В 1918 году еврейские семьи еще сохраняли привычный уклад жизни: мужчины заботились о достатке, а женщины занимались домашними делами. В канун субботы, красиво причесанные и одетые в нарядные платья, женщины в положенный час зажигали субботние свечи, а когда наступало время субботней молитвы, из усталых глаз то и дело скатывалась слеза. Потом кончалась субботняя трапеза, в столовой гасли свечи, от печи пахло подгоревшим молоком, и они, сытые и довольные желанным отдыхом, ложились в постель со своими мужьями. Так проходила жизнь. Молодые, что и говорить, проводили время совершенно иначе: днем учились, вечерами собирались, пели, гуляли, спорили. Так в основном и жило большинство семей разбросанного, вечно торопившегося в жизненной суете бедного народа. Шоэль Горовец тоже принадлежал к этому народу.
В конце апреля 1918 года немцы завершили захват Украины, разогнали Раду и провозгласили Скоропадского атаманом. Летом городок оказался под германской властью. В магазинах вдруг появились новые непривычные товары – зубная паста «Хлородант», крем для чистки ботинок «Экстра», галстуки, крючки, петли, мелкая галантерея. Взамен же с Украины в Германию хлынул поток зерна, да и не только: мясо, яйца, сало, сахар и другие продукты – все это пошло в Европу.
В городке стоял небольшой гарнизон немецких солдат, и каждое воскресенье в саду играл военный оркестр. На специально огороженной площадке поставили простые скамейки, вернее – крашеные доски, положенные на два чурбака. Вокруг шелестели деревья; временами стихали, словно задумываясь о чем-то своем, и снова принимались шелестеть. Так уж написано им на роду – молча стоять под небом, время от времени напоминая о себе шумным шелестом, порою гневаться, раскачивая ветвями под ливнем и зигзагами молний, и снова затихать, задумчиво подрагивая листьями в тихие летние вечера.
Немцы играли на духовых и деревянных инструментах, на ударных и тарелках. Инструменты были начищены до блеска, каждый из них звучал своим голосом, жил своей жизнью. Звуки вальсов и маршей Штрауса и Черницкого, мелодии венских и будапештских оперетт разносились далеко-далеко.
В доме жестянщика Ерухама продолжал работать сионистский клуб. Во главе его стоял уже знакомый нам Песах Кац. По-прежнему платились членские взносы, по-прежнему собирались люди, по-прежнему обсуждали будущее, устраивали концерты и лекции. Собирался и Сионистский комитет – группа местных влиятельных людей. Члены «Бней Циона» тоже не дремали: Шоэль продолжал вести отдел культуры, а Шахна Маркович работал с хором, который время от времени выступал в клубе. Пели песни на иврите: «О, моя девочка», «Бог обстроит Галилею» и народные напевы на идише – хасидские и лирические. Кстати, Фаня Шмуэлевич-Штейнберг к общему удовлетворению уже не фальшивила в хоре – она перестала петь, потому что готовилась стать матерью.
В середине марта немцы с помощью гайдамаков вошли в Одессу. Это сделало возможной регулярную переписку между Шоэлем и Ханой. Шоэль писал: «Учителя местной гимназии похожи на чиновников в мундирах, но уж никак не на учителей. Есть счастливое исключение: это преподаватель истории, Матвей Федорович, влюбленный в эпоху рационализма и Французской революции. Наверное, нет равного ему знатока биографий Вольтера и Марата, Декарта и Дантона, Руссо и Робеспьера»…
В другом письме Шоэль признавался: «Просыпаясь, я некоторое время лежу в кровати с закрытыми глазами, и мыслями переношусь к одной девушке по имени Ханеле. Это моя утренняя молитва. Но и после, когда я встаю, ты не уходишь из моего сердца».
А через несколько дней приходил ответ от Ханы: «Я посылаю тебе фотографию и жду, когда наконец заговорит твоя совесть, и ты тоже пришлешь мне свою. Что мне писать? Физика и математика у меня в порядке. Отметки неплохие – не меньше четверки. В Одессе сейчас правят немцы, и мама говорит, что жизнь при них не стала легче. Папа продолжает работать в пекарне. Мама и Боря шлют тебе большой привет».
И дальше: «Вчера я стояла возле дома, на нашем месте. Цветет мимоза, но перед моими глазами стоит тот зимний вечер, когда мы пообещали друг другу верность и вечную дружбу. Один новый друг Бори все зовет меня на прогулку, но мне никто не нужен, только ты владеешь моим сердцем».
Шоэль хранил письма от Ханы в своем ящичке, но разве можно что-либо скрыть от плутовки Мирьям? Однажды, копаясь в столе брата, она наткнулась на связку писем и, конечно же, не отказала себе в удовольствии прочесть их, чтобы потом донимать Шоэля игривыми намеками и насмешками. Пришлось в довольно резкой форме прекратить ее проказы и даже пригрозить побоями – как в старые добрые детские времена.
А лето, как пришло, так же незаметно и кончилось. В ноябре вспыхнула революция в Германии. Король Вильгельм бежал. Первая мировая война выдохлась, и немцы покинули Украину. Впереди был 1919-й год.
Мазал тов, дорогие евреи! Фаня Штейнберг родила дочь, двадцатилетний Зяма стал отцом. Дом Захара Исааковича, торговца мебелью, был двухэтажным. На первом этаже помещался склад. Здесь хранились столы и стулья, кровати и шкафы, было нагромождено много декоративной мебели – красивой, полированной, ждущей своего покупателя. На втором этаже жили Шмуэлевичи: пятидесятилетний глава семьи Захар Исаакович, носивший бородку-эспаньолку и никогда не отказывавшийся от рюмки крепкого, его жена Малка Зиновьевна – раздражительная и разговорчивая дама, обожавшая вспоминать дни своей юности в святом городе Жмеринке, а также Фаня – их единственная дочь, которая здесь родилась, выросла, вышла замуж и родила маленькую Рохеле.
Ее молодой муж Зяма Штейнберг превратился в делового человека: Захар Исаакович приобщал зятя к высокому искусству мебельной торговли. Вот только нам, знающим Зяму, трудно представить его продающим стулья и кровати! Да и вообще, кому сейчас нужна мебель? – А что, вы можете предложить что-то другое? Вот и сидит он, наш Зяма, зевает во весь рот в своем пустом мебельном магазине.
Вообще-то Зяма далеко не глуп. Его отец – человек образованный, представитель уходящего поколения, не требовал от сына полного знания Талмуда и сочинений ученых раввинов. Поэтому многое Зяма знает лишь по толкованиям. Но зато он хорошо знаком с новой ивритской литературой – Бяликом, Гнесиным и Бердичевским. До женитьбы Зяма был активным членом группы «Бней Цион», где периодически читал лекции на литературные темы. Среднего роста, толстогубый, энергичный, он выделялся быстротой движений и умением поговорить. Шоэль его очень любил.
И надо же, теперь Зяма торчит за прилавком и слушает воспоминания Малки Зиновьевны! Не каждый мог бы выдержать такое… Не выдержал и Зяма – сначала просто зачастил в сионистский клуб, а потом снова принялся читать лекции на литературные темы. Молодежные группы собирались раз в две недели послушать его рассказы об Аврааме Maпy и Переце Смоленскине, художнике Манэ и Ури Нисане Гнесине – писателе, умевшем затронуть самые тонкие душевные струны.
Семья Шмуэлевичей отреагировала на зямины выкрутасы с обидой и неудовольствием. Подумать только – вместо того, чтобы исполнять обязанности любящего мужа и отца, он то и дело убегает из семьи в какой-то клуб, где полно молодых неженатых балбесов, часами болтающих неизвестно о чем! Во всяком случае, таково было твердое мнение Малки Зиновьевны, всегда прямо говорившей все, о чем она думает. А говорила теща, как пилила – громко и непрерывно!
Когда маленькой Рохеле исполнился месяц, семья Шмуэлевич-Штейнберг решила эту дату отпраздновать. А собственно, почему бы и нет? Ведь когда появляется мальчик, ему делают обрезание и отмечают это событие, как положено! А дочь, что – не человек? Она что, выходит в мир без родовых мук? Пришло много гостей, и Фаня, молодая мама, светилась, как ангел. Малютка Рохеле лежала под чудесным шелковым одеяльцем в колыбельке, какую могли себе позволить лишь мебельные короли. Да, Шмуэлевичи снова показали всему городку, как состоятельные евреи отмечают рождение внучки. «Почему бы и нет, они ведь утопают в деньгах!» шептались завистливые сплетницы. Наставали дни, когда подобная реклама могла быть опасной. Многие даже притворялись бедняками, жили как бы в долг.
Немецкая армия тем временем покинула Украину, 13 ноября 1918 года было упразднен Брест-Литовский договор, и Красная Армия начала, область за областью, освобождать Украину. Однако советская власть еще не обрела устойчивости, поэтому вскоре возникла Украинская Директория во главе с Винниченко, а первым гетманом армии этой Директории стал Петлюра. В середине декабря петлюровцы вошли в Киев, а бывший всеукраинский гетман Скоропадский бежал, переодевшись в форму немецкого офицера.
Период, связанный с Петлюрой, останется в памяти еврейского народа как один из самых кровавых в его истории. Хитрый, расчетливый и тщеславный проходимец, крайний националист и зоологический антисемит, он собрал вокруг себя бандитов и городское отребье, жаждущее грабежей и крови. В армиях Петлюры нашли себе место и гайдамаки из Галиции, традиционно известные особой жестокостью по отношению к евреям.
