— Как давно он в Киеве?
— Совсем недавно. Прибыл с купеческим караваном.
— Уж не с тем ли купцом, который… — Хельги усмехнулся, вспомнив стрелы, не так давно посланные в него ромейским торговцем. Как потом оказалось, наконечники были пропитаны ядом и перевязаны высушенной кожей змеи. Да, если б не доклад опохмелившегося волхва Войтигора да не железные платины под одеждой…
— Нет, он прибыл с сурожцем Евстафием Догоролом.
— Евстафий здесь?! Старый дружище. Чего ж не зайдет, брезгует?
Тиун усмехнулся:
— Думаю, просто стесняется. Ты же все-таки князь!
— Пошли завтра же приглашение от моего имени, — распорядился Хельги. — Нет, сегодня же я поеду к нему сам. Заодно привезу лекаря… Надеюсь, боги будут благосклонны к моей дочери.
— Мы все надеемся, князь.
Евстафий Догорол отыскался на постоялом дворе Любимы — где же еще-то? Хитрый сурожец всегда там останавливался. Увидев князя, едва не поперхнулся вином — выскочил из-за стола, поклонился, сверкая черными глазами.
— А ты ничуть не изменился, Евстафий. — Князь с улыбкой опустился на лавку. — Все такой же чернявый, веселый, разве только морщин немного прибавилось.
— И горб на моей спине стал как будто тяжелее… Зато ты вошел в полную силу, князь. — Сурожец потянулся к кувшину. — Велю принести еще вина.
— Постой. — Хельги покачал головой. — После выпьем с тобой, Евстафий. Сегодня же буду краток — у меня больна дочь, а с тобой, говорят, прибыл хороший лекарь?
— А, ты про фессалонийца Эвристида? — понимающе кивнул купец. — Да, он хороший врач, знаток Галена и сам в своем деле не промах. Я подобрал его в Гераклее, по пути из Константинополя. Эвристид вылечил от лихорадки одного из моих слуг.
Хельги задумался:
— Ты не спрашивал, почему он покинул Фессалоники?
— Алчность, — усмехнулся сурожец. — В Фессалониках хватает хороших врачей, а наш Эвристид, прямо скажем, не особо богат. Попытался было поискать счастья в столице — да ведь и там полно конкурентов, так и докатился до Гераклеи. А сейчас задумал врачевать в Киеве.
— Тут не прогадает, — кивнул князь. — Зови. Посмотрю, что за лекарь.
— Он живет не здесь. — Евстафий Догорол покачал головой. — Уже успел купить дом на самом краю Подола, у оврагов. Так себе домишко, скорее — хижина, зато просторный двор, изгородь, амбар. Думаю, Эвристид неплохо поправит свои дела в Киеве, он хороший врач.
— Вот и славно. Где, ты говоришь, его дом?
Фессалонец производил впечатление. Далеко не первой молодости, солиден. Высок, худ, черноволос, с узким бритым лицом и глубоко запавшими глазами. Одет в темную просторную столу и длинную мантию, расшитую серебряной нитью. Взгляд прямой, строгий, как и положено знающему себе цену врачу.
Лекарь не спал, когда приехали гриди. Услыхав, что перед ним князь, низко поклонился и, быстро собравшись, выразил немедленную готовность ехать.
Внимательно осмотрев больную, приготовил питье и мази. Самолично напоил Радогосту отваром и, велев три раза на день парить ноги, откланялся.
— Завтра зайду, князь. — Эвристид улыбнулся. — И буду заходить, пока маленькая принцесса совсем не поправится. Не бойся, кризис уже миновал, девочка обязательно выздоровеет.
— Пусть услышат твои слова боги, — глухо вымолвил князь.
Боги услышали, и помогли снадобья ромея — Радогоста спала спокойно, дышала ровно, а на следующий день уже улыбалась, слушая, как старая нянька поет веселые песни.
О чудесном лекаре прослышали приближенные князя, потянулись на край Подола к врачу с болезнями истинными и мнимыми. Даже воевода Хаснульф глуповатый, но верный, к старости превратившийся в законченного ипохондрика, был доволен ромеем. Увидев красную рожу воеводы, Эвристид тут же поставил ему пиявки и выпустил лишнюю кровь, после чего Хаснульф почувствовал себя «словно совсем молодой отрок» и даже позвал в опочивальню наложницу, чего давно уже не делал.
Эвристид не нанимал слуг, жил бобылем, один. Словно чувствовал — слуги ему не понадобятся. Не звал падших женщин, вспоминал лишь волшебницу-деву — красавицу с высоким лбом и дерзкими черными очами, с которой познакомился в доме старого знакомого — врачевателя Иллариона. Узнав о том, что приезжий провинциал врач, дева не отходила от Эвристида весь вечер, а ночью позвала к себе. О, что это была за ночь! Словно безумные, они любили друг друга до утра, да-да, до утра… наверное, целую ночь — Эвристид совершенно не помнил, как она прошла. Какими-то урывками. Вот точеная фигура молодой женщины, вот огненные глаза, а вот жирное лицо слуги-евнуха. А вот… Вот красивое надменное лицо человека, несомненно облеченного немаленькой властью. Пронзительные, пылающие Тьмой глаза…
Утром прекрасная незнакомка — так и не назвала своего имени — тепло простилась с врачом, дав ему изрядную толику солидов на дорогу. Эвриетид не спросил — на какую дорогу? Откуда-то знал. Повинуясь неосознанному приказу сел в Константинополе на корабль — не было прямого судна до Киева, пришлось добираться через Гераклею, Синоп, Сурдею — добрался, выполнив первый приказ. Теперь выполнил и второй — вылечил маленькую принцессу, которую сам же и заразил, подкупив челядинку. Завтрашней ночью — в полнолуние — нужно было совершить третье важное дело, а затем наступал черед и четвертого, главного. Эвристид улыбнулся, чувствуя небывалый подъем после успешного исполнения первых двух поручений. Итак, теперь третье…
Лекарь пришел на торг во второй половине дня, не раз уже приходил, присматривался, знал, где каким товаром торгуют. Не глядя, прошел мимо обжорного ряда, отмахнулся от навязчивых торговцев квасом и водою, вот и нужный товар. Эвристид остановился.
— Хочешь купить слугу, уважаемый? — улыбаясь, подошел к нему благообразный работорговец Ратмир. — Могу посоветовать.
— Мне нужно семь… семь девушек.
— Семь дев? — Ратмир искренне огорчился. — Боюсь, у меня столько нет.
— А больше никто не торгует?
— И тут разочарую тебя, любезнейший. Давний соперник мой Харинтий Гусь давно уже распродал товар, это я вот подзадержался… Осмелюсь спросить, тебе на что девы? В наложницы или так, в служанки?
— В служанки.
— Есть у меня четверо девок, сгодятся в служанки, бери. А в придачу возьми вон малых отроков. Не смотри, что малы, зато смышлены, да и подрастут.
— Возьму, — оглядев отроков — лет до семи-восьми, — коротко кивнул ромей. — А остальные у тебя что же, одни старики да старухи?
— Уж не обессудь. — Ратмир пожал плечами. — Возьми еще одного паренька. Зовут Айраш, шустрый.
— Шустрый, говоришь? — Ромей подозрительно оглядел парня. — Ладно, беру всех. Пусть кузнец надежно закует их в цепи. Опасаюсь, не сбежали бы по дороге.
— Сделаю, как скажешь, — с облегчением заверил работорговец. — Вижу, ты человек благородный. Ромей?
Эвристид уклонился от ответа. Вытащил из висевшей на поясе сумки золотые монеты — солиды, заплатил, не торгуясь. Дождался, пока кузнец закует невольников, повел к себе на окраинную. Заведя во двор, велел всем сесть, покормил солониной, потом показал на корец, плавающий в бочонке с водою.
— Хотите пить — пейте!
Звеня цепями, рабы по очереди напились, уселись на землю довольные. Эвристид ждал…
Первыми умерли девушки, словно бы заснули, уронив головы. Потом растянулись на земле и младшие отроки. Дольше всех сопротивлялся Айраш, долго не хотел умирать, упав, сучил ногами, стонал. Видно, доза растворенного в бочонке яда оказалась для него недостаточной. Что ж, бывает. Вздохнув, ромей взял острый нож и, наступив несчастному на грудь, ловко перерезал горло. Дождавшись, когда стечет кровь, аккуратно отделил голову от тела. То же самое проделал и с остальными, испачкался, словно мясник. Достав из колодца воды, тщательно вымыл руки.
Пришла ночь, теплая и звездная. Серебряная луна освещала редкие черные облака, кусты, деревья, дорогу. Проходя вдоль оврага, дорога вела на Щековицу и дальше, к старому капищу. Там, правда, она уже совсем заросла травою — мало кто вспоминал забытых богов. А вот Эвристид из Фессалоники вспомнил. Хоть и не был здесь никогда, шагал уверенно, словно бы точно знал дорогу. Нес за плечами суконный мешок, пропитавшийся кровью. Напрямик, цепляясь за колючие кусты, поднялся к капищу. Посмотрел на покосившихся идолов, усмехнулся. Ловким взмахом ножа вырубил семь колышков из густо разросшейся рябины. Воткнул в землю и, развязав мешок, насадил на каждый кол мертвую голову. Семь колышков — семь голов. Удовлетворенно оглядев все, упал на колени, протянул руки к луне, завыл:
— О, Кром Кройх!!!
Вернувшись домой, аккуратно замыл кровь, по очереди вытащил со двора трупы, сбросил в глубокий овраг и довольно потер руки. Исполнено третье дело.
Раз есть головы, должны быть и трупы. Хельги нервно прошелся по горнице, размышляя над докладом Ярила. Информатор тиуна волхв Войтигор, приставленный присматривать за старым капищем после обнаружения там принесенных в жертву людей, поведал о появлении около идолов мертвых голов, нанизанных на аккуратно воткнутые в землю колышки, вырубленные тут же, в рябиновых зарослях. Откуда взялись головы? И почему их семь? Можно было бы, конечно, связать их с ромейским купцом Георгием Навкратором, впрочем, то, что прежние семь трупов были его рук делом, недоказуемо, да и не имело смысла приплетать к новому делу мертвого купца. Разве что у него могли остаться сообщники… Да, может быть. Следовало искать. Хельги не нравились эти странные жертвы. Человеческие, да еще в заброшенном капище… Зачем? Князь припомнил доклад — все мертвые головы детские, четыре — девичьи, три — отроческие, из них две — совсем уж малых детей. А прошлые жертвы были только девичьими. Но и там их было семь. Ярил предложил поискать оставшиеся от голов трупы. К чему? Что это даст, кроме того, что на мертвых телах, возможно, остались какие-нибудь родинки либо другие приметы, по которым их удалось бы опознать… Опять вопрос— кому? О пропажах детей в Киеве не поговаривали, значит, все жертвы — рабы, вполне законно приобретенные невольники и приобретенные, судя по всему, убийцей… или убийцами. О кражах холопов и челяди тоже не было заявлений:. Что ж, пусть Ярил поищет тела, можете что и прояснится. Пускай пошлет своих людей по оврагам… эх, не хватит у него для такого дела людишек, не послухов же снимать. А послать гридей, «детских»! Да-да, так и сделать. Строго-настрого приказать не болтать о том, что увидят. Решив так, князь улегся на ложе в ожидании прихода тиуна. Знобило. Вообще, странное дело, после выздоровления дочери Хельги внезапно почувствовал себя плохо. Внезапно? Нет, скорее, наоборот, постепенно. С каждым днем становилось все хуже и хуже. Князь слабым голосом подозвал слугу — осведомился, не пришел ли Ярил. Нет, еще не пришел…
