— Во дает! — «Отроки»-гриди — Кайша и Хотовид — восхищенно переглянулись. Вообще-то, им запрещалось посещать подобные заведения. Впрочем, оба до последнего времени и не подозревали, что они существуют. Где уж им было видеть такое в диких лесах меж Днепром и Десною, в далекой земле радимичей — племени легендарного Радима. Да и здесь, в Киеве, куда парни попали всего год назад, после того как весь род их вымер от лихорадки, не очень-то были они избалованы развлечениями. Воевода Вятша — он-то и принял отроков в младшую дружину с подачи земляка, десятника Твора, — не раз предупреждал: сначала служба, а уж потом все остальное. Парни старались, служили честно, ничем себя не позорили.
Бывает, конечно, и забудут кольчугу почистить, появится кое-где ржавина, так у кого ее не было? У десятника Твора и то замечались на рубахе коричневые потеки, особенно когда дождь. Жили ребята в «отроковицкой» — большом, длинном бараке, вместе со всеми остальными гридями-«детскими». Дисциплину воевода Вятша держал суровую — с заходом солнца ложились, с первыми петухами вставали, свободное от несения службы время проводили в упорных тренировках — учились владеть мечом, копьем, секирою, метко стрелять из лука, метать дротики, без устали скакать на коне. И еще — самое сложное — грамоте да языкам. Вятша требовал, чтоб каждый из гридей умел понять хотя бы несколько общеупотребительных фраз по-варяжски, по-хазарски, по-гречески — тут Ждана в пример приводил, хоть в чем-то… А то ведь кое-кому труднехонько было выучить, вот увалень Хотовид, как ни старался, мало что запоминал, да так до сих пор и полагал, что Миклагард, Царьград и Константинополь — три разных города, Миклагард — варяжский, Константинополь — ромейский, а Царьград — ясно — словенский. Посмеивались над ним остальные отроки, но за глаза — силенкой Хотовида не обидели боги, не смотри, что пятнадцать лет, — на все двадцать выглядел — здоровенный, осанистый, руки — что грабли, картофелиной нос, на подбородке светлая бороденка кудрявится. Пусть из лука не очень хорошо пока бил Хотовид, да зато мечом мог махать без устатку, а лучше — палицей. Характер имел добродушный, но если уж обидит кто, тогда держись, спуску не будет. Дружок его — Кайша — прямая противоположность. Худенький проныра, этакий живчик, глазенки карие, хитрые, волосы растрепанные, будто копна сухой соломы. Мечом не очень ловко орудовал, уставал быстро, тем более — палицей, зато стрелы метал — залюбуешься — одна к одной. И быстро так это у него получалось, словно не одну стрелу на тетиву клал, а сразу десяток. Кайша и сманил Хотовида к ромеям. Было у них на краю Подола постоялое заведеньице. А с чего все началось? С девицы. С этой вот самой танцовщицы. День уже к вечеру клонился, стоял себе Кайша, как обычно, на дальней башне Детинца, фантазировал. Головой-то крутить лень было, накрутился за день, хоть и вид вокруг открывался — красотища! Позади — княжий двор, за ним Подол, Щековица — ну, их плоховато видно, зато слева — широкая синяя лента — Днепр, справа — леса бескрайние, а впереди, сколько хватало глаз, засеянные житом поля с еле видными из-за дальности букашками-смердами. Меж полями, взбираясь на вершины холмов и спускаясь в лощины, бежала, извиваясь, дорога, проходя мимо опоясывавшего весь Детинец рва, почти по самому краю. По дороге, в обе стороны, шли возы, запряженные медлительными, но сильными волами. В город везли сено, дичь, первые овощи — огурцы, редьку, репу. Обратно возы чаще всего возвращались пустыми, а что уж там спрятано в сумах возчиков — серебро иль подарки родичам, — того было не видно. Кайша давно уже научился примечать возы — воевода любил интересоваться, сколько их проехало в город да сколько из города. Не ответишь правильно — будешь потом лишние круги бегать в полном вооружении: в шлеме, кольчуге, со щитом за спиною. Потому и примечал все молодой воин. Только примечал так, машинально, мысли-то его далеко были. Мнилось Кайше, будто бы он славный, умудренный боями воин. Будто бы возвращается он из дальнего похода, едет на вороном коне рядом с князем, на плечах трофей — синий ромейский плащ, у пояса — меч в золоченых ножнах, подарок князя за проявленную в боях доблесть. Голова перевязана кровавой тряпицей — не зря, не зря князь пожаловал меч, воин бился достойно, едва не погиб во славу родной земли, но вот справился с десятком врагов, выжил. Сидит в седле, посматривает вокруг гордо. А вдоль дороги — девы распрекрасные, в одних тонких льняных рубашках. Всякие — чернявые, беленькие, златовласые. И все, как одна, машут руками: «Кайша! Кайша!» — а Кайше не до них, знает, ждет его в Киеве самая лучшая в мире красавица, Кайша еще не придумал какая. Может быть, смуглянка черноокая, с волосами как смоль, а может, белокожая златовласка с глазами — лиловыми колокольчиками. И еще, быть может…
Молодой воин вздрогнул, увидев вдруг прямо перед собой, на дороге, деву, красивую, словно солнце. Дева ехала на маленькой одноколке, запряженной осликом с упряжью, украшенной медными бубенцами. Ослик прядал ушами, бубенцы звенели, а дева что-то с улыбкою напевала. Напевала, пока не отпало колесо от повозки — девушка едва успела спрыгнуть. Вот те на, ну незадача! Кайша во все глаза смотрел на красивую незнакомку. Молодая, даже юная, не намного старше Кайши, лицо приятное, смуглое, а вот глаза, кажется, светлые, серо-зеленые или голубые, с башни не видно. Одета чудно, по-хазарски — тонкие шелковые шальвары, зеленые башмаки с загнутыми вверх носами, длинная, застегивающаяся спереди на пуговицы рубаха — халат называется. Волосы не поймешь какие — медно-рыжие, Кайша таких в жизни не видел.
Отряхнувшись от пыли — всё ж таки не удержалась на ногах, упала, когда с повозки прыгала, — девушка погладила ослика и, подойдя к валявшемуся в дорожной пыли колесу, пнула его ногой. Кайша ухмыльнулся — тут уж пинай, не пинай, само не сделается. Вздохнув, незнакомка осмотрелась, присела у колеса — полы халата погрузились в пыль. Заметив это, девушка быстро вскочила, подбежала к накренившейся повозке и… проворно расстегнув пуговицы, сбросила с себя халат. Кайша аж покраснел — фигурка у девицы была что надо! Талия тонкая, осиная, в пупке что-то блестит — жемчуг? лал? — грудь прикрыта широкой золоченой лентой, а шальвары сидят настолько низко, что вот еще бы пониже, и… Повернувшись к башне спиной, девчонка нагнулась к колесу — шальвары едва не спали. Кайша утер слюну. Подняв колесо, красавица кое-как подкатила его к повозке и обернулась, устало вытерев со лба пот.
— Эй, воин!
Кайша не сразу понял, что обращаются к нему. А когда понял, высунулся с башни, хоть это и строго-настрого запрещено было.
— Чего тебе?
— Взгляни направо, не едет ли кто? — попросила дева. Говорила она хоть и на славянском наречии, но как-то странно, тягуче — «взгля-а-а-ни», «на-аправо-о».
— Нет, похоже, никого, — сообщил воин.
— Жаль. — Девушка искренне огорчилась. Уселась на край рва, сверкнув пупком, снова взглянула на Кайшу: — А ты давно тут стоишь?
— Да давненько.
— И часто кто-нибудь проезжает?
— Бывает, ты подожди.
— Придется, — улыбнулась дева.
Кайша огляделся по сторонам. Ну вот, ездили же возы, а сейчас… Ага, вроде бы за ближним холмом поднялась желтая дорожная пыль.
— Вроде бы едет кто-то.
— Вот и хорошо, — снова заулыбалась девица. — Может быть, помогут… Ой! — Она вдруг испуганно передернула плечами. — А если это разбойники, ты позовешь помощь?
— Обязательно! — рассмеялся отрок, глядя, как из-за поворота выворачивает очередной обоз.
Девчонка быстро накинула халат, застегнула… И вмиг договорилась с чернявым мужиком, видимо старшим обоза. Протянув ему несколько серебряных монет, что-то сказала. Обозник кивнул — возницы слезли с телег и сноровисто поставили колесо на место.
Ну, вот и все, грустно подумал Кайша.
Усевшись в повозку, девчонка неожиданно обернулась.
— Как звать тебя, воин?
— Кайша.
— Я перед тобою в долгу, Кайша… Знаешь что, приходи сегодня, как сменишься, на постоялый двор Костадиноса Левита, это на Подоле, знаешь?
— 3-знаю, — заикаясь от волнения, вымолвил Кайша. — А м-можно я не один приду, с другом?
— Приходи с другом, — засмеялась дева. — Спросишь Пердикку, это я. У нас будет веселое представление: песни, музыка, танцы.
— А, так ты из скоморохов, — догадался гридь. Пердикка отмахнулась.
— Не совсем так. Я танцовщица и… в общем, увидишь. Так придешь?
— Конечно.
Постоялый двор ромея Костадиноса друзья — Кайша и Хотовид — отыскали быстро и вот теперь наслаждались танцем.
Голая красавица Пердикка танцевала так самозабвенно, что невольно хотелось сбросить одежду и присоединиться к ней, забыв всякий стыд. Друзья смущенно переглядывались и даже забыли о том, что могут встретить знакомых, которые, уж конечно, не преминут сообщить о том, что видели, воеводе.
