— Ну не знаю… кому-нибудь.
— Не разболтаю. Давай, не тяни, ты меня уже заинтриговала!
Тонкс грустно вздохнула:
— В общем, это Ремус. Только прошу тебя, никому ни слова…
— О, — сказал я, слегка озадаченный таким ответом и не обратив внимания на ее повторную и уже такую привычную для себя просьбу молчать об услышанном. — Люпин? И что же Люпин?
— Ремус считает, что поскольку он оборотень, мы не можем быть вместе; оборотни, мол, живут только с себе подобными, и он представляет для меня опасность… — Тонкс снова была готова расплакаться. — Он такой… — она быстро вытерла глаза, — такой дурак!..
— Ну, знаешь, — нерешительно сказал я, исполненный легких сомнений в искренности Люпина — слишком уж его возражения напоминали те отмазки, которых я за свое криминальное прошлое наслушался в разговорах между взрослыми ("Детка, ты для меня слишком хороша, я тебе никак не подхожу: меня ждет не дождется Пентонвилль, а моя единственная подруга — вот эта пушка"). — У него всегда были непростые отношения со своей волчьей природой. Но ты все равно не должна так убиваться. От этого только хуже: Люпин понимает, что из-за него ты страдаешь, и чувствует себя виноватым. Если бы ты оставалась веселой и фиолетовой, у тебя бы появилось гораздо больше шансов. Он бы видел, что тебе хорошо, что ты радуешься, следишь за собой, не опускаешь руки, а так… — я пожал плечами. — Получается, он вгоняет тебя в депрессию, испытывает из-за этого чувство вины и единственное решение видит в том, чтобы ты выкинула его из головы. Это замкнутый круг. Тебе надо его как-то разорвать.
Тонкс слушала меня внимательно, а потом сказала:
— Ты уж извини, Линг, но сразу видно, что ты ни разу не влюблялся. Я не могу радоваться, даже если умом понимаю, что так будет лучше и для него, и для меня. Во мне просто нет радости, а притворяться я не могу. Но все равно спасибо, что хотел помочь…
Она развернулась и зашагала к воротам, у которых все еще торчал Филч. Пока я смотрел ей вслед, мне в голову пришла мысль еще об одном средстве, правда, довольно радикальном — она сама могла бы стать оборотнем. В конце концов, если Тонкс принесет на алтарь любви такую жертву, чувство вины Люпина зашкалит за все красные отметки, и он будет вынужден остаться с ней, любит он ее на самом деле или нет. Однако я понимал, что отчаявшаяся Тонкс вполне могла бы ухватиться за такую идею и воплотить ее в жизнь, найдя кого-нибудь, кто ее укусит, что приведет к непредсказуемым последствиям, в том числе и для меня. Возвращаясь в библиотеку, я порадовался, что эта опасная мысль не пришла мне в голову раньше, когда мы разговаривали, иначе я мог бы не удержаться и поделиться ею с безнадежно влюбленным аврором.
В этом году я не только не заглядывал в Выручай-комнату, но и редко навещал Хагрида. С самой осени, когда заболел его паук Арагог, все разговоры лесничего сводились только к состоянию здоровья своего любимца. Даже самая невинная и далекая тема вроде гнезда бурых крыс, которое Хагрид обнаружил в сарае для инструментов, в конечном итоге перетекала в историю рождения, воспитания, жизни и болезни Арагога.
— … Вхожу и слышу — пищат, — рассказывал Хагрид, сидя за столом и периодически подвигая ко мне блюдо с наваленными на него черными сухарями. — Ну, думаю, значит родила. Посмотрел я за лопаты, вижу — копошатся… голые, слепые, холодно им, бедняжкам… — Тут на глаза его набежали слезы. — Холодно… — с болью в голосе повторил он. — Холодно ему сейчас, Арагогу моему, одиноко…
— Хагрид, у него же целое племя — дети, внуки, правнуки, — начал я, понимая, впрочем, что любые мои аргументы вряд ли будут услышаны. — Они рядом с ним, поддерживают его… как это принято у пауков. И потом, ему не может быть холодно, у него паутина, и живет он в норе.
Хагрид кивнул, утирая слезы, а потом вдруг проговорил:
— Привязался я к нему, Линг, за столько-то лет. Ты, наверное, думаешь — вот, мол, сколько страданий да переживаний из-за какого-то паука, а он мне как родной, понимаешь? Как родной!..
Я молча смотрел на Хагрида, неприятно удивленный его словами. На рациональном уровне его привязанность была мне понятна, хотя сам я никогда не испытывал ничего подобного даже к людям, а уж тем более к животным и насекомым. Это не казалось мне каким-то недостатком — скорее, наоборот, — однако такая позиция была характерна лишь для очень небольшого числа людей и оставляла меня в явном меньшинстве.
— Ты что, — сказал я, — действительно считаешь меня настолько бездушным? С Арагогом я не знаком, поэтому у меня нет к нему какого-то личного отношения, но это не значит, что я не понимаю твоих чувств.
— Да я ж тебя не упрекаю, — вздохнул Хагрид. — И вообще, Линг, не обращай внимания. Я сейчас сам не свой, думаю об одном и том же, накручиваю себя. Ты пей чай-то, печенье вот бери… — И снова подвинул ко мне тарелку с сухарями.
В один из весенних вечеров я отправился пообщаться с питонами. Солнце уже почти село, но было еще светло, и я опустился в траву, вывалив рядом с собой кучку мелко нарезанного мяса и намереваясь в очередной раз просить змей не посягать на так соблазнявших их крысят, что обитали у Хагрида в сарае.
"Избалованные стали, — думал я, глядя на то, как пара питонов с неторопливым изяществом глотает принесенное мной угощение. — Наверное, и охотиться-то разучились… Как будут жить, когда я закончу Хогвартс?"
— Слышал новость? Бейн навещал отшельника Сильвана, — сообщил мне один из питонов, закончив трапезу.
— Отшельника? — удивился я. — Тут еще и отшельники водятся?
— Сильван — единственный отшельник в этих лесах, — продолжил питон. — Он кентавр, и вожди племени ходят советоваться с ним, если не понимают небесных знаков.
— Вот как? — заинтересовался я. — Значит, Бейн увидел что-то непонятное?
— Значит, увидел, — ответил питон. — Только не спрашивай, что. Мы не любим открыто ползать в местах, где живут кентавры, а к логову Сильвана вообще не подступишься — туда даже комарам путь закрыт.
— Надо же, — я задумался. — Может, поговорить с Фиренцем? Он ведь астролог, тоже, наверное, что-то заметил…
— Поговори, поговори, — сказал питон. — А если будет что важное — дай знать, мы в долгу не останемся.
— Само собой, — ответил я и уже собрался возвращаться в замок, как тут подал голос второй питон:
— Кстати, умер тот паук, которого ваш лесник навещает.
— Ну и дела, — проговорил я. — Хагрид теперь с ума сойдет.
— Он сойдет с ума, если решит еще раз сунуться в их логово, — сказал второй питон. — И вообще, что он нашел в этом страшилище?
