с солдатами и офицерами доблестной немецкой армии! Ты заражала их сифилисом по приказу Рузвельта и Сталина!
