– Если кое у кого мозги в яйцах, зачем же евреи добровольно становятся глупее, отрезая от них кусочки? – фыркнул Фридрих.
Пустая болтовня – или за его словами стоит нечто большее? Кто знает, чем занимался немец в Польше до того, как пришли ящеры? Анелевич заставил себя успокоиться. Сейчас они на одной стороне – по крайней мере, так считается.
– Пошли, – сказал Иржи. – Нам сюда.
Мордехай не имел ни малейшего представления о том, как Иржи узнает, куда нужно идти и куда они в конце концов придут. Однако поляк почти никогда не ошибался, а Мордехай все равно не знал, как выбраться из леса. Он последовал за Иржи. Вместе с Фридрихом.
Умение или инстинкт разведчика – или что там еще? – вывели их к партизанскому лагерю, расположенному в глубине леса. Костров не разводили, несмотря на то что вокруг росли высокие деревья с густой кроной. Слишком много у ящеров глаз в воздухе. Все трое нашли одеяла, завернулись в них и попытались уснуть.
Довольно быстро Анелевич понял, что лежать бессмысленно. Во-первых, адреналин все еще бушевал в крови, слишком мало времени прошло после схватки с врагом. Во-вторых, он не привык спать в одеяле на жесткой земле. А в-третьих, мужчины и несколько женщин, которым не посчастливилось встретить на обратном пути Иржи, возвращались в лагерь на протяжении всей ночи. Некоторые стонали от полученных ранений.
Оказалось, он не единственный не может заснуть. В конце концов, Мордехай поднялся и присоединился к небольшой группе партизан, сидевших в темноте и пытавшихся понять, насколько успешно прошла операция. Один из парней утверждал, что положил четверых ящеров, другой – в два раза больше. Точно оценить потери партизан не представлялось возможным, наверняка было известно только, что погибли два человека и четыре или пять ранены. Утро даст ответы на все вопросы.
– Если мы будем наносить им такие серьезные удары каждый раз, – сказал Мордехай, – они поймут, что мы – сила, с которой следует считаться. А людей у нас больше, чем у них.
Его слова были встречены задумчивым молчанием, за которым последовало тихое ворчание. Анелевич принял его за согласие.
* * *
Выли сирены, над головой ревели самолеты, на улицы падали бомбы, отчаянно палили противовоздушные орудия – Мойше Русецки пережил все это в Варшаве в 1939 году, когда нацисты решили сравнять столицу Польши с землей. Но сейчас он находился в Лондоне; прошло почти четыре года, а ящеры пытались завершить дело, начатое немцами.
– Пусть они перестанут! – заплакал Рейвен, и голосок его сына присоединился к крикам, наполнявшим убежище в Сохо.
– Мы не можем сделать так, чтобы они перестали, милый, – ответила Ривка Русецкая. – Все будет хорошо.
Она посмотрела на мужа и ничего не сказала, но он понял, что ей очень хотелось прибавить одно слово: «Надеюсь».
Он кивнул ей, не сомневаясь, что у него самого на лице застыло точно такое же выражение. Признание в собственном бессилии ребенку – ужасно, но мысль о том, что ты ему лжешь, когда успокаиваешь, – что может быть хуже? И как же быть, когда ты и в самом деле не в силах ничего изменить и отчаянно боишься, что ничего не будет хорошо?
Разорвалось еще несколько бомб, совсем рядом. Матрасы, разложенные на полу, разметало в разные стороны, стены задрожали. Разноязычные крики ужаса внутри убежища стали громче. Здесь звучали английский и идиш, на котором разговаривали Русецкие, Мойше слышал греческий и каталонский, и хинди, и еще какие-то наречия, которых не знал. В Сохо собрались эмигранты и беженцы со всего света.
Рейвен завизжал. Сначала Мойше решил, что сын ушибся, но вскоре понял, что в мерцающем свете свечи мальчик разглядел близнецов Стефанопулосов, живших в квартире напротив. Рейвен и Деметриос с Константином знали всего пару общих слов, но это не помешало им стать закадычными друзьями. Все трое тут же принялись радостно играть, и когда самолеты ящеров прилетели снова, чтобы сеять смерть, дети даже не обратили внимания на грохот взрывов.
– Жаль, что я не могу, как они, забыть о своих проблемах, – взглянув на Ривку, сказал Мойше.
– Да, и я тоже, – устало ответила ему жена. – Ты, по крайней мере, кажешься совершенно спокойным.
– Правда? – удивленно спросил Мойше. – Наверное, дело в бороде, она все скрывает. Я ужасно нервничаю.
Мойше прикоснулся рукой к подбородку. Сейчас многие мужчины в Лондоне отпустили бороды и бакенбарды – не хватало мыла, горячей воды и бритвенных принадлежностей. Мойше носил бороду в Варшаве и чувствовал себя ужасно, когда ему пришлось сбрить ее во время бегства в Лодзь – после того, как он отказался работать комментатором на радио ящеров.
Его все равно поймали – несколько месяцев спустя. Возможность снова отрастить бороду явилась небольшой компенсацией за то, что его бросили в тюрьму. Мойше покачал головой. Нет, в той тюрьме с ним случилась еще одна хорошая вещь – налет боевиков, которые его освободили. И путешествие в Англию на подводной лодке.
Он огляделся по сторонам. К его великому изумлению, кое-кому, несмотря на крики и шум, удалось заснуть. Запах страха и застоявшейся мочи был знаком ему еще по Варшаве.
– Может быть, они сделали последний заход? – предположила Ривка.
– Alevai omay№, – быстро ответил Мойше: – Да будет так – аминь!
Резкость ответа заставила Ривку улыбнуться. Чтобы что-то произошло, недостаточно этого захотеть. А уж удача и вовсе не зависит от твоих желаний. Однако они больше не слышали взрывов, ни вблизи, ни на расстоянии. Может быть, Ривка права?
Отбой тревоги прозвучал через полчаса. Друзья и соседи принялись будить тех, кому, несмотря ни на что, удалось заснуть. Люди медленно поднимались на поверхность земли, расходились по домам. На улице оказалось почти так же темно, как и в убежище. Небо затянуло тучами; тут и там на черном фоне мерцало пламя пожаров. И это тоже Мойше видел в Варшаве.
По улицам по направлению к самым сильным пожарам мчались пожарные машины.
– Надеюсь, ящеры разрушили не слишком много домов, – сказал Мойше. – А то пожарным не хватит насосов.
– А я надеюсь, что наш дом уцелел, – проговорила Ривка. Они завернули за угол. – О, благодарение Богу, все в порядке.
Неожиданно у нее изменился голос, и она закричала:
– Рейвен, отойди оттуда! Там битое стекло – ты порежешься.
Перед жилым домом лежала женщина, которая громко стонала. Мойше бросился к ней. Перед войной он изучал медицину и использовал свои знания в варшавском гетто – впрочем, никакое образование не поможет спасти людей от голодной смерти.
