на выходе из школы, когда я забрал из гардероба верхнюю одежду. Одноклассница поинтересовалась, иду ли я в воскресенье в поход. Спроси она меня об этом вчера – я сказал бы однозначное «нет». Вряд ли бы меня тогда привлекла идея тащиться по заболоченному лесу на противоположный городской набережной берег озера – в резиновых сапогах и с тяжёлым рюкзаком за плечами. Но сегодня «стариковские» хандра и усталость окончательно отступили. Я отчётливо ощутил, что моё тело переполнялось энергией (которую я утром вновь поленился растратить на зарядку). И потому вдруг понял: прогулка по лесу виделась мне уже не в мрачных тонах – казалась едва ли не романтическим приключением.
Ещё вчера серая, жизнь в моих глазах вдруг заиграла яркими красками. И не только потому что уже третий день у меня ничего не болело. Ещё: я не просто ходил – бегал и прыгал, если возникало на то желание. И думал теперь не о тишине и покое – заглядывался на женщин! И смотрел на них не как на «красивые картинки», строил в голове коварные планы по их совращению (в больнице мне ничего подобного на ум не приходило). Заглядывался я не на нынешних одноклассниц: те мне казались малолетними детьми. А на ту же молоденькую математичку. Прикинул: ей ещё не исполнилось и тридцати лет – юное и восхитительное создание. Достойная цель для спрятавшегося в шестнадцатилетнем теле шестидесятилетнего развратника. И что немаловажно: я теперь не выглядел в глазах этой красотки похотливым стариканом.
Я окинул Сергееву взглядом. Умилённо улыбнулся, пробежавшись глазами по её стройным ножкам. Одобрительно кивнул головой, увидев тонкую талию девушки. Поднял взгляд дальше – признал, что Лидочка уже похожа на женщину. Поправил соскользнувшие к кончику носа очки. Вздохнул – разочаровано. Отметил, что уже вполне созревшие женские прелести одноклассницы не будоражили мне кровь. Хотя я и понимал, что они – уже «вполне себе о-го-го», как выражался мой коллега по работе. Но вызывали они у меня лишь одобрение – как у непризнанного художника. И пробуждали во мне едва ли ни отеческую гордость: вон какие у нас красавицы растут! Но эротические фантазии, при виде нежной кожи Лидочки, в моём воображении не появились. Причём, меня этот факт совсем не расстроил – он будто подтвердил, что я не болен.
– Конечно пойду, Лидочка, – ответил я. – Как же вы… без меня.
– И гитару возьмёшь? – поинтересовалась Сергеева.
«Нашла дурака», – про себя сказал я.
– А вот гитару не возьму.
Лидочка обижено скривила губы.
– Гитара есть у Лёни Свечина, – подсказал я.
Мысленно добавил: «Пусть он с ней по болотам бродит».
А вслух сказал:
– Но если будет гитара – я обязательно для тебя сыграю. В воскресенье. На берегу озера. Около костра. И спою.
– Правда?!
Сергеева улыбнулась.
– Обещаю.
«Жаль, что с нами в поход не пойдёт математичка», – подумал я.
* * *
Вышел из школы, попрощался с Лидочкой, проводил её взглядом.
По уже сложившейся за эти три дня «второй молодости» традиции взглянул на красное знамя, что развевалось на флагштоке (вновь усилился ветер). Вновь прочёл «Слава КПСС!». Шагнул в сторону – пропустил шумную ватагу пионеров. Протёр носовым платком линзы очков. Зажмурился и вдохнул запахи осеннего леса – от дверей школы до ближайшего клочка карельской тайги мне оставалось идти не больше трёх десятков шагов. Подумал о том, что сегодня замечательная погода – идеальная для того, чтобы прогуляться по городу и своими глазами взглянуть на вновь воскресшую советскую действительность. Ведь я пока кроме своего дома и двора посмотрел в этом снова наступившем тысяча девятьсот восемьдесят первом году лишь деревья за окном, да первую общеобразовательную школу.
Я посмотрел на деревянные ворота. Но не на те, через которые вошёл утром. Взглянул туда, где ровная заасфальтированная дорога вела в направлении центра города.
Вздохнул.
Пробормотал:
– Не сегодня.
Память мне подсказала, что через четверть часа в мою дверь позвонит Лена Кукушкина – девица явится за белым котёнком.
* * *
Соседка пришла чётко по расписанию.
Вот только в «этот раз» Кукушкина не улыбалась – по её щекам скользили крупные слёзы. В руках она не держала «подарок для котёнка». А плечи девочки едва заметно вздрагивали.
– Что случилось? – спросил я.
Девочка всхлипнула.
– Папа сказал, что не пустит к нам домой Барсика, – сообщила она.
И добавила:
– Папа не пустит его никогда!
Громко разревелась.
Я поправил очки и переспросил:
– Что значит… никогда?
Лена развела руками.
«В прошлый раз такого сюрприза не было», – подумал я.
– Ванечка, можно он поживёт у тебя? – спросила Кукушкина. – Пожалуйста!
Я помотал головой.
– Исключено. У мамы аллергия – я тебе об этом говорил.
Лена вытерла щёки рукавом платья.
– Что теперь делать? – спросила она. – Где же Барсик будет жить?
Я посторонился и велел:
– Заходи.
Девочка послушно переступила порог.
– И не реви, – сказал я. – Не бывает безвыходных ситуаций.
Вздохнул.
– Не выбросим мы на улицу твоего Барсика, – пообещал я. – Придумаю что-нибудь. Обязательно. И очень надеюсь, что сделаю это ещё до маминого возвращения с работы.
– Папа пообещал, что снова вышвырнет Барсика за балкон, если увидит его у нас дома, – рассказывала Лена. – А он так и сделает – я его знаю. Не представляю, что теперь делать.
Кукушкина шмыгнула носом.
– Мама его уговаривала простить нас с Барсиком, – сказала она. – Но папа не согласился. Мы очень сильно его расстроили. Он сказал, что не превратит свою квартиру в зоопарк.
Семиклассница печально вздохнула.
Я замер в дверном проёме своей комнаты, слушал болтовню соседки. И прикидывал, дальнейшую судьбу котёнка (искал вариант «накормить волков и сохранить овец»). Посматривал на прятавшегося под письменным столом Барсика. Наблюдал за тем, как Лена Кукушкина вытирала с пола очередную лужу. Влажный блеск под окном намекал: Барсик не терял понапрасну время, пока я общался с соседкой на пороге квартиры. Я ликвидировал «потоп» в квартире, вернувшись из школы. Меня он не испугал и не впечатлил: я представлял, какого рода сюрпризы поджидали меня дома. Помнил: этот мелкий белый пакостник ещё в прошлый раз (когда я на самом деле был шестнадцатилетним школьником) поразил меня своей производительностью.
Меня и тогда, и теперь озадачило: откуда в этом маленьком комке шерсти появлялось так много влаги. Считал, что воды он выпивал меньше, чем извергал из себя. Сейчас деятельность котёнка по смачиванию пола была хорошо заметной – потому что его творения не впитывались в ковёр. Вчера и сегодня я терпел его выходки лишь по двум причинам. Во-первых,
