Да, он мог запомнить тебя, — справедливо заметил Художников.
— Вряд ли. Он видел меня практически мельком, когда отстреливался. Но я могу изменить внешность.
— Бороду ты точно отрастить не успеешь.
— Скорее наоборот, не буду ничего отращивать, а, скажем, подстригусь налысо.
— И тебе не жалко пускать под нож шевелюру?
— Так это ж для дела. К тому же со временем отрастёт, будет не хуже чем сейчас, — равнодушно сказал я.
Никогда не комплексовал по этому поводу, даже когда рано начал лысеть в прошлой жизни. А сейчас — так вообще грех жаловаться! С волосами на голове настоящему Быстрову очень даже повезло. Ни малейшего намёка на ранние залысины или плешь.
— Будь по твоему, — решился Художников. — Семёна Михайловича ставить в известность будем?
— Не стоит. Он военный, а не сыщик, может случайно меня «запалить».
— Согласен. Но ты понимаешь, что так просто эти дела не делаются. Придётся согласовывать с особистами ГПУ. Кого попало к товарищу Будённому не подпустят.
— Мышанского напрягите. Пусть по своим каналам организует. В конце концов одним делом занимаемся, пусть и от чекистов будет толк.
— Сегодня же с ним свяжусь. А ты точно не опозоришься с этим своим джиу-джитсу?
— Обижаете, товарищ начальник. Могу продемонстрировать умения хоть сейчас.
Я стал снимать с себя пиджак.
— Не надо! — попросил Художников. — Считай, что я тебе верю.
В чём не откажешь чекистам, так это в оперативности. Не успел Художников связаться с Мышанским, как вечером того же дня ко мне приехал посыльный с сообщением, что завтра меня ждут в штабе Северо-Кавказского военного округа на «рандеву» с заместителем командующего округа — Семёном Михайловичем Будённым.
Встреча была назначена на десять утра, к этому времени я уже успел навестить цирюльника и вышел от него с бритой наголо и потому сверкающей на весеннем солнце головой, вдобавок от меня за версту несло одеколоном — парикмахер не пожадничал и окатил «кёльнской водой» как из ведра.
По пути я старательно обдумывал линию поведения. Семён Михайлович не слал самодуром, но определённая «чудинка», как у многих талантливых людей, в его характере присутствовала, поэтому надо было найти правильный подход к великому полководцу.
Да и волновался я, как без этого. Не каждый день к самому Будённому идёшь!
Вот за что я точно не переживал — так за своё инкогнито. Не успела ещё моя личность примелькаться в Ростове, даже свой народ в органах меня толком не знал, за исключением сотрудников угро, а что тут говорить про военных!
Даже фамилию менять не стал, шёл под своими официальными бумагами как Георгий Быстров.
Штаб округа располагался в шикарном трёхэтажном здании бывшего отеля «Палас», расположенного на углу Пушкинской улицы и Таганрогского проспекта. До революции это была самая фешенебельная гостиница в городе, когда-то в ней останавливалась даже царская семья.
У подъезда стояли автомобили: полдюжины легковых, два ощетинившихся пулемётами броневика и несколько грузовичков, но больше всего места было отдано под конские экипажи.
Я представился дежурному. Тот проверил мои документы и кивнул:
— Всё верно, товарищ Быстров Георгий Олегович. Пропуск на вас уже заказан. Обождите минуточку.
Ждать пришлось немногим дольше, пока меня не окликнули:
— Товарищ Быстров?
Я обернулся и увидел подтянутого молодого краскома, одетого в новенькую гимнастёрку и галифе, на ногах у него были начищенные до блеска сапоги с кавалерийскими шпорами.
На его фоне я, облачённый в старенький гражданский костюм, просто потерялся.
— Да, Быстров — это я.
— Пётр Зеленский, адъютант товарища Будённого. Вас уже ждут. Прошу следовать за мной.
Он привёл меня к кабинету будущего маршала, в приёмной которого было на удивление пусто: ни одного посетителя, только загруженная по самую макушку работой девушка-пишбарышня, при взгляде на которую мне невольно вспомнилась Варя. Надеюсь, она всё-таки нашла себе новую должность.
Адъютант распахнул передо мной высокую дверь.
— Прошу.
Я вошёл в кабинет.
Будённый сидел за большим, покрытым зелёным сукном, столом, заставленным телефонами.
Я прежде видел его только на портретах, старых фотографиях и в кинохронике. Широкоплечий, коренастый, с широким открытым лицом, густыми соболиными бровями и народным достоянием: легендарными пышными усами. Не знаю, правда это или нет, но мне прежде доводилось читать, будто один из усов он когда-то случайно подпалил, и потом был вынужден всю жизнь подкрашивать.
Вот бы узнать это точно, для истории…
Семён Михайлович окинул меня весёлым и я б даже сказал — любопытным взором.
— Что же в тебе такого нашёл Климент Ефремович, что тебя ко мне инструктором заслали?
А молодцы чекисты, красиво подвели меня к Будённому от лица его непосредственного начальника — Ворошилова.
Я усмехнулся.
— Это вам лучше у него спросить, товарищ Будённый.
— Спрашивал уже. Только по глазам вижу — не договаривает чего-то Клим. Ты воевал, Быстров?
— Так точно, воевал.
— В каких войсках?
Настоящий Быстров всю гражданскую провёл в Первой Конной, но, увы, его воспоминания ко мне так и не передались, поэтому я легко мог засыпаться на любых деталях, начни Будённый уточнять, в каком полку и эскадроне я служил, кто мой командир. И всё-таки стоило рискнуть.
— В кавалерии.
Будённый был страстным лошадником, любившим свой род войск до умопомрачения. Мои слова пришлись ему по душе.
— В кавалерии? Это дело! — просиял он. — А с джиу-джитсу как познакомился?
— В Москве занимался на курсах у товарища Катаямы.
— И что — хорошая вещь эта джиу-джитсу?
— Как и любая другая борьба, это всего лишь инструмент в руках того, кто ей владеет. Нужно уметь его использовать.
— А ты — вроде как умеешь? — слегка подначил меня Будённый.
— Товарищ Катаяма не жаловался.
Я знал, что вряд ли мне просто поверят на слово, так или иначе Семён Михайлович захочет испытать меня и с первых минут настроился на это. Как скоро выяснилось — предчувствия меня не обманули.
— Что ж, Быстров, на словах ты мастак, осталось проверить каков ты на деле.
— Не вопрос, товарищ Будённый! Сами со мной поборетесь?
— Не спеши, инструктор, прежде чем со мной схватиться, посмотрю заборешь ты или нет моего адъютанта.
Он вызвал Зеленского и на вопросительный взгляд того, пояснил:
— А ну-ка, Петь, покажи московскому товарищу, что мы тут щи не лаптем хлебаем. Положишь на лопатки — дам тебе неделю отпуска к родным на Полтавщину.
