Как это? — опешил Федя. — Прямо среди бела дня?
Его удивление было понятно. Такие преступления — экзотика. Это потом мир сойдет с ума, и начнется череда массовых убийств в школах и университетах по всему миру. А пока в СССР только пара эпизодов, и то в пятидесятых. В первом случае школьный военрук из-за неразделённой любви к учительнице украл тротил из клуба военной подготовки и взорвал себя вместе с возлюбленной в кабинете, где проходил урок. Погибли более двух десятков школьников. Во втором молодой комсорг строительной школы в рабочем поселке открыл огонь из винтовки сначала на улице, а потом в женском общежитии стройшколы. Погибло семь человек. Но пока эти истории засекречены, и Федя вряд ли знал про них.
— Да, — кивнул я. — Прямо на глазах своих учеников. Причем, когда он это все нам рассказывал, сожаления в голосе я не услышал. Наоборот. Такое ощущение, что он с наслаждением окунулся в эту страшную историю вновь.
Погодин аж плечами дернул. Да мне и самому было гадко.
— Брать его надо, — решительно заявил Горохов. — Как же ты, Андрей Григорьевич, морозилку эту у него не разглядел?
— Не было там ее, — замотал я головой, соображая, что, может, что-то упустил.
Подумал, прокрутил в мозгу обстановку на подворье Сапожникова и добавил:
— Негде ее там прятать. Хибара, сарай и огородишко невзрачный. Сарай завален хламом всяким.
— Если там погреб выкопан? — пытливо уставился на меня Горохов.
— Совсем не похоже. Слой пыли такой, что сразу видно — давно там никто не бывал и ничего не трогал. Остается дом. Но там — шаром покати.
Я задумался… Стоп! Небольшой ковер на полу. Он мне сразу показался странным — не вписывался в обстановку. И расстелен не по центру, а в углу почему-то.
— Я знаю, где он прячет морозильную камеру! — хлопнул я себя по лбу. — Собирайся, Федя. Поехали.
— Погодите, сейчас подмогу запрошу, — Горохов схватился за телефон.
— Некогда, Никита Егорович. Если с мясокомбината информация просочится, что мы морозилки проверяли, то Сапожников от нее избавится. Вдвоем поедем.
— Я с вами, — Горохов снял с вешалки серый плащ.
— Лучше останьтесь, — распорядился я, будто был начальником. — У вас пистолета ведь нет?
— Наградной давно в командировки не беру, — кивнул шеф. — Хлопотно с ним на самолете летать.
— Вот и будьте на связи, Никита Егорович, а приданные силы за нами следом отправьте. На всякий случай.
Шеф возражать не стал и засел за телефон, а мы с Федей проверили стволы и поспешили на улицу к машине.
Добрались до нужного места быстро. «Волгу» бросили за три дома, чтобы не привлекать лишнего внимания.
Я открыл калитку и просочился внутрь. Теплый апрельский вечер уже сменялся холодным закатом. Вокруг тишина, лишь где-то вдалеке заливаются дворовые собаки. Осмотрелся. На двери замка нет — а ведь хозяин без этого ни на шаг не отходит, судя по всему.
— Похоже, он дома, — прошептал я и, обнажив ствол, подошел к двери и резко ее распахнул.
Огляделся. Внутри никого. Лишь тикают настенные часы. Грязной посуды, как это было днем, на столе нет. Я подошел к ковру и приподнял его за угол. Есть! Под ним скрывалась дощатая крышка.
Отшвырнул ковер в сторону и потянул за металлическое кольцо. Дверца отошла полностью, повиснув у меня на руке. Внизу чернота и запах плесени. Ни хрена не видно. Я аккуратно, не поднимая шума, поставил крышку в угол.
— Есть фонарик? — повернулся я к Погодину.
— Только спички.
— Давай.
Я взял со стола изрезанный ножом номер «Известий», пропитанный каким-то жиром, будто на нем сало резали. Оторвал фрагмент и поджег. Бросил горящий клочок вниз.
Тот, порхая в воздухе, нырнул вниз, словно огненная бабочка. Пламя разогнало черноту и высветило на дне угловатый предмет, похожий на гигантский гроб с проржавевшими стенками.
— Что там? — Погодин вытянул шею, заглядывая вниз.
— Похоже, то, что надо, — кивнул я, пытаясь разглядеть странный предмет, но газетный клочок погас, и темнота проглотила «гроб». — Здесь его подождем. Все, закрываем по-тихому.
Но мы не успели. Дверь распахнулась, и на пороге появился Сапожников. Мы на мгновение замерли перед раскрытым подполом. Он все понял. Пулей выскочил из дома и захлопнул дверь. Я лишь успел выкрикнуть «Стоять, милиция!», когда снаружи что-то лязгнуло. Я понял, что гад ловко повесил замок.
Рванул к двери и сходу впечатал в нее плечо, пытаясь вынести с корнем. Хрен там! Это с виду дверь хлипкая, а я чуть ключицу не сломал. Не ожидал от фанерки такой стойкости. Скорее всего, там несколько слоев было кусками набито.
Федя пришел на помощь и надавил на дверь. Та презрительно скрипнула и не поддалась.
— В окно давай! — крикнул я и с размаху швырнул по раме замшелым табуретом.
Брызги стекла с обломками рамы высыпались наружу. Я первым протиснулся через проем, зацепившись за торчащие, словно зубы гигантской акулы, осколки. Рассек ладонь и поцарапал ухо.
Выбрался наружу и рванул к калитке. Слышал, как сзади пыхтит Погодин.
Вот и крыльцо. На двери злополучный замок, а беглеца и след простыл.
— Давай туда! — приказал я Феде, махнув на огород, а сам побежал назад, на улицу.
Мы разделились, хоть и опасно, но выхода нет. Я обежал вокруг дома. Как назло — на улице ни души. Даже спросить не у кого, куда шахматист смылся.
— Андрей! — услышал я крик Погодина.
Бросился назад. В несколько прыжков пересек маленький огород и очутился возле забора, что выходил на сторону леса.
— Вот, смотри! — Погодин ткнул пальцем на одну из досок, на которой повис клочок мышиного цвета ткани, как костюм у Сапожникова. — Туда ушел!
— Давай за ним! — я схватился за доски и подтянулся.
Что-то хрустнуло, и фрагмент деревяшки остался у меня в руке, а я беспомощно завалился на спину.
— Да бесполезно, — махнул рукой Погодин. За огородом лес. Куда он там побежал, хрен разберет.
Я вскочил на ноги и со злостью пнул по забору. Одна доска вылетела. Ударил еще. Вторая отошла на половину. Добил ее. Пролез в дыру и очутился на задней стороне улицы, к кромке которой подступали кусты, а дальше, в нескольких шагах, начинался лес.
Я нырнул в чащу, повертел головой, но понял,
