— Норму мы уже взяли, пойду за чаем.
Константин кивнул и стал объяснять Андрею, что на фронте в день давали сто грамм водки. Это и есть норма, в обед её уже взяли, так что…
— Ясненько, — улыбнулся Андрей, помогая Константину соорудить ужин из остатков обеда.
Алексей принёс чай, и они сели ужинать. За окном было уже совсем темно, а в вагоне шла уже привычная гульба. Ужинали не спеша, подчищая продукты. Приезжают рано, с утра голого чаю выпьем и ладно. А там уже кому куда. Им в комендатуру, Андрею в Комитет. Талоны, пайки, билеты… Алексей и Константин снова заговорили о своём, вспоминая друзей и общих знакомых, а Андрей, чувствуя, что в нём как собеседнике они не нуждаются, взялся за газету.
Он читал всё подряд, не пропуская самой маленькой заметки, даже объявлений и выходных данных в конце. А, дочитав, свернул и засунул в изголовье, свою первую открыто купленную газету. Ну что, пора спать? За окном уже не синяя, а чёрная ночь, редко мелькает огонёк или фонарь у переезда.
Андрей сходил вымыл кружку, сам умылся и почистил зубы на ночь. Как мама их учила, а он тогда не понимал зачем, ведь ночью его никто не видит. Жалко постирушку в вагоне не устроишь, сушить негде, так что с бельём до места придётся без сменки. Он уже лёг, А Алексей с Константином ещё сидели. Алексей теперь жаловался на жену, что не ладит с его матерью, и вот обе пишут ему, а ему ж не разорваться. А Константин утешал, что когда женщины заодно, то ещё хуже. Так ты промеж них на флангах проскользнёшь, а когда единый фронт…
Под их разговор Андрей заснул, как и в прошлую ночь держа в голове одно: брюки не помни, других у тебя нет и, судя по ценам, не скоро будет. Ну вот, я от лагеря ушёл, я от Найфа ушёл, а от тебя, Империя, и подавно ушёл. До шести утра свободно можешь спать, сорока минут на чай и сборы за глаза хватит. А там… там видно будет.
Ночью пошёл дождь. Эркина разбудило звонкое щёлканье капель по подоконнику, и он сразу вспомнил, что что вчера оставили дверь на лоджию в большой комнате открытой. Если ветер в их сторону, то может залить пол. Он осторожно снял руку Жени со своей груди, выскользнул из-под одеяла и, не одеваясь, пошёл в большую комнату проверить.
Ветер трепал штору, но лужи не было. Как сразу догадался Эркин, лоджия и спасала: капли попросту не долетали до комнаты.
Он сдвинул штору и встал в дверном проёме, опираясь ладонями о косяки. Влажный ветер обдавал его мелкими брызгами, водяной пылью, но не холодно, а щекотно. Он и засмеялся, как от щекотки. Овраг и роща с другой стороны, но он всё равно слышал, шум деревьев и даже вроде как журчание сразу наполнившегося ручья по дну оврага. И… и он раньше не любил дождя, липнущую к телу мокрую одежду, чавкающую хватающую за ноги грязь, а тут… нет, как же всё хорошо, необыкновенно хорошо. Если б ещё Андрей… но привычно мелькнувшая мысль об Андрее уже не резала по живому, а только слегка уколола и пропала. Он ещё раз всей грудью вдохнул тёплый влажный воздух, закрыл дверь и тщательно расправил штору. А форточка пусть остается открытой, вот так. И пошёл обратно.
Спальня показалась ему даже чуть душной, и Эркин подошёл к окну проверить, не захлопнулась ли форточка. Нет, всё в порядке. Хризантемы уже отцвели, от листьев и стеблей шёл приятно горьковатый запах. Эркин осторожно поправил горшок, чтобы штора не мяла листья, и вернулся к постели. Женя спала, он ощущал её ровное спокойное дыхание. Сев на свой край, Эркин провёл ладонями по телу. Грудь и живот уже высохли, только волосы на лобке чуть влажные, но он ляжет так, чтобы не задеть Женю. Он обтёр ступни и нырнул под одеяло. И, кажется, заснул ещё до того, как лёг.
Обычно он просыпался первым, безошибочно ощущая время, но неумолчный шум дождя и так и не появившееся солнце… словом, даже Алиса разоспалась и стала ломиться к ним только в девятом часу. С протяжным вздохом Женя встала.
— Алиса, перестань.
— Ну, ма-ам, ну, Эрик, утро уже, — дёргала дверь Алиса.
Эркин сонно, не открывая глаз, повернулся на живот и зарылся лицом в подушку.
— Э-эри-ик! Доброе утро, Эрик.
Алиса, как всегда, упоённо кувыркнулась на постели, ударившись, тоже как всегда, о его спину.
— Эркин, а почему ты такой твёрдый? А мы тянуться будем? Мам, а Эрик жмурится.
— Алиса, хватит. Пошли умываться.
Женя сдёрнула Алису с кровати, но та вывернулась и затеребила Эркина.
— Эрик, ну, давай, ну, пошли тянуться.
«Тянуться» она говорила по-английски. Как и сам Эркин, который не знал, как это правильно перевести на русский, а русское слово «гимнастика» почему-то не шло на язык.
Наконец Женя увела Алису, и Эркин смог встать. Натянуть трусы, быстро перетряхнуть простыню и одеяло, застелить кровать по-дневному, отнести халат в ванную. На обратном пути его перехватила Алиса, уже умытая, в трусиках и маечке.
— Эрик, идём тянуться?
— Да, — кивнул Эркин. — Идём.
— Идите-идите, — крикнула из кухни Женя. — Я закончу и тоже приду.
И это тоже было обычным, как всегда, как каждое воскресенье.
Алиса старательно делала всё, что показывал ей Эркин, что он помнил из того, уже такого далёкого прошлого, когда их, уже отобранных в спальники, ещё не делили на мальчиков и девочек. Потом пришла Женя, тоже в специальных трусиках и маечке — своей чудом сохранившейся со времён колледжа спортивной форме. Они ещё немного позанимались втроём, и Женя увела Алису, а Эркин уже в одиночестве закончил свой комплекс.
Блаженное чувство владения своим телом, сознание своей силы и ловкости. Да, ему не надо качаться, нарабатывать силу, этой нагрузки ему на работе вполне хватает. Да, теперь он понимает, что это такое — заматереть. А тяжелеть ему нельзя: Женя такая хрупкая.
Ну вот, теперь в ванную, быстрым душем смыть пот и на кухню, запахи оттуда… ну, просто обалденные.
Дождь всё не кончался, и за завтраком решили, что никуда они сегодня не пойдут, занятий и дома полно.
Как Андрей и думал, он успел и умыться, и собраться, и чаю выпить, и расплатиться за постель и чай. Проводник вернул ему билет. Зачем он теперь, Андрей не знал, но — на всякий случай — спрятал в карман к маршрутному листу.
Утро было солнечным и прохладным, как в Алабаме на самом исходе зимы. Ну да, здесь же весна только начинается. С Алексеем и Константином он простился ещё в поезде. Хорошие мужики, что и говорить, везёт ему с попутчиками. А большой, видно, город, вон какой вокзал, не сравнить с Рубежиным. На часах шесть сорок пять. Комитет, наверное, с восьми, ну так не зима, можно и погулять, город посмотреть. Но… чем чёрт не шутит, проверим. Вдруг там круглосуточно дежурят?
Комитет располагался рядом с вокзалом. Андрей попробовал дверь и, к его удивлению, она открылась. Обычная канцелярская комната. Четыре стола пустых, а за пятым полуседая женщина.
— Доброе утро, — улыбнулся Андрей. — Я не вовремя?
Она с трудом, словно что-то преодолевая, улыбнулась ему.
— И тебе доброго утра. Нет, у нас всегда вовремя. Транзит, конечная?
— Транзит, — Андрей протянул ей свой маршрутный лист. — Билет, ну, который сюда, нужен?
— Если сохранил, давай, для отчёта пригодится, — ответила она, заполняя графы в толстой регистрационной книге. И удивилась: — На Загорье? Чего это тебя в такую даль несёт?
— А название красивое, — ответил он подготовленной ещё в лагере фразой.
— Ну, удачи тебе там, в Загорье.
Зарегистрировав его, она выдала ему два талона: на обед в столовой и паёк.
— И билет вот. Поезд на Ижорск вечером. Вот, смотри, на билете указано. Можешь погулять, город посмотреть, — она улыбнулась уже свободней. — Город у нас красивый. Счастливо.
— Спасибо, и вам счастливо.
Закрыв за собой дверь, Андрей перевёл дыхание. Вот, ведь и знал, что бояться нечего, а вся спина мокрая. Ну, что ж, посмотрим Иваньково. Сумку только в камеру хранения закинем, чтоб с собой не таскать. И до пол-одиннадцатого гуляй, Мороз, вот тебе полгроша и ни в чём себе не отказывай.
Привокзальная площадь ещё полупустая, пара лотков с сонными продавщицами, а машин и прохожих мало. От площади лучами звезды расходятся улицы. По которой идти? А не всё ли ему равно?
Шёл не спеша, разглядывая витрины ещё закрытых магазинов и лица встречных. А если… а чёрт, как он сразу не сообразил, он же может сходить в баню, а там есть и парикмахерская, подстрижётся заодно, а то оброс, и вообще… Правда, вещи все оставил, о не возвращаться же.
И у первого же встречного, Андрей спросил о бане. Невысокий, в выцветшей военной форме с пушечками на петлицах одноногий мужчина охотно объяснил ему дорогу. Объяснил так, что когда Андрей, поблагодарив, пошёл в указанном направлении, то приметные магазины, заборы и колокольни словно сами собой возникали перед глазами и вели, передавая друг другу, пока он не оказался перед резными дубовыми дверями с витиеватыми буквами наверху: «Селезнёвские бани». Таблички с часами работы он не нашёл и нерешительно толкнул дверь.
