Крипта – так нарекли Абрахам и Тёрёк «антиместо» в сердцевине своей теории. Многозначительный термин, общее звено архитектуры гробниц и языка тайн. Крипта шифрует тайны (кстати, по-английски «шифрует» – encrypts). Английские слова crypt («крипта») и еncryption («шифрование») происходят от греческого kryptos («сокрытый»). А еще крипта хоронит и таким образом порождает шум – то есть зашифрованную речь. Крипта – объект-резонатор. Крипта – объект пористый: утаенные слова (например, число волков в сновидении) могут просачиваться из бессознательного в сознание при условии, что слова эти зашифрованы. Слова могут распространяться и за пределы сознания, вырываться в большой мир, тайно прицепившись к днищам реально сказанных слов или обратившись в действия, которые воплощают эти слова в жизнь, не дешифруя (именно это Сергей проделывал, когда мучил насекомых). Стены в крипте дырявые; она теряет свое содержимое, транслирует свое содержимое в мир.
Абсолютно неважно, насколько «верный» диагноз поставлен Абрахамом и Тёрёк пациенту, которого они в глаза не видели. Нам важнее модель, предложенная соавторами. «Крипта» – самое подходящее название феномена, с которым мы то и дело сталкиваемся в «Приключениях Тинтина». Эта крипта трескается, выпуская наружу то, что в ней таится, и транслирует нечто на весь цикл. Давайте вернемся в фамильную усыпальницу (в crypte, как называет ее капитан во французском оригинале) в Муленсаре. Проломив ее стену деревянной балкой, Тинтин сразу слышит какие-то потусторонние звуки: старинная музыка словно бы просачивается откуда-то тонкой струйкой (оказалось, герой просто опрокинул музыкальную шкатулку). Совсем как в «Сигарах фараона»: там Тинтин слышит «неземную музыку», которая проникает сквозь стены дворца магараджи и символизирует близкое помешательство от яда, доставшегося владельцу в наследство (отец и брат нынешнего магараджи были отравлены этим особым ядом и лишились рассудка). Напомним, что в этом томе Тинтин лежит в гробу, а вокруг звучат сообщения на азбуке Морзе, которыми обмениваются члены шайки; в следующем томе Тинтин идет по следу этих зашифрованных радиограмм и добирается до «чертога опьянения», где стоит передатчик, – притона «Голубой лотос», где собираются курильщики опиума. По дороге Тинтина одурманивают наркотиками, вновь «хоронят» в море, будят, воссоединяют с его рацией: сюжет всей дилогии сводится к последовательности: «погребение, радиопередача, погребение, радиопередача». Однажды Тинтин даже радирует из собственной могилы (кстати, «кадр», где Снежок прислушивается к слуховой трубке, торчащей из земли, – вылитый логотип фирмы HMV. Помните: собака слушает «Голос своего хозяина», доносящийся из ящика [корпуса граммофона], который первоначально изображался наподобие гроба[21]). В «Черном острове» Тинтин снова передает сигналы из обители смерти – замка Бен-Мор (кстати, mort по-французски – «смерть»). Замок сторожат призраки (по крайней мере, так померещилось Дюпону и Дюпонну). А Тинтин передает сигналы по рации из тайной комнаты.
У Абрахама и Тёрёк крипта – место зашифрованной (encrypted) психологической травмы. А травма, как считал не только Фрейд, но и его более прагматичные коллеги (в чем, в чем, а в этом психиатры сходятся), вселяет в своих несчастных жертв жажду повторить былое, а заодно потребность закамуфлировать сцену, которая повторяется. Итак, сигналы крипты одновременно открывают потаенное и заново его шифруют: шаг вперед и шаг назад. Рассмотрим чудесные видения Тинтина, одурманенного ядовитыми парами в гробнице фараона: погребение, возврат вспять, в незапамятные времена: «родители» и их радость, исторжение ребенка из утробы, младенец чувствует дискомфорт и плачет. Трудно найти более удачное изображение того, что Фрейд называет «первичная сцена» – изначального события, которое травмировало психику. Но эта «первичная сцена» одновременно разыгрывается и зашифровывается. Сознание Тинтина проделывает здесь то, что и сам Тинтин во всех томах: одновременно обнажает и камуфлирует истину. Позднее герой проделает этот «шаг вперед, шаг назад» с сокровищем Франсуа д’Адока, а еще позднее – с солнцем, повелев ему погрузиться во тьму в тот самый момент, когда он смотрит светилу в лицо.
Итак, за фигурой Сергея Панкеева, к которому Абрахам и Тёрёк относятся почти что как к вымышленному персонажу, скрывается история «катастрофического переживания, которое порождает табу, но в конечном счете под катастрофой таится неувядающее воспоминание о затаенной радости и неукротимая мечта о том, чтобы однажды эта радость вернулась». Переживание, воспоминание и мечта – источник тайного языка, слова которого, часто транспонированные в образы, обретают статус объектов желания. Абрахам и Тёрёк стараются доказать, что криптонимы сами становятся объектами желания: эти слова не просто описывают «фетиш», травмирующий и услаждающий, а сами становятся фетишами. Процесс их трансляции уже вселяет некое особое, извращенное удовольствие, становится столь же компульсивным, как тяга полоумного египтолога изрисовать целый лес знаками Ки-Осха («Сигары фараона»). В силу своего повторения криптонимы генерируют «ситуацию, которой следует избегать, которую следует аннулировать ретроактивно, задним числом». Такова структура поведения, предписанная криптой, пульсирующая в ее закодированных радиограммах. Такова и структура «Приключений Тинтина»: их ритма, их пульсирующих повторов, их ретроактивной логики «поисков полудня в два часа пополудни». Собственно, такова структура комикса вообще: это медиагибрид, где слова и изображения накладываются друг на дружку и изливаются друг из дружки, где в названиях птиц зашифрованы имена, а в названиях опер – птицы, где речь сочится пузырями из человеческих губ, но остается неслышной. Вот еще одна истина, выраженная сценой «Дюпон и Дюпонн в пустыне»: структура вечно повторяется, а ты даже не сознаешь, что сам же и задал эту структуру.
На взгляд Абрахама и Тёрёк, у Сергея Панкеева – Эспэ – есть одно самое заветное слово, которое никогда не произносится вслух, в отличие от всех других «хрустящих слов». Это абсолютно беззвучное слово – русское «тереть»[22]. Цепочка идет от увиденного во сне небоскреба (по-немецки Wolkenkratzer) до русского «волк», и дальше – к Груше, трущей пол, реке Терек, имени Тереза, желанию теребить крылья осы и множеству других сцен. Глагол «тереть» не просто увязывает в одну криптонимическую сеть такие элементы, как страх, смерть и наслаждение сексом, но также означает процесс нанесения знаков и их выскабливания, процесс, создающий и поддерживающий крипту Эспэ (и крипту Эрже). Абрахам и Тёрёк заключают: сверхсекретное слово «тереть» настолько могущественно, что именно его и только его пациент может любить. Чтобы сохранить возлюбленное слово в безопасном месте, Панкеев зарывает его в крипте и носит в себе всю жизнь, показывает его, скрывая, произносит не выговаривая, «неустанно повторяя всем и каждому, особенно своему психоаналитику: «Да ничего тут нет [по-французски «ничего» – rien или Tintin], осторожно, не уроните».
