— А ты ничего, — сказала француженка. — Похоже, я тебе нравлюсь?
То, что она мне нравится, не заметила бы только очень рассеянная или близорукая женщина. Поэтому я не стал отрицать очевидное.
— Нравишься, ты мне еще ночью понравилась.
Матильда хихикнула, сладко потянулась, но благоразумно заметила:
— Но ведь нам нужно спешить…
— Нужно, — не менее благоразумно, подтвердил я, — сюда может кто-нибудь явиться. Тогда нам несдобровать. С другой стороны…
— Но если мы ненадолго задержимся, — перебила она, — тогда сможем отдохнуть и поехать с новыми силами. Ты устал?
— Смертельно устал, — сказал я, придвигаясь к ней ближе, — и хочу полежать!
— Очень хочешь? — игриво поинтересовалась она, не уточняя что именно я хочу.
— Очень, — подтвердил я, и нечаянно ее обнял. — Нам нужен отдых!
— Тогда остаемся?
— Остаемся, — твердо сказал я. — Если до сих пор сюда никто не пришел, может и вообще не придет. И вообще, если Бог не выдаст, то свинья не съест.
— Мы не долго, — сказала она. — A la guerre comme a la guerre.
— Ты права, на войне как на войне, — повторил я за ней французскую поговорку. — Будем отдыхать, но бдительно! Главное, что бы нам никто не помешал!
— Уланы все равно не проснутся, — рассудительно сказала она, — батюшка в церкви… И если мы быстро… Ты чему смеешься?
— Вспомнил анекдот, — ответил я. — К женщине приходит любовник, а она сидит заплаканная, в трауре. Он ее спрашивает, что с ней. Да вот, отвечает, любовница, только что похоронила мужа. Он тогда говорит: жалко, я так настроился. Она подумала и согласилась, ладно, давай, только медленно и печально.
То ли я спьяна плохо рассказал, то ли она не поняла, но хихикнула лишь за компанию, и сделала правильный вывод:
— Ты, что, тоже очень этого хочешь?
— А ты сама это не чувствуешь? — вопросом на вопрос ответил я.
— Ой, чувствую…
Час пролетели как одно мгновение. Наконец я отстранился от ее горячего влажного тела. Матильда меня не отпустила и опять притянула к себе.
— Ты забыла, нам нужно спешить, — напомнил я, почти против своей воли снова ее обнимая.
— Ну, еще чуть-чуть, — попросила она. — Ты же сам обещал медленно и печально!
— Ох, — непонятно кому, пожаловался я, опять погружаясь в ее пламенную плоть, — что ты со мной делаешь?!
— А ты со мной можешь делать все что угодно, я на все согласна, — засмеялась она. — Ты не думай, Виктор был прекрасным человеком, большим ученым, но мной как женщиной не интересовался. Я так истосковалась по ля муру! Вот ты мной интересуешься?
— Интересуюсь, — признался я. — Только меня отвлекают эти французы. И батюшка может вернуться.
— Ничего, мы тогда встанем перед ним на колени, как Адам и Ева перед Господом и покаемся.
— А если явятся солдаты?
— Ты прав, нечего разлеживаться, давай еще один маленький разик. Или ты больше не можешь?
— Не нужно меня подначивать.
— Хорошо, не буду. Давай так, сейчас ты послушаешься меня, а потом я тебя. Согласен?
— А я что делаю? — обреченно сказал я. — Только обещай, что это действительно последний раз. Если нас расстреляют как шпионов за раздевание наполеоновской армии, виновата, будешь ты!
— Клянусь! А теперь раздави меня…
Когда, наконец, кончилась эта вакханалия, мы порядком протрезвели. Во всяком случае, сумели одеться в платье уланов без травм и членовредительства. Потом, полюбовались друг другом. Из Матильды получился очаровательный корнет со стройными ножками и аппетитной попкой. Мне форма вахмистра оказалась немного коротка и широка, но если не приглядываться, то сидела вполне прилично. Несмотря на наше состояние, ни патенты на офицерское и унтер-офицерское звания, служившие одновременно и удостоверениями личности, ни пики и мушкетоны, штатное оружие второго уланского полка, мы взять не забыли. Оделись по всей форме, перепоясались саблями, я своей, Матильда — французской и превратились в обычных кавалеристов.
Выйдя наружу, мы обнаружили, что слишком увлеклись любовными утехами, уже поздно и если мы не поторопимся, ехать нам придется в темноте.
Вокруг было спокойно. Большая дорога проходила отсюда в версте, и ее шум до деревни не долетал. Оседланные уланские лошади привязанные у ограды недоуздками, скучали в ожидании седоков. Мы выбрали себе двух лучших жеребцов, и я их взнуздал. Матильда отправилась разбираться со своим экипажем. Нам нужно было что-то решить и с каретой и с кучером. Герасим после поминок мирно спал в экипаже. Когда мы его растолкали, старик потерял от удивления способность соображать и никак не мог взять в толк, что хочет от него молоденький французский офицер в красном мундире.
Однако все постепенно устроилось. Пузырева велела кучеру дождаться, пока не уйдет французская армия, и самому добираться в Брянское имение.
Мы опять вернулись в батюшкину избу и собрали необходимые вещи. Женское платье Матильда решила взять с собой, как и я ранец с непромокаемым платьем, а вот ларцом с «творческим наследием» Пузырева я распорядился преступно небрежно. Взял только одну связку бумаг, намереваясь, за отсутствием туалетной бумаги, использовать их для «бытовых» целей, ларец, со всем его содержимым оставил на попечение батюшки.
Уланские лошади оказались на удивление хороши. Легкие на ходу и послушные. Матильда, вопреки моим опасениям, уверено сидела в мужском седле. Мы рысью доскакали до Старой Калужской дороги и влились в общий воинский поток. Холодный ветер быстро выдул из меня последние пары алкоголя.
К этому времени уже окончательно стемнело, но вдоль дороги горели костры, что позволяло ехать довольно быстро. Какое-то время мы двигались друг за другом, и разговаривать было невозможно, но когда дорога стала свободнее, поехали в ряд, и Матильда воспользовавшись возможностью, задала давно волновавший ее вопрос:
— Ты был чем-то связан с Виктором?
Рассказывать всю историю встречи с ее покойным мужем мне не хотелось. О покойниках хорошо или ничего, поэтому я ответил неопределенно:
— Мы случайно встретились с ним несколько лет назад, ты сама видела, он меня даже не узнал. Поэтому о связях…
— Я говорю о другом, — нетерпеливо перебила она. — Ты тоже как он, гость из будущего?
Я помедлил с ответом, не зная, стоит ли ее посвящать в свои тайны. Решил погодить и ответил вопросом на вопрос:
— Он что, тебе все о себе рассказал?
— Да, конечно, у нас не было тайн друг от друга, — самоуверенно, как все жены, ответила она.
В этом я уверен не был, но спорить не имело смысла. Я совсем не знал их отношений, хотя то, как вчерашней ночью Пузырев охарактеризовал жену, не говорило о том, что они были особенно близки.
