— Да, воистину, эти проклятые интриганы — наказание нам за наши грехи. Но его святейшество выразился ясно и предельно чётко: — Империя не должна получить подкрепления из Польши! Наше дело, как это воплотить в жизнь.
— Однако, после… хм… подозрительно скоропостижной смерти не болевшего Секста V,[2] идти на прямой конфликт с этими змеями подколодными… не хочется. Или, его святейшество?..
— Его святейшество не сошёл с ума. Никаких столкновений с иезуитами или их хозяевами. Впрочем, там теперь чёрт ногу сломит, выясняя, кто хозяин, а кто слуга. И так ему, нечистому, и надо! Но указание его святейшества должно быть выполнено!
— Ума не приложу, как можно это сделать.
— Не кокетничай! Тебя для этого держат здесь, осыпая милостями, на мой взгляд, не всегда заслуженными. По части интриг ты иезуитам не уступишь. Вот и придумай что-нибудь! За что мы тебе такие деньги платим, награды выдаём? Или ты уже считаешь, что получаешь недостаточно? — в голосе кардинала прорезалась сталь. Та самая, из которой делают очень острые смертоубийственные предметы, наподобие кинжалов или палаческих топоров.
— О, нет, нет! Я доволен получаемой платой и счастлив, служить престолу и семье Барберини! — голос заметно старшего чем собеседник, «сынка», звучал предельно искренне.
— Тогда шевели мозгами и не трепли попусту языком.
— Слушаюсь, монсеньор. Мне тут подумалось, раз мы не можем, из-за иезуитов, впрямую воздействовать на тех, полных греховной гордыни магнатов, может нам их и использовать?
— Не понял, кого их, иезуитов или панов?
— И тех, и других.
— И как мы это сделаем?
— Иезуиты полны похвального стремления нести свет истинной веры в заблудшие, не освещённые ею души. А в Польше большая часть населения по-прежнему придерживается своих, неверных, схизматических заблуждений. Прямое указание об усилении борьбы со схизматиками они примут к исполнению. Даже, если оно будет исходить из Ватикана.
Кардинал Барберини, молодой вельможа, блиставший шелками и парчой одежды, золотом и драгоценными камнями креста и украшений, задумался. Окинул невидящим взглядом собственный роскошный кабинет и сосредоточил его на собеседнике, невысоком, полном мужчине средних лет в скромной коричневой сутане. Некрасивое, совсем не аристократическое лицо, которого было полно почтения к нему, родственнику папы.
— Ну и что ж? Нам-то, какая от этого выгода?
— О! Но, воплощая эту, вполне богоугодное указание в жизнь, они ещё сильнее надавят на схизматиков, без того крайне недовольных попытками их приобщения к истинной вере. Учитывая, что своих войск у иезуитов нет, они привлекут для репрессий против непокорных отряды магнатов. Которые сейчас собираются воевать со шведами, подстрекаемые теми же иезуитами.
— Много ли надо войск для наказания крестьянского быдла?
— Если у крестьян есть оружие и они умеют им пользоваться, а на Украине это не редкость, то немало. Впрочем, главным противником наших крестоносцев будут не крестьяне, а казаки. Вот против них войск понадобится действительно много. Больше, чем у поляков есть сейчас.
— Ты уверен? Пусть воинственные, но дикие казаки против блестящего рыцарского войска? Тебе, сын мой, Пётр, не кажется, что надолго дикарей не хватит?
— Простите, монсеньор, я уверен, что воинственные магнаты надолго застрянут в скифских степях. Своими ненасытностью и гордыней они настроили против себя всё население восточных областей Речи Посполитой, в ближайшее время там обязательно полыхнёт война. А казаки, хоть и дикие, не осенённые светом истинной веры — прекрасные воины. Вот и пускай, немедленно, магнаты начинают вести заблудшие души в истинное стадо христово, под руку единственного настоящего пастыря господнего. В своих подлинных интересах и… в соответствии с пожеланиями его святейшества, об их неучастии в военных действиях в Европе.
В беседе возникла короткая пауза. Кардинал обдумывал предложение, его собеседник подчёркнуто почтительно ждал вердикта.
— Ну… что ж, я нахожу твоё предложение достаточным и разумным. И знаю, как подстегнуть братьев из Ордена Иисуса Сладчайшего к поступкам, ведущим к нашей цели. Будем надеяться, что ты не ошибся в воинских достоинствах этих еретиков. Во имя Господа нашего, да будет так!
— Аминь!
Москва, Кремль, царский дворец, лето 7146 от с.м
Если кто вообразил нечто вроде Гранатовитой палаты, то вынужден его (её) разочаровать. Светёлка в деревянном здании выглядела просторной, разве что, в сравнении с хрущёбными помещениями. И украшена была, по меркам новых русских скудно, до безобразия. Если, конечно, исключить многочисленные иконы в дорогих окладах. Не поражал в этот вечер государь Михаил Фёдорович и роскошью одежды. Выглядел очень скромно, неброско. Впрочем, многие, даже из тех, кто имел доступ на торжественные приёмы царя, очень дорого дали бы, что бы попасть на место царского гостя, князя Черкасского.
— Слыхал я мнение боярина Шереметева. Очень он умён и осторожен. Только в этом предмете я с ним не согласен. Нельзя нам, Великому государству, Третьему Риму, опоре православной веры в мире, уподобляться пуганной вороне, которая, как известно, куста боится. Все знают, что донские казаки, или там, запорожские черкесы, живут сами по себе, никого не слушают и власти Вашей, государь, над их землями нет. Чего нам бояться, если они на кого-то нападут, кого-то пограбят?
— Так султан же нам же и цидулу пришлёт, с протестами и угрозами. А вдруг, и, вслед за тем, войной пойдёт?
Князь, сидевший на краешке лавки, встал и поклонился государю поясным поклоном.
— Воля твоя, государь, да только как же он на нас пойти войной сможет, если в Персии завяз, с их шахом воюючи? Нет, Михаил Фёдорович, светлый государь, не пойдёт он нас войной. Вон, недавно, казаки с черкасами многие его города пожгли-пограбили, уж как он возмущался, а на нас войной не пошёл. И сейчас не пойдёт. Наших-то стрельцов и детей боярских под этим городком, Азовом-то, не будет. За что на нас войной идти? Про разбойную суть казаков и черкас кто только не знает? Они и нашим землям немалый урон приносили.
— Так порох, еду, снаряжение всякое, мы казакам посылаем. Вот и скажет султан, что это по нашему указу казаки Азов, его городишко, захватили. И пойдёт войной. А нам сейчас воевать — нож острый. Сам знаешь.
— Ох, знаю, великий государь! — князь, было присевший на краешек скамьи, опять встал и поклонился собеседнику. Тот махнул рукой, призывая родственника, можно сказать, друга, сесть, что князь и сделал.
— Знаю великий государь, что никак мы после несчастной последней войны не оправимся, убытки не возместим. И про волнения среди москвичей хорошо наслышан. Так и не будем мы воевать. Воевать с турками и татарами, нехристями погаными, казаки будут. С них и спрос. Осерчает султан, на них войной пойдёт. Нам-то, какая беда, если он в степях пустых войну начнёт, с разбойниками и ослушниками? Мы за их разбои ответа не несём. А если и что посылали им, так мы и татарам проклятым посылаем откуп. Чтоб свои земли и людишек, от набегов предохранить.
