быстро, в отличие от нас. Вам с ними скорее и безопаснее – тем более, что имеете лошадь под седлом. Если и нарветесь на французов, не тронут: не верю, что они способны поступить мерзко в отношении благородных женщин. А вот с нами опасно, в чем имели возможность убедиться.
– Я с вами!
– Почему?
– Что я буду делать в Смоленске? Без денег, связей и знакомств?
– Графиня может предложить остаться при ней.
– В роли комнатной собачки? Нет, Семен Павлович, я солдат и хочу встать на пути врага, – произнес я с пафосом. – Каждый день его присутствия на русской земле оскорбляет меня до глубины души. (Кажется, так писал классик?) Так что я буду их убивать – с вашей помощью, конечно.
– Спасибо! – он протянул руку, и я с чувством пожал. Любят здесь красивые слова и жесты. – Порадовали вы меня, и солдаты будут довольны. Они успели вас полюбить. Честно! – добавил, увидев мой недоверчивый взгляд. – Будучи сыном князя, пусть и не дворянином, вы не чванитесь и держитесь с ними, как ровня. О раненых заботитесь. Не пожалели трофеев для солдатской артели, хотя сами без гроша в кармане. Благодаря вашему серебру, провиантом разжились, даже мясом для котлов. Подобное редко встретишь. Знаете, как егеря вас зовут? Наш княжич. Наш, – повторил он. – Сколько вам лет, Платон Сергеевич?
– Тридцать один.
– Выглядите на двадцать пять, не больше. Мне вот тридцать три, а по виду – все сорок. С пятнадцати лет в армии, – он вздохнул. – Рядовым начинал. У моего батюшки было пятьдесят душ крестьян и трое сыновей – не прокормиться. Одно спасение – армия, туда и пошли с братьями. Три месяца рядовым считался, хоть унтер по чину [36]. Фельдфебель палкой по икрам бил, чтобы правильно стоял. Чины получал по выслуге лет, да и то с опозданием, поскольку вакансий не было. Поэтому всего лишь ротный командир и штабс-капитан. Связей нет, похлопотать некому. День-деньской в роте. Другие офицеры все спихнут на унтеров, а сами пребывают в безделье. Так у них родители богатые или покровители имеются. Мне так нельзя. Зато солдат знаю. У нас и полковой командир такой, Глебов Андрей Саввич [37]? Может, слыхали?
Я покачал головой.
– Замечательный командир! Служил под началом Суворова, был с ним в заграничном походе, отличился беспримерной храбростью. Несколько раз ранен, до сих пор французскую пулю в ноге носит. Мы с ним турка воевали [38]. Человек строгий, но справедливый, о солдатах заботится, как о детях.
– Слуга царю, отец солдатам?
– Вот! – улыбнулся Спешнев. – Умеете вы сказать, Платон Сергеевич. Ну, как пиит. Песни красивые сочиняете. У меня к вам просьба: постарайтесь очаровать графиню и ее дочку.
– Для чего? – удивился я.
– Нам нужен провиант и свежие лошади для повозок. Свои совсем худые, не довезут. А купить не за что. Артельная касса тощая, у меня денег нет – жалованье задержали. Вот ежели графиня снизойдет… Лошади у нее есть, конюшня в деревне большая. Ей самой, чтобы ехать, столько не нужно. Богата графиня. Для нее пяток лошадей – как для нас алтын. Все равно французы заберут, почему бы не дать?
– Кстати, – спросил я. – Отчего поместье у нее такое странное? Крепость, а не дом?
– Так бывшие польские земли, – пожал плечами Спешнев. – Мужу графини их после подавления восстания Костюшко пожаловали. Слыхали о таком?
Я кивнул: в школе «проходили».
– Генерал-лейтенант артиллерии Хренин Юрий Никитич в той кампании отличился, за что получил титул графа и это поместье. Оно хоть в старых польских землях – тех, что под русской короной с 1772 года, но его бывший владелец-поляк примкнул к Костюшко. Императрица имение конфисковала и подарила генералу. Сами понимаете, что любви к графу у поляков от этого не возникло. После подавления восстания тут еще не один год шайки из шляхтичей хаживали [39]. Грабили селян, вырезали русских помещиков. Вот генерал и выстроил себе такой дом. Пушки у крыльца видели?
– Нет, – удивился я.
– По обеим сторонам стоят, я так сразу приметил. Легкие, четырехфунтовки с виду. Не знаю, где генерал их раздобыл, хотя догадаться не сложно – трофей или купил списанные в арсенале. Четырехфунтовки из русской артиллерии исключили [40]. Но даже из такой выпалить по шайке – мало не покажется. Постараетесь, Платон Сергеевич?
– А сами?
– Кто я для них? – махнул рукой Спешнев. – Обычный армеут. По-французски почти не говорю – так, чуток, хотя в формуляре [41] записано, что знаю. Обхождению с дамами не обучен. А вы за границей жили, сын князя опять-таки.
– Но сам мещанин.
– Не беда, – успокоил штабс-капитан. – Вам же не свататься. Человек вы молодой, красивый, говорить умеете. Почитайте им стишки, песню спойте – это у вас хорошо выходит. Не скупитесь на комплименты. Вам ничего не стоит, а нам польза, – он улыбнулся.
Жук он, Семен Павлович! Но прав.
– Договорились, – кивнул я.
– Благодарю, – кивнул Спешнев. – Ну что, Платон Сергеевич, по чарочке – и пойдем?
– Не много будет? – засомневался я. – Мне дам очаровывать. А тут явлюсь пьяным.
– Тогда не пейте, – согласился Спешнев, но себе чарку налил и осушил. – Не в службу, а в дружбу, Платон Сергеевич, кликните денщика – он где-то снаружи обретается. Пусть поможет мне одеться и коня подведет. Сам не доковыляю. Да и кровь может через повязку на рейтузы проступить, перед дамами нехорошо выйдет.
Нехорошо все равно вышло. Но это я забегаю вперед…
Два всадника выскочили из леса и на рысях направились к бивуаку роты шеволежеров. В сгущавшихся сумерках их темно-синие мундиры с алыми отворотами казались черными. Черными смотрелись и темно-синие кивера с эмблемой «N» в обрамлении лавровых листьев [42]. Прискакав к передовым кострам, всадники спешились, один увел лошадей, а второй, с нашивками вахмистра, отправился вглубь лагеря, где подошел к двум офицерам: капитану польской кавалерии и полковнику французской штабной службы, стоявшим у разбитой палатки. Не взглянув на француза, вахмистр козырнул поляку.
– Пане капитан…
Он затараторил по-польски, не обращая внимания на недовольное выражение лица полковника. Впрочем, Маре, а это был он, быстро согнал недовольство с лица. Что возьмешь с этих поляков? Большинство шеволежеров в роте – дворяне [43], которые кичатся своим происхождением. Для них сын провинциального стряпчего, коим являлся Маре, не ровня, пусть даже и полковник чином.
Польский капитан, выслушав доклад вахмистра, повернулся к Маре и заговорил по-французски:
– Русские егеря остановились в помещичьем имении в двух лье отсюда. Численность примерно пятьдесят человек. Основная часть солдат отправилась ночевать в деревню, расположенную в километре от усадьбы. В ней самой остались офицер и где-то с десяток солдат.
– Не
