— Договаривайтесь. Оба венецианцы, надеюсь — поладите.
— Дай Бог. Из бригадиров или генерал-майоров, младших по выслуге — кого можно взять?
— Румянцев тебе годится? Нужны еще — сам выбирай.
— Ладно. И насчет моряков… Полагаю, людей для индийского плавания теперь просить невместно?
— Вместно. Сего начинания даже для войны пресечь не хочу, яко наиважнейшего. Указ тебе готов, спроси у Макарова. Офицеров и гардемаринов с моего ведома, матросов — с генерал-адмиральского в торговый флот командировать дозволяю.
— Благодарю, государь! В течение недели представлю на апробацию, кому в Остенде ехать. Для Медитерранского моря по сему указу брать можно?
Петр улыбнулся:
— Тебе дай волю — половину на торговые галиоты переманишь.
— Хорошо бы. Пусть не единым разом, а по очереди. Освоившись в Медитеррании, можно туркам на море великую диверсию учинить. Фрегаты из Рогервика не туда направились?
— Нет. В иное место. О морской диверсии по ту сторону проливов был разговор с адмиралами, да только дело при нынешней английской вражде ненадежное. Прежде надо с Георгом помириться. А навигацким ученикам, пожалуй, дозволю на твоих судах в Ливорно ходить: наука выйдет зело добрая. Со временем для военного флота немалая польза может произойти.
Царь ненадолго задумался, вперил в меня тяжелый взгляд — чую, придется оплатить его доброту! Полной мерой. Он склонился длинным туловищем вперед:
— Князь Михаил, если турки наступлением не упредят, пойдет на Очаков. Украинские казаки обеспечат коммуникации и, буде возможно, запрут Перекоп. При нужде, силами ландмилиции им поможешь. Еще тебе дело на кубанской стороне: Бахты-Гирея задавить.
— Регулярной кавалерии мало. А на казаков с калмыками плоха надежда, когда нет хабара.
— На Царицынской линии стоит Кропотов с четырьмя драгунскими полками. Можешь им располагать.
— Не опасно оголять оборону? Бахты-Гирей ничего важного не сделает, если через Дон или за линию не перепустить.
— Есть партия, что желает его в ханы поставить. Нынешнего крымские беи не любят. Пишут султану: дескать, трус и обжора; растолстел, что его конь не держит. За глаза ругают свиньей — для них нет хуже скотины.
— Понял. Нам воинственный хан не нужен. Только поймать этого молодца в степи вряд ли удастся.
— Хотя бы разбить, чтобы сторонников его поубавилось. Но главное вам со Змаевичем дело — Керчь. За это головы сниму, коли провалите.
— Всё на море решится.
— Потому тебе и поручаю. Я ни днепровский лиман, ни Гренгам не забыл. Одно хочу спросить: утопление "Померании" — подарок Фортуны, или сумеешь сие с турецкими кораблями повторить?
— Как на духу, государь, скажу: не знаю. Пробовать надо.
— Ступай. После праздников доложишь о подготовке.
Странное существо человек. Всего лишь часом раньше я полагал, что не вернусь в царскую службу во веки веков, аминь! Теперь все мысли были о грядущей войне, и даже на самом дне души ни малейшая тень сожаления не омрачала чистую радость. Как же не хватало мне пьянящего предвкушения боя! Расфуфыренная фигура светлейшего пирожника в приемной — и та не вызвала ненависти. Разве презрение к проигравшему. Отдал формальный поклон и прошел мимо.
Святки пролетели стороною: было, ей-Богу, не до Сына Божия. Через неделю после Крещения, морозным утром, длинный караван с людьми и амуницией двинулся по московской дороге. Впереди ждал Азов.
Часть вторая. Новая война с турками (1724–1725)
Еще в Петербурге, ознакомившись с положением дел, я втайне ужаснулся громадности предстоящей подготовительной работы, сравнительно с оставшимся до весны временем. Что удручало более всего, так это злонамеренные попытки искоренить созданное мною. Пока сидел в крепости, Военная коллегия распорядилась новоманерные фузеи вовсе отставить. Кои находятся в полках — держать до полного износа, новых же не делать и поломанные не чинить. Управляющему Тульским заводом Чулкову велели соответствующее отделение расформировать. Государь, по моей настоятельной просьбе, отменил вредительный приказ и предоставил полномочия для исправления ситуации — только денег на возобновление мастерской не выделил, предоставив с самого начала пустить в дело "экстраординарный фонд".
Лишь только выбрались из столицы, приказал старшему из сопровождавших офицеров вести обоз и помчался вперед, чтобы навести в Туле свой порядок. Чулкова застал на одре болезни: здоровье Клементия Матвеевича последнее время пошатнулось. Оружейный завод недужил вместе с управляющим: помощники его не справлялись. Безвластие грозило полным развалом. Мастеровые, пользуясь моментом, выцыганили себе право работать на дому; разве что ковку и сверление, производившиеся машинами, не смогли растащить по своим каморкам. Выработка упала. С единообразием и взаимной заменяемостью деталей положение ухудшалось на глазах. Воровство поставили на широкую ногу: Флорио Беневени, русский посланник в Бухаре, сообщал из глубин Азии, что татарские купцы возят на продажу винтовальные стволы русской работы (отпускать такой товар на сторону строжайше запрещалось).
Переживаемые заводом беды не в последнюю очередь произрастали из безденежья: долг казны за отпущенное оружие достигал чудовищных цифр, иных же покупателей не дозволялось. Какого добра ждать от работников, ежели честный труд превратился в надежный способ уморить свою семью голодом? Полностью исправить дела на собственный счет я не мог, ибо деньги требовались не только здесь. По счастью, новоманерные фузеи, присланные из полков для перешлифовки, так и лежали в ящиках: никто на них не покусился, из-за непривычно малого калибра. Оснастка тоже уцелела, и мастера никуда не делись. Сделав упор на починку старого оружия, удалось бы сократить траты вдвое или втрое, сравнительно с изготовлением нового. Даже при этом условии работа грозила поглотить изрядную долю свободных средств и затянуться года на два — два с половиной. Прежде сего огневая мощь моей пехоты была бы меньше, чем в прошлую войну.
Освободившись из ссылки, вплоть до возвращения в службу я продолжал носить на репутации печать опалы — посему многие, кто раньше прикидывался друзьями, обходили меня, как прокаженного. Других сам избегал, не желая бросить на них тень. Прежде всего, бывших подчиненных: если бы Тайная канцелярия заподозрила кого из офицеров в конфиденции со столь сомнительною персоной, это могло бы ему сильно повредить. Мои сведения о состоянии войск были потому совершенно недостаточны. Теперь завеса пала. Прелюбопытные вещи открылись взору (я, кажется, забыл упомянуть, что дистрикт егерям отвели в Тульском уезде). Собирая воедино полк, дурацким указом рассеянный по деревням, узрел последствия героической баталии за приговоренные Меншиковым казнозарядные фузеи.
Лишившись возможности пришлифовывать зарядные вкладыши на станке со специальными оправками, это стали делать вручную: смесью пушечного сала с толченым кирпичом. В результате при каждом стволе остался один-единственный годный вкладыш: тот самый, который притирали. После выстрела его приходилось перезаряжать. Народный ум придумал, как исполнять сию операцию стоя в строю. Фузею — прикладом к носку правой ноги, опирая ствол на сгиб согнутой руки; вкладыш — в левую руку, правою заряжают. Сумка с принадлежностями на поясе, маленький шомпол на темляке привешен к запястью. Частота стрельбы получалась, как из обыкновенных мушкетов, с сохранением преимуществ винтовки по дальнобойности и меткости. Поневоле пришлось смириться с таким упрощением, хотя потеря возможности вести ураганный огонь в течение минуты или двух (в самый момент неприятельской атаки) больно ранила мое сердце. А что делать? К началу кампании не более пятисот стволов вышло бы снарядить по-старому, с десятью зарядными частями.
Субсидировав ремонт винтовальных фузей, обо всем прочем я составил доношение государю и предложил для спасения завода испытать мою старую идею: поставку мушкетов в Африку через бристольских купцов. Впрочем, больших надежд на царскую дальновидность не возлагал. При всем стремлении подражать Европе, Петр более склонен мыслить в понятиях администрации, нежели коммерции.
Прежде Тула делилась людьми: и с Уралом, и с Богородицком, и с Тайболой. Теперь наступило время отдавать долги. Чтобы окружающий хаос не затопил столь нужную мне мастерскую, главным в ней поставил Ивана Онучина — молодого, но твердого и дельного парня. Смысловое родство фамилий с управляющим дало мастерам повод для шуток: дескать, ходили мы прежде по-господски, в чулках — теперь в онучах будем. Ну и ладно, всё не босиком по снегу.
Бежало время. Утекало, как вода сквозь пальцы. На Сретение устроил смотр егерям. Ефим Мордвинов, ставший в мое отсутствие полковником, откровенно недовольствовал спешкой, резонно полагая, что откроется много упущений. Набаловался, вдалеке от начальства. Вообще-то приятно было видеть знакомые лица после четырех лет, насыщенных всякого рода событиями; но обстоятельства требовали крутого обращения безо всякой приятности. Полк мною был создан и вскормлен. Меня в нем почитали, как отца родного. Однако перейти к строгим экзерцициям от деревенской расслабленности, когда главное занятие — выколачивать из крестьян подати, а между делом бражку отнимать и девок щупать… Нелегко это, знаете ли. Жили спокойно — вдруг генерал прискакал!
