которой крестьяне мазали печи и основания деревьев от садовых вредителей. Извести в селе было полно. Даже в нашем дворе был почти полный мешок в одном из сараев (я там я искал лопату, и случайно обнаружил). Известь я засыпал в ведро, залил водой, дал немного постоять. И, когда реакция прошла, взял ведро и отправился в карательный поход. Кисти у меня не было, но я сделал её из куска тряпки, экспроприированной мной из сельсовета предыдущей деревни и в которой я раньше держал продукты. Теперь у меня была торба бабы Фроси, так что все продукты я переложил туда. Тряпку я на манер факела накрутил на палку и получилась у меня такая себе импровизированная рисовалка.
В общем, согласно моему плану, чтобы не красить все ворота в селе известью (а то ведь не хватит), я на каждых воротах писал общеизвестное слово из трёх букв. Кроме ворот Анфисы, естественно. Поэтому прежде, чем приступать к написанию, я засылал Еноха в каждую избу проверить, не живет ли там Анфиса.
Ах, да, были ещё одни ворота, где я тоже ничего не написал!
Да! Ворота бабы Фроси, конечно же. Я мало того, что не написал ничего, так ещё слегка покапал известью у калитки и затем забросил пустое ведро и палку-рисовалку ей в палисадничек перед окном. Такой вот небольшой расчёт за продукты для сироты.
Сказать, что я сильно навредил — это нет. Известь — не дёготь. Если второй почти не убирается из поверхности деревянных ворот, и даже после того, как смыть дёготь, там остается резкий запах и тёмные следы. То известь можно легко смыть водой, буквально за пару минут. Так что ущерба селянам я не нанёс. Разве что немного морального.
Ну и взбудоражил село заодно. Я рассчитывал на то, что селяне сейчас увлекутся поисками злоумышленника и про Анфису на время забудут. А днём мои комсомолки подсуетятся, да и для любвеобильного Василия я решил приготовить небольшой сюрприз.
Запулив бабке Фросе подарочек, я отправился домой. Скоро рассвет, хотелось хоть немного поспать. Сзади не отставал Енох, который всю дорогу ворчал и донимал меня моральными аспектами моего поступка:
— А если там человек невиновный живёт, а ты ему ворота испачкал? — бубнил он, — и вот как?
— Нормально, — огрызнулся я, закутываясь в плащ поплотнее, — если этот человек живёт в этом селе и прекрасно видел, что Анфисе вымазали ворота дёгтем, но он промолчал, не заступился за неё — значит этот человек тоже виновен! Так что всё правильно.
— А старухе этой ты зачем ведро подкинул? — не унимался Енох, — теперь же на неё подумают.
— Это такая старуха, что от чего хочешь отбрешется, — хмыкнул я, вспомнив, как её корёжило, что у Сомова урожайность репы выше. — А не надо сироту обижать! Пусть денег мало у меня, но и плесневелый хлеб подсовывать голодному — грех.
А наутро всё село бушевало, словно вулкан Гуарапуава. Прецедент вышел знатный.
Пока агитбригадовцы проснулись, в деревне уже трижды все успели перессориться, в поисках злоумышленника. Подозревали все всех и каждый каждого. Об этом нам рассказал Гришка Караулов, который ночью так и не смог кого-то убедить, чтобы его пустили и, соответственно, ночевал на селе у какой-то вдовушки, поэтому был прекрасно в курсе всех скандалов у селян.
— Там парни собираются ловить злодея! — смеясь, рассказывал он, — по всем хуторам и пятихаткам ищут. Сказали, что, если найдут — кости пересчитают. Ох не завидую я ему.
В общем, весело.
Настолько весело, что поход к Сомовым решили перенести на время ближе к вечеру, пока страсти поулягутся.
Я же прекрасно выспался и вышел во двор. На чурбачке под яблоней сидела Клара и пила кофий. Увидев меня, она заулыбалась:
— Гена, — сказала Клара. — Я нашла тебе хорошую куртку. Тёплую и красивую. Это у нас раньше была такая пьеса, где играли охотников. Сейчас эту пьесу из репертуара убрали, так что куртка просто так лежит. Я тебе её отдам. Носи на здоровье.
— Спасибо! — от души поблагодарил я, а Клара скрылась в недрах фургончика.
Я улыбался, подставляя лицо лучам осеннего солнца — настроение было преотличное.
— Вот, держи! — она вышла и с улыбкой протянула мне одежду.
Куртка действительно была, хоть и великовата, но крепкая и почти новая, тёмно-коричневого цвета, похожая на замшевую. И главное — тёплая, так что и зимой носить можно.
Многословно поблагодарив добрую Клару, я спросил, что ей помогать.
— Пока ничего, — лениво отмахнулась она. — Сегодня почти свободный день. Только Люся с Нюрой репетируют. Но у них просто новый танец. А остальные — отдыхают. Хотя спроси у Жоржика, может ему с лошадьми что помочь надо, я не знаю.
Я пообещал спросить.
— И это, — хлопнула себя по лбу Клара, — чуть не забыла. Раз у тебя есть теперь куртка, то верни плащ. Это реквизит.
— Сейчас принесу, — улыбнулся с Кларе, — две минуты!
Я побежал к себе, чтобы взять плащ.
Влетел в дом. Солнце светило прямо в подслеповатое окошко, и вся комната была залита светом. Я схватил плащ, брошенный ночью на лавку. От моего движения полы плаща развернулись, и я обмер — одна пола была обильно заляпана известью.
* * *
«Ворожеи не оставляй в живых»(Исход, 22:18)
** стихи Плещеева А. Н. « Notturno» («Ночь тиха… Едва колышет…»)
Глава 8
— Капец! — растерянно сказал я, рассматривая изрядно заляпанный с одной стороны плащ. — Походу спалился…
— Ты же обещал! — Енох появился так внезапно, что я чуть не подпрыгнул и плащ аж выпал из моих рук.
— Фух! Напугал, гад! — нахмурился я, поднимая плащ с пола, — ты о чём?
— Спалил! — указательный палец Еноха обличительно уставился на меня.
— Да нет, это выражение такое, — усмехнулся я, — «спалиться» — это обозначает «попасться», «засыпаться».
— Как у вас, человечков, всё сложно, — со вздохом проворчал Енох, успокоенный, что ничего ужасного не произошло.
— А ты что ль сам человечком не был? — спросил я, — ну до того, как призраком стал? Не пойму, откуда такое пренебрежение к людям?
Енох вместо ответа замерцал и моментально исчез.
Что же, еще одна зарубка на память — выведать его историю. Сдается мне там много всего интересного должно быть.
Я опять растянул плащ, приблизил к окну и посмотрел на пятна на свету — нет, скрыть никак не получится, застирать — тем более. Клара обязательно заметит. Мало того, что мне попадёт за порчу реквизита, так ещё и сопоставить пятна извести на плаще и известковые надписи на заборах в селе ей будет не сложно.
И вот что делать?
Что делать, что делать⁈ Я покамест зашвырнул плащ под полати, потом что-нибудь придумаю.
— Брось плащ вон туда, — велела Клара, не поднимая головы от книги, и махнула рукой в сторону фургончика, когда я вышел во двор.
— Ой, Клара, ты меня извини, я, кажется, вчера его в сельсовете оставил, — показательно «покаялся» я. — Давай, я сейчас сбегаю принесу?
Я знал, что Клара — это не Зубатов, и просто так гонять туда-сюда не будет.
— Вот недотёпа! Растеряха! — со вздохом оторвалась от романа Клара, — ты бы ещё голову там забыл!
— Понимаешь, я же был не в себе после того случая с Анфисой, — тихо сказал я. — Первый раз вижу, чтобы человека до самоубийства довели. Я эту ночь почти не спал из-за этого.
Глаза Клары наполнились тревогой, и она моментально переключилась с плаща на более волнующую тему:
— Да, ты молодец, что спас её, Геночка! Чёрт! Когда уже все проснуться⁈ Нужно же бежать её выручать, а то там в селе чёрте-что сейчас творится!
Клара ещё долго ворчала и беспокоилась, а я был доволен, что она переключилась. Проблема с плащом отодвинулась ненадолго.
Солнце заняло своё положенное место в зените, хотя светило уже холодно и лениво, когда к нам во двор пожаловала бабка Фрося. Была она сердита и изрядно взъерошена, но боевой пыл не растеряла. С нею была группа поддержки — ещё три очевидно крайне заинтересованные бабки разной степени изношенности. Они во двор войти постеснялись, остались на улице, где принялись активно лузгать семечки и обсуждать последние новости. Я подослал Еноха подслушать, а сам старался поменьше отсвечивать, чтобы не припрягли к какой-нибудь работе. Уж очень мне хотелось пойти тоже со всеми к Сомовым и посмотреть на нечистую силу, с которой якшается этот Лазарь (после того, как я увидел Еноха и начал общаться с ним, в существовании нечистой силы я даже не сомневался).
