на руках будет пропуск в отцовскую квартиру. С книгой я мог прийти туда в любой момент (готов был мчаться туда прямо сейчас, «забить» на тренировку). Но я успокоил себя, призвал не торопиться. Потому что хорошо представлял, как воспользуюсь такой удачей.
«Цель известна, — подумал я. — Способ её достижения представляю. Пора двигаться дальше». Наблюдал за тем, как Паша Солнцев и Валера Кругликов переодевались в новенькие кимоно, неумело обматывали талии длинными поясами. Затруднения новичков не укрылись от взоров «ветеранов» самбо. На помощь парням пришли «опытные» товарищи (Саша Кузин). Кузя разродился длинными путаными объяснениями и не менее неловкой «реальной» помощью. А я посмотрел на обложку книги, снова улыбнулся. И мысленно обратился к Каховскому: «Юрий Фёдорович, пришло время попросить вас об услуге».
В сентябре «летний лагерь» превратился в «группу продлённого дня». Мой маленький отряд являлся в квартиру Надежды Сергеевны сразу после школьных занятий (в четверг я возвращался из школы — Вовчик уже дожидался меня около подъезда: у третьего класса в этот день было всего три урока). И если летом я только читал вслух художественную литературу, то теперь ещё и помогал своим подопечным делать домашние задания (в том числе и Зое — ей я «разжёвывал» математику). К чтению мы приступали, лишь покончив с «обязательными» делами, и после того, как я завершал свою возню в кухне — готовил обед и ужин (ведь питание в группе продлённого дня «прилагалось» к прочим «услугам»).
Я не помнил, чтобы в прошлой жизни столько же времени уделял воспитанию собственных детей. Тогда у меня вечно недоставало времени на общение с ними. Сейчас же я оказался в странной ситуации. Функции кормильца семьи взвалила на себя Надежда Сергеевна (я лишь немного ей помог — направил её «творческую мысль» в «коммерческое русло»). Обязанности ученика четвёртого класса были как у той домашней болонки: кушай по расписанию, подавай по команде голос — трудностей не вызывали. «Строить карьеру» я пока не желал. Да и много ли возможностей для этого в советское время у десятилетнего мальчишки? Мир я спасать не спешил: пока не понимал, как и зачем это нужно делать.
Потому я невольно концентрировал своё внимание на общении с Вовчиком и Зоей. С удивлением замечал, что меня это общение нисколько не обременяло. Я не примерял на себя роль их родителя или учителя — скорее, изображал старшего брата. Рассказывал своему рыжему «братишке» о морских приключениях (от третьего лица описывал свои путешествия на круизном лайнере); втолковывал ему, как жили люди на маленьких островах посреди океана. А ещё мы с ним говорили о кораблях — в прошлом я интересовался этой темой (особенно историей парусного флота). Вовчик самостоятельно читал «Трое с площади Карронад» Владислава Крапивина, пока мы с Зоей возились на кухне (Каховская проголосовала против чтения этой книги вслух).
А Зое нравились мои пересказы историй об Анжелике (у тётушки в девяностых годах на полке скопилась целая серия романов за авторством Анн и Сержа Голон — я прочёл их от корки до корки). У девчонки блестели от восторга глаза, когда она слушала о приключениях златовласой француженки и её хромого возлюбленного (она даже загорелась желанием научиться, подобно Анжелике, варить шоколад). Этих книг Надежда Сергеевна не нашла в городской библиотеке. Но я объявил Зое и Мишиной маме, что «пролистал» романы Галон в больнице (послушать мня, так в больнице я успел получить едва ли не среднее образование). И пересказывал Каховской их сюжеты, пока та чистила картошку или мыла посуду — Вовчик в это время «мучил» повесть Крапивина.
Вечером послушать меня изредка приходила и Надежда Сергеевна — делала перерывы в работе над «адидасовскими» теннисками. Её работа над заказом Елизаветы Павловны продвигалась «опережающими темпами». Но много «бездельничать» Наде не приходилось: работёнку ей подбрасывал и Вовчик — из него получился великолепный рекламный агент. Вечером, когда занятия в «группе продлённого дня» завершались, я провожал Зою и Вовчика до двери и перед сном осторожно поучал уму-разуму Надю Иванову (считал её своей «старшей воспитанницей»). Поддерживал в Надежде Сергеевне решимость «работать над собой». Прогонял из её головы мысли о старости — втолковывал Мишиной маме, что в тридцать лет «жизнь только начиналась».
«Хронику капитана Блада» мы прочли за неполных два вечера. Впервые погрузились в эту историю (больше похожую на сборник рассказов) в четверг после школы — завершили чтение в пятницу восьмого сентября (собрались в Надиной квартире после занятий в спортивных секциях). «Хроника» впечатлила Вовчика меньше, чем «Одиссея». Но и она мальчику понравилась — его тяга к морским приключениям не «остыла». А вот Зоя под конец романа уже откровенно скучала — история пиратского капитана меркла в её воображении в сравнении с приключениями отважной француженки Анжелики и графа Тулузы Жоффрея де Пейрак. Но Каховская проявила терпение — позволила Вовчику дослушать историю до финальных строк.
Теперь книгу Сабатини следовало вернуть Павлику Солнцеву (но лучше — лично в руки Виктору Егоровичу Солнцеву). Вот только я не планировал делать это «так просто» — моё воображение уже нарисовало комбинацию, в которой я убивал нескольких зайцев одним выстрелом. Построил в уме несложный план, благодаря которому зайцы перед моим выстрелом непременно выстраивались в колонну. А в пятницу вечером я зарядил воображаемое ружьё: позвонил Юрию Фёдоровичу, договорился с Зоиным отцом о встрече (представил, как майор милиции на противоположном конце телефонного провода потирал руки — в предвкушении получения новых сведений о преступниках). И уже в субботу, за два часа до полудня, я пил кофе на кухне в квартире Каховских.
* * *
— Я думаю, что ты был прав, — сразу же заявил Юрий Фёдорович, едва мы выдворили из кухни сварившую нам кофе Зою.
Каховский воспользовался отсутствием Елизаветы Павловны — та с утра пораньше (до моего появления) умчалась «по делам» — закурил в кухне (лишь предварительно распахнул окно). Я посматривал на задумчивое небритое лицо «дяди Юры». Слушал шум проезжей части, шелест листвы, щебетание птиц (заметил, что умолк телевизор в Зоиной комнате). Вдыхал смешавшийся с табачным дымом аромат кофе. Дожидался, пока Юрий Фёдорович пояснит, в чём именно по его мнению я «был прав».
— Твой переезд в Москву — очень спорное благо, — сказал майор милиции, смахнул на пол со своего живота крошки табака. — Прежде всего, для моей семьи и нашего города. Пожимание рук партийному руководству — безусловно, важное дело. Но на жизни партийной верхушки СССР вряд ли кто-либо покусится. А за здоровьем наших высокопоставленных стариков и без того тщательно следят врачи.
Юрий Фёдорович сощурил левый глаз, выдохнул в сторону окна дым.
— Если ты им раскроешь свои видения о новом генсеке — на судьбы страны это не повлияет, — сказал он. — Потому что у них там…
Он указал пальцем в потолок.
—…Свои взгляды на «добро» и «зло». Все, кому нужно, и так уже знают имя нашего нового рулевого. Уверен: они разберутся без твоей помощи. Слова мальчишки на их внутрипартийную возню никак не повлияют.
Каховский стряхнул пепел в кофейное блюдце.
— А если кому-то из стариков пришёл срок нас покинуть — то ты, зятёк, им уже не поможешь: никакие пророчества не победят старость. Гораздо больше пользы будет от тебя здесь, на земле.
Виктор Фёдорович кашлянул.
— Совершенно с вами согласен, — сказал я.
Сделал глоток из чашки — заценил напиток. В очередной раз пообещал себе купить кофейные зёрна. Но не сомневался, что вновь позабуду об этом обещании, едва окажусь вне квартиры Каховских. О кофе я вспоминал только здесь. Будто в этой кухне был уголок другого мира. Надина квартира у меня ассоциировалась только с чаем — не припомню, чтобы мучился там от желания выпить чашку кофе. Да и в школьной столовой я о кофе не вспоминал: там было царство молока и компота.
Каховский придвинул ко мне лежавший на столе конверт — «чистый»: без адресов получателя и отправителя, но с непогашенной маркой «Шестьдесят лет центральному музею имени Владимира Ильича Ленина».
— Это Лиза тебе передала, — сказал он. — Здесь деньги за эти… висюльки для цветов. Как я понял, за все сразу — больше у неё в магазине ничего не осталось. Жена вложила сюда листок с расчётами.
Юрий Фёдорович постучал сигаретой по блюдцу.
— После посмотришь и пересчитаешь деньги, — сказал он. — А возникнут вопросы — звякнешь вечером Елизавете Павловне. Она тебе всё объяснит: я не в курсе ваших спекулянтских дел.
Пепел в блюдце встретился с каплей воды — зашипел.
— Я сделал вывод из нашей прошлой беседы, зятёк, — сказал Каховский. — И запретил жене использовать тебя для
