– Вчера к нам присоединился, вечером.
– А сержант?
– Тот с нами уже три дня.
– Вот видите, товарищ капитан, а теперь давайте сержанта сюда.
Два дюжих бойца уже связали сержанту руки за спиной и, легко его подняв, подтащили к нам. Я, достав у сержанта документы, протянул их капитану.
– Сравните его документы со своими или своих бойцов.
Щукин их сравнил и ничего не понял.
– В чем дело, что в них не так?
Я просто ткнул пальцем в скрепку.
– Сравните даты выдачи документов и внешний вид. Щукин сравнил, и тут до него дошло.
– Ржавчина?
– Да. А теперь, бойцы, снимите с него гимнастерку и сапоги.
Бойцы вначале глянули на капитана, тот им разрешающе кивнул. Сначала стащили сапоги, а затем, развязав, стащили гимнастерку. Сержант еще не успел прийти толком в себя, но я все равно был настороже, пока его снова не связали. Взяв гимнастерку сержанта в руки, вывернул ее и стал придирчиво разглядывать швы. Внизу, с правой стороны, фабричный ровный шов прерывался небольшой самодельной заплатой. Ткнув в это пальцем специально для Щукина, я, достав нож, аккуратно взрезал нитки и, пошарив внутри, вытащил небольшую шелковую тряпку, на которой была надпись на немецком и печать с подписью. Тряпку отдал Щукину, после чего стал изучать сапоги и там тоже нашел подобную тряпку.
– Думаю, товарищ капитан, что рядовой боец наш, попал в плен и был завербован немцами, у него, наверное, даже документы настоящие, а вот сержант, скорее всего, профессиональный разведчик. На лавры разоблачителя вражеской агентуры не претендую, теперь это ваша забота – работать с ними дальше, только с сержантом будьте аккуратней, сами видели, он резкий, чтобы не сбежал. Все, всего хорошего, а у меня дела.
Я пошел к своим, а Щукин остался, он лишь смотрел мне вслед.
Глядя на уходившего лейтенанта, Щукин всей душой чувствовал, что с ним что-то не так. То, что он, похоже, действительно не враг, стало ясно: тут и разгром прорвавшихся немцев, и разоблачение немецких агентов среди окруженцев. Вопрос тут был в другом: откуда лейтенант знал такие тонкости, которых не знал сам Щукин. Ох не прост этот лейтенант, ох непрост, но если он работает под прикрытием, то тогда в случае, если капитан попробует все же арестовать или еще как начнет мешать лейтенанту, то ему самому очень неслабо прилетит от начальства, так что надо засунуть свою гордость куда подальше и оставить этого лейтенанта в покое.
Подполковник Строев издали смотрел за всем этим действием и видел, как лейтенант разбирался с окруженцами, как под конец осталось всего два десятка и как заломали двоих из этих двух десятков. О чем лейтенант говорил с капитаном Щукиным и что ему объяснял, было неясно, но Щукин явно понимал, что ему говорил лейтенант. Да, так быстро и эффективно разобраться с полутора сотнями окруженцев без выбивания показаний, а ведь у него уже были планы на этих окруженцев. От второго батальона осталась лишь неполная рота, а тут, считай, новая рота появилась, с ее помощью он сможет усилить второй батальон, да еще и у начальства подкрепление попросить.
В этот момент Строева позвал посыльный:
– Товарищ подполковник, вас комдив вызывает.
Услышав это, подполковник побежал в штаб.
– Подполковник Строев, товарищ генерал.
– Что там у тебя случилось, Андрей Анисимович?
– Немцы, сбив мой второй батальон, прорвались к штабу полка.
– Судя по тишине и твоему голосу, ты отбился, только как? Резерва-то у тебя нет.
– Повезло, товарищ генерал, буквально за полчаса до этого ко мне вышел из немецкого тыла сводный механизированный батальон со средствами усиления.
– Постой, это как из немецкого тыла и прямо к твоему штабу?
– Через лес и болото, оно, оказывается, вполне проходимо для техники, и это хорошо еще, что вышли свои, а не противник. Теперь надо еще там организовывать оборону, а где людей брать, мне еще второй батальон восстанавливать надо, от него неполная рота осталась.
– А вышедший батальон? И что у них, кстати, с усилением?
– Батальон мимо, товарищ генерал, хоть командует им простой лейтенант, но у него знамя его погибшего полка, так что, сами понимаете, пока знамя цело и у него, то он считается командиром полка, пускай и временно до нового назначения свыше или появления более высокого командира из его полка. А по средствам усиления, то это два артиллерийских дивизиона полного состава, противотанкового и полковых орудий, а также гаубичный дивизион и минометный. Это не считая почти сотни трофейных немецких бронетранспортеров, нескольких немецких танков и сотни грузовиков.
– …! – Только и выругался, услышав это, командир дивизии. – Куда ты их направил?
– Лейтенант собрался двигаться к штабу армии, приказывать я ему не могу.
– Ладно, Андрей Анисимович, попробую через командующего переподчинить этот отряд своей дивизии, а тебе высылаю маршевую роту, полторы сотни бойцов из мобилизованных, оружия нет, вооружишь их своим, у тебя должно было остаться, это все, не тебе одному тяжело и не у тебя одного потери.
Строев положил трубку телефона, главное, он доложил начальству, а там уже не его забота. Ему о своем полке думать надо, и в частности о втором батальоне, а учитывая окруженцев и пополнение в виде маршевой роты, то можно сказать, что он восстановит численность бойцов в батальоне. С командирами похуже, но глядишь, и тут образуется.
Немного подумав, он послал бойцов комендантской роты собрать все немецкое оружие и патроны, а в особенности пулеметы. Если своего оружия не хватит, то вооружит трофейным, пока свое не достанет, да и немецкими пулеметами можно неплохо усилить полк, а больших проблем с патронами не будет, по ночам на нейтралке соберут у убитых немцев.
До ночи к нему вышли еще с полсотни окруженцев. Накрученный им Щукин не пытался из каждого сделать немецкого диверсанта, но проверил всех и нашел-таки еще одного агента. Видимо, лейтенант его научил их выявлять, хотя по идее это Щукин должен знать лучше простого пехотного лейтенанта. Всех вышедших он с посыльным отправил во второй батальон, который снова занял свои позиции, благо что немцы по какой-то причине не заняли их, а просто пустили вперед прорвавшийся батальон.
Задерживаться в этом селе я не хотел, это в немецком тылу мне авиация была не страшна нашей почти не было, а немецкая если пролетала, то за своих принимала, особенно учитывая большое количество трофейной немецкой техники. Кстати, по этой же причине я не перекрашивал трофеи, а то выдавать себя за немцев, пускай и на их технике, но окрашенной в наш камуфляж и со звездами на бортах, это даже уже не наглость, а форменный идиотизм.
Сейчас все будет по-другому, тут и трофейная техника не спасет, наверняка уже ушла информация в немецкие штабы про отряд наглых русских, что захватил массу немецкой техники и теперь где-то на ней катается. Немцы – педанты, когда техника уничтожена – это одно, а когда она пропала – совсем другое. Вырезанный личный состав моторизованных частей и полное исчезновение их техники говорят сами за себя. Вот и хотел я, воспользовавшись темнотой, спокойно доехать до штаба армии. Кстати, выяснил я, где он и что за армия. Это была 26-я армия, и сейчас ее штаб расположен в Тернополе, вот туда я и направился, как раз к утру должен был доехать.
22 июля 1941 года, штаб 26-й армии, Тернополь
Уже под утро в штабе 26-й армии поднялся небольшой переполох, когда наблюдатели доложили о подходе к городу с западного направления большой механизированной колонны, состоящей в основном из немецкой техники. Лишь когда головной дозор этой колонны из четырех немецких мотоциклов и нашего пушечного бронеавтомобиля БА-10 дисциплинированно остановился на пропускном пункте, который уже изготовился к бою, смогли наконец разобраться. Немного успокоившийся дежурный по штабу отправил туда своего помощника с отделением бойцов комендантской роты и стал ждать подробных сведений, а пока поднятые по тревоге комендачи оставались в своем расположении, хотя слухи о возможном прорыве немцев все же стали расползаться. Помощник дежурного, капитан Симонян с отделением бойцов, быстро прибыл на окраину города на полуторке. Возле пропускного пункта стояли четыре трофейных мотоцикла, причем с немецкими пулеметами, но с нашими бойцами, и наш пушечный бронеавтомобиль.
