ра-зученная с детства молитва.
Так он говорил с Богом только несколько раз в жизни. И это были мгновения без времени. Или просто время остановилось? Возможно. Ведь если чопорной, своевольной госпоже Европе пристало скромно подождать, пока русский царь удит рыбу, то уж, когда он молится…
Великая российская вьюга окружила его во всем блеске и великолепии ее снежной вечности. Оглушила многоголосым хоралом ветров, с вплетенными нотами отдаленных стонов крон вековых лип. Беззащитных, нагих, покорно раскачивающихся под яростными порывами. Приворожила тайным колдовством взгляд к калейдоскопу блесток, мечущихся прозрачными вихрями в текущих, причудливо змеящихся под ногами струях поземки.
Бледные пятна двойных электрических фонарей вдоль пруда и парковых аллей едва проглядывали в стремительно летящей, вьющейся круговерти. Лишь два ближних светили достаточно, чтобы он смог увидеть занесенные гранитные ступени крыльца и девственно чистую белизну внизу, всего лишь за пару вечерних часов совершенно скрывшую под собой расчищенные за день дорожки…
Наконец очнувшись, Николай снял рукавицу, отер льдинки с бровей и усов, провел ладонью по влажному лицу. С облегчением вздохнул, точно сбросив с плеч тяжкую ношу, и шагнул в снег. Шагнул спокойно, уверенно, как в штормящий балтийский прибой на бьёркском пляже во время летней грозы.
Кружащийся возле угла дворца мощный вихрь попробовал на прочность бросившего ему вызов одинокого человека. Налетел. С яростным порывом ветра чуть не сорвал с его головы кубанку, швырнул в лицо пригоршню сверкающих ледяных стрелок. Отступил на мгновение и накинулся вновь, пытаясь остановить, свалить с ног. Но не тут-то было: человек устоял и решительно продолжил путь, по колено зарываясь в свежие, горбящиеся, как текучие дюны балтийского взморья, снежные наносы…
* * *
«Не зря говорят на Руси: в такую погоду хороший хозяин собак из дому не выгоняет, – подумал Николай с улыбкой, – но это ничего. Во-первых, они у меня не изнеженные, а во-вторых, в парке наверняка потише будет. А мохнатым по свежему снежку поноситься – только в радость.
Здоровые псы вымахали. Дика так и вообще издали с волком матерым перепутать запросто. Хороши немцы! Умные. Надо обязательно заставить разводить у нас эту породу. Не для охоты, конечно: в армии, в полиции пусть послужат».
Среди деревьев буйство пурги ощутимо пошло на спад, и ступать по освещаемой призрачным светом электрических фонарей снежной целине, под покровом которой едва угадывались контуры дорожки к псовому павильону, стало значительно легче. Павильон этот по его указанию выстроили прямо над тепловыми трубами от главной котельной, возведенной в дальнем углу парка и запущенной впервые в октябре прошлого года. «Песий домик» с внутренними помещениями был утеплен, однако собаки сами могли выходить в открытый внутренний вольер. Разыгравшаяся не на шутку непогода их не особо донимала, и они как обычно сидели там, в ожидании хозяина. Николай, любивший их выгуливать, уже за сотню метров до павильона понял, что его ждут…
До Дика с Каськой у него была лишь одна любимая собака. Небольшой, поджарый пес средней лохматости, по имени Иман. Ирландской, охотничьей породы. Когда сеттер, не прожив и половины обычной собачьей жизни, умер от остановки сердца около трех лет назад, Николай больше ни к кому из «придворных» псов не привязывался. Но зато разных заблудших дворняг отстреливал в парке не редко.
С одной стороны, понятно, – охотничий азарт, с другой – суровая профилактическая мера, ибо бешенство или псовая чума были в те времена довольно серьезной опасностью. Укушенному бешеным зверем человеку грозила тяжелая, мучительная болезнь. С почти неотвратимым летальным исходом. Даже вакцина Пастера не была панацеей.
А беспокоиться государю было за кого. И как главу многочисленного семейства его вполне можно было понять. Тем более что и дворцовой охране, и полиции стрелять на территории дворцового комплекса разрешалось только в самых исключительных случаях. Пуля, как говорится, дура. Потому что порой не известно, в кого она соизволит попасть. Кроме того, Николай вообще не любил появления чужих на своей личной территории. И не только четвероногих, крылатых или ползающих.
«Жаль, что нельзя вот так запросто разрешать проблемы с некоторыми из двуногих. Прости мне, Господи, греховные мысли!.. Нет, не нельзя, конечно, – самодержец пока. Не подобает. Так будет вернее. Как человеку чести и долга, верующему, воспитанному и высокородному. Но признайся, пока самодержец, велик соблазн столь просто решать самые сложные проблемы? Как Рюриковичи, Петр Алексеевич или власти предержащие в том чудовищном будущем, о котором тебе поведал Михаил? И которого ты поклялся не допустить. Как же много ты от них уже понабрался за этот год. Самого оторопь берет…
И… прости, милый Иман. Прости, друг, я долго хранил верность твоей памяти. Но эта мохнатая парочка! Ох, как же они быстро залезли в сердце всеми своими восемью лапами? С самого первого дня, когда два лохматых квадратных увальня со смешными, любопытными мордами и непропорционально большими, тяжеловесными ходульками устроили уморительные скачки на новом, скользком для них паркете Александровского дворца, натертом до зеркального блеска.
Как же все смеялись тогда над их неуклюжестью! Во время обеда они и отомстили главным насмешницам – безжалостно сгрызли ножки венского комода в комнате Ольги с Татьяной. А когда барон Фредерикс вознамерился за это их наказать… Ух, что тут было!» – Николай хмыкнул, вспоминая, как две юные фурии с гневными сверкающими глазами напали на несчастного министра двора, который просто любил порядок. И одной из форм поддержания его почитал воздаяние по заслугам.
Первым подал голос Дик. И тут же, более высоко и тонко завизжала Каська, без ума влюбленная в хозяина. «Ну и слух у них. Сейчас точно всего в снегу изваляют. Силушкой-то господь не обделил. Не щенки уже. И все-таки, какой Миша молодец: настоял именно на этой породе. Я бы сам предпочел сибирскую лайку. Ведь про немецкую овчарку у нас ничего особого не писали. Так, вскользь, что, в Германии культивируют пастушью собаку. Даже не ожидал увидеть такое чудо. Да! А в каком восторге от них девочки…
Но сегодня в дом не впущу. Набегаются, наваляются по снегу, опять все их псиной провоняет. А Алике с маленьким. Не хочу нервировать по пустякам. День и так в полном сумбуре прошел».
Появлением своим в семье государя – именно в семье, а не при дворце – эта парочка мохнатых-зубастых была обязана Банщикову. Еще прошлой весной Ширинкин, Дедюлин, Гессе, Спиридович и Герарди [4] подготовили новое Положение «Об охране императорских резиденций, мест пребывания ЕИВ и на пути следования». И одним из его пунктов было приобретение для царской семьи охранных собак. Поначалу Николай воспротивился. Он считал,
