Брэди всегда находился в эпицентре страстей и с интересом наблюдал за человеческой комедией. Он полюбил театральные курсы и качал обаяние и способность убеждать так же, как другие качают мышцы. Он смеялся над дилетантами и стремился достигнуть уровня талантливых людей, которых изредка встречал. Поначалу он всегда проигрывал в поединке с тем, кто умел играть чувствами. Так случилось с его первой большой любовью, женщиной, о которой никогда нельзя было сказать, искренна она или нет. Это покорило Брэди, и на несколько месяцев он стал ее верным рабом. Потом ей надоело притворяться, и, увидев, какова она на самом деле, он бросил ее.
Со временем он сильно изменился, стал мягче. Повзрослев, Брэди все легче было слиться с толпой. Свято чтя главную заповедь выживания в Нью-Йорке, он насквозь пропитался лицемерием, присущим его профессии. Однако он все еще чувствовал разницу между фарсом – повседневной жизнью по абсурдным правилам – и комедией, которую человек из нее извлекал. Он любил встречаться с людьми, которые ловко прятали свою истинную натуру под маскарадным костюмом: с сердцеедами, провокаторами и манипуляторами. Чтобы выжить среди них, приходилось постоянно быть начеку. Такие люди развлекали его и делали жизнь ярче и острее.
– Чертов психоанализ, – пробормотал Брэди, глядя на свое отражение.
Он вернулся к столу и взял заляпанные засохшей кровью водительские права с фотографией красивой молодой женщины.
Коричневая корка отвалилась, упала на подлокотник кресла.
Он снова подумал о том, что ему пришлось сделать из-за нее. Чтобы понять, кто он такой. Чтобы убежать от случившегося.
Что стало с его совестью?
На этот вопрос ответа не было.
Может, все-таки обратиться в полицию?
Брэди глубоко вздохнул.
Она мертва.
Он закрыл глаза, пытаясь убежать от реальности и углубиться в самого себя, проникнуть туда, куда не достигали лучи спасительного света. Погрузиться во тьму.
Три дня назад
Брэди закончил репортаж об архитекторе Гауди. На подготовку ушел месяц, и еще две недели он работал в Испании. Журнал «Нэшнл джиогрэфик» уже купил эксклюзивные права на четыре разворота. Брэди сам выбирал сюжеты и продавал статьи заказчикам еще до того, как они были написаны. Он сам делал фотографии, считая, что никому не может это доверить. Если фотография просто иллюстрирует текст, значит, репортаж не удался. Изображение должно не дополнять его, а придавать дополнительное значение. Репортаж – это и слова, и фотографии. Слова – душа репортажа, а фотографии наполняют его эмоциями.
Девизом поездки в Испанию стали слова великого Гауди: «Архитектура – это упорядочение света». Отражение в зеркале главного входа в замок Гуэль. Солнечный свет падает на белый фасад, отражаясь от кованого железа огромных раскрытых ворот, похожих на два черных рта, две бездонные пасти, манящие читателя, который должен решиться на приключение.
Брэди положил снимок на стол и кивнул своим мыслям. На этот раз все получилось. Заказчик будет доволен.
Удовлетворенно хмыкнув, он потянулся, разминая затекшие мышцы, и отправился на кухню, чтобы сварить кофе.
И что теперь?
На этот раз Брэди дотянул до конца работы, не задумываясь о продолжении. За какой сюжет взяться? Обычно у него всегда были в запасе две-три темы, которые он сначала долго обдумывал и лишь затем полностью погружался в них.
Сейчас ни один из вертевшихся в голове сюжетов не казался заслуживающим особого интереса. Брэди всегда прислушивался к себе и приступал к работе, только если тема действительно его волновала.
Перед тем как выбрать Гауди, он тоже долго колебался и взял две недели на размышления. В последнее время это происходило все чаще. Может, всему виной усталость?
Нет, дело в том, что все слишком скучно и… просто. Все, чем я занимался в последнее время, было недостаточно оригинальным. Я работал без риска, без остроты…
Теперь нужно найти что-то особенное. Удивить самого себя. Не спеша выбрать свою тему. Брэди неплохо зарабатывал и мог позволить себе не торопиться.
– Так что на этот раз? – сказал он вслух. – Банды Нью-Йорка? Трафик оружия в Соединенных Штатах? Новые наркотики?
Нет. Все это уже было.
Брэди заметил, что его влечет насилие, криминал. Может быть, это именно то, что нужно? «Пороки, кровь…» – усмехнулся он. Ничего удивительного, ведь его жена служила в полиции.
Он просидел в раздумьях еще четверть часа, потом поставил кружку в раковину и воскликнул:
– Все, сдаюсь! На сегодня хватит.
Надел потертую кожаную куртку и вышел на улицу.
Думбо[1], крошечный промышленный квартал, возникший в прошлом веке, был зажат между опорами Бруклинского и Манхэттенского мостов. Теперь огромные склады и заброшенные торговые центры превратились в мастерские художников, студии и галереи. На темных улочках открылись модные клубы, а за строгими фасадами могли скрываться и шикарные апартаменты, и руины, захваченные ржавчиной и плесенью. Думбо притягивал и отталкивал. Поезда наземного метро и машины без остановки сновали среди огромных строений из бетона и стали. Для Брэди вся эта суета и шум были завесой, защищающей его личную территорию от остального мира. Выбраться из Думбо, погрузиться в мягкий городской гул было все равно что выйти из душа, из-под его теплых ласковых струй.
Вечерело, Брэди шел в Хайтс, где жили они с Аннабель. Здесь уже не было складов, а над морем тянулись ряды красивых домов. Из окон открывался великолепный вид на Манхэттенский мост, острова в заливе и длинный променад.
Аннабель еще не вернулась. Брэди никак не мог привыкнуть к ее скользящему графику – ночные смены, утренние, дневные… Аннабель страстно отдавалась любому делу, будь то работа или хобби, а начав очередное расследование, становилась просто одержимой. Она была на десять лет моложе Брэди, энергия в ней била ключом, и, когда восемь лет назад они познакомились, ее решительность и бунтарский характер красавицы мулатки, начинающей работать в полиции, произвели на него такое впечатление, что он не смог перед ней устоять.
Лучи вечернего солнца мягко поблескивали на стеклянном куполе гостиной. Брэди не сразу включил свет и несколько мгновений наслаждался призрачной атмосферой. Нежный синеватый свет заливал комнату. Вокруг статуэток, которые он привозил из командировок, шевелились легкие тени, наделяя их призрачной жизнью.
