говорит Фаранова-старшая.
— А что с ней? — интересуюсь я.
— Сложный перелом ноги, ещё месяца три срастаться будет, — ответила мама, подтвердив мои убеждения о том, что никакой врачебной тайны нет в деревне.
— Может тортик ей купить? — размышляю вслух я.
— Лучше уж колбасы, бедно она живёт, — удивляет меня мама.
— Ей больничный, что ли, не платят? — спрашивает Аленка.
— Платят, как не платить, но надбавки за классное руководство уже нет, дополнительных часов нет, премий — тоже, — поясняет её мать. — У неё нет непрерывного стажа в восемь лет, да и пяти нет, был перерыв два года назад, а это значит — 60 % от заработка всего оплатят. Травма бытовая, больничный с шестого дня, но это мелочи.
Идём к бараку, он далековато от поликлиники, и ветер задувает так, что мы насквозь продрогли.
— Давай ко мне зайдём? Погреемся? — предлагаю Фарановой.
— Приставать будешь? — в лоб спросила подружка.
— Не знаю, что и ответить. Сейчас скажу «нет», а ты и не пойдёшь, — шучу я.
— Толя, ты дурак? — смеется Аленка.
Блин, как хорошо молодым быть!
Дома уже встал отец, но настроение не похмельное злое, а похмельное предвкушающее. Отцу на работу четвёртого, и все это время он намерен пить. Всем остальным на работу второго, вроде. А у отца санобработка в начале года в цеху.
— Бать, а можно я возьму колбасы, что в маленьком холодильнике, — приходит вдруг мысль мне накормить математичку.
— Зачем тебе? Боишься, что на улице оголодаешь и подружку покусаешь? — шутит батя и сам смеётся своей шутке.
— Учительницу проведать хотим, а у неё зарплата небольшая, вернее на больничном она, — говорю я и вываливаю подробности под взором отца.
— Так! Я с вами пойду, может, у неё и холодильника нет, а может она и обидится, как за подачки. Не спорь! — жестко говорит батя, в принципе, здравые вещи.
— Нет, я сам разберусь. Если хочешь, завтра её навестим вдвоём. Холодильник зимой не особо нужен, а подарить правильно я смогу, — спорю я, жалея, что не могу объяснить, что я сам взрослый человек и уж косяков не напорю детских.
К процессу подготовки подарка подключается бабуля, греющая уши из кухни, и наш визит начинает меняться с визита вежливости на какой-то гуманитарный конвой.
Выкидываю половину банок! Оставляю палку колбасы копчёной, бабушкиных фирменных котлет, пяток уже готовых и десятка полтора замороженных. Бабуля выделила бутылку шампанского из своих запасов, а отец коробку конфет! Откуда она у него? И врёт, мол, забыл мне вчера отдать. Из банок в моей спортивной сумке разные соленья, литров пять. Короче, нагрузился я прилично. Фаранова смотрит на всё это большими глазами, и иногда одаривает меня таким ласковым взглядом, что дыхание перехватывает. Чувствуется, произвели мы на неё впечатление! А то всё — двоечник, хулиган, неряха!
Идём по ветру к бараку, что у нас вместо общаги был раньше. Сейчас это вроде дома престарелых. Одноэтажная постройка довольно старая, хотя и крепкая. Строили ещё пленные немцы. В самом бараке двенадцать комнат и живут там, в основном, старушки. Но и у школы есть пара комнат, в одной и живёт который год Вера Николаевна. Иду и думаю, что ничего в школе не поменяется в будущем, если захочешь немного больше денег получать — бери лишнюю нагрузку. Вход в барак мне тоже не понравился — наледь кругом, неприбрано.
Заходим в коридор, здесь тепло, стучимся в нужную дверь, открывает учительница.
— Ох, ничего себе сюрприз! — с деланым весельем говорит она, а может и не с деланым, а бахнула по случаю праздника? — Заходите! Толя вырос как! А что с сумкой, из дома выгнали, решил у меня пожить?
Мы смеемся все втроём. Комната большая, метров восемнадцать, туалет и душ в бараке общие, в конце коридора, там же находится умывальник на четыре раковины, а кухни общей нет. Поэтому в комнате у учительницы имеется и газовая плитка, и стол для приготовления пищи.
— Сейчас чайник поставлю, — заторопилась математичка.
Ходит она с помощью костыля, но на ногу, вроде, наступает.
— А у нас и шампанское есть! — выпалила Фаранова.
— Шампанское! Детям? А вы уже взрослые что ли? — говорит учительница, а у самой чертенята в глазах.
— Это папа передал, — говорю я и достаю шампанское и конфеты. — А это от моей бабули!
На столе появляются банки с соленьями.
— Это ещё зачем? — взгляд Веры Николаевны строжеет.
— Бабушка сказала, а я ей не смог отказать, не хочу расстраивать, болеет она, — говорю правду я.
При слове «болеет», математичка оттаивает, представляя себе больную бабушку, которой нельзя отказать. Ей и невдомёк что у бабушки насморк всего, который почти и не заметен, но я не соврал… почти. Так, военная хитрость.
— А я из дома взяла шоколадку и конфетки! — так радостно восклицает Фаранова, доставая лакомства, что не взять их нельзя!
Это как ластящегося маленького котёнка пнуть. А вот колбаска ещё, и я запихиваю палку среди банок, для малозаметности. Вера Николаевна опять набирает воздух, очевидно для отказа, как Алёнка опять кричит дурным детским голоском:
— И шишка!!!!! Толя мне подарил, а я вам принесла! Сказал, сам лазил за ней! А давайте её на ёлку повесим!
Фаранова засуетилась, ища нитку, потом пыталась прицепить шишку к нескольким веткам в банке на окне, такая вот у учительницы ёлка была. Создала столько шума и гама. Короче, отказать ребёнку было никак нельзя, и вот уже больная послушно чистит апельсинку с толстой кожей. Я достаю котлеты и даю Фарановой, чтобы та разложила по тарелкам. Котлетки свежепожаренные и пахнут одуряюще. Замороженные котлетки идут в сетку, я верно предположил о наличии таковой за окном.
Сидим, пьём чай, кушаем котлетки. Я рассказываю, как попал на краевую олимпиаду по математике.
— Толя, откуда в тебе это взялось? Дур… ээ…, неуч же неучем был, — с трудом находит слова учительница.
Фаранова перебивает меня своим рассказом про районную олимпиаду по физике, где её засудили.
Потом мы болтаем про всё подряд, и Вера Николаевна, наступив на горло своему педагогическому образованию, наливает нам шампанского на донышке. Я иду мыть посуду, под протесты женщины. В конце коридора рядом с умывальником стоит любопытная пенсионерка, солидных форм женщина.
— Родственники, что ли, приехали? — задаёт мне вопрос она.
— Ученики, а есть у вас у кого ломик? Надо перед входом сбить наледь на ступеньках, — говорю я.
— Инструмент около входа стоит, — с готовностью отзывается пенсионерка. — Надо же, ученики. То неходЮт, то приходЮт.
Я отнёс посуду, накинул куртку и вышел на улицу. И веник и
