Потом он узнал, что был не единственным, кто видел светящуюся фигуру возле храма. Версии варьировались от атмосферных явлений и массовой галлюцинации, до вернувшихся ворлонцев и духа Благословенной Деленн, вернувшегося к ее мемориалу то ли благословлять верующих, то ли изгонять неверных с планеты.
Джек был в скверном настроении, когда покинул храм. Сами своды были все так же прекрасны и полны мира, но у него сегодня не было настроения для красоты и мира. Поначалу он думал о Казоми-7 как о удивительном месте, а потом увидел его темную изнанку, и весьма неприглядное лицо Рейнджеров. Потом он видел храм и говорил с Декстером, и удивление вновь наполнило его.
А теперь…
Неважно, насколько удивительно было это место. Люди все также умирали здесь. Люди все также говорили о пустяках и верили в разный вздор. Чужаки или люди — все равно они были также глупы, бесчувственны и слепы здесь, как и где угодно еще. Здесь могла быть колыбель мира и красоты, но никто не ценил этого. Это было удивительное место — кишащее недостойными его паразитами.
Такие мысли едва ли были новыми для Джека. Его нелюбовь к человечеству в целом была одной из причин, толкнувших его путешествовать — попасть туда, где люди были бы другими. Он нигде не нашел подобного.
Он завел несколько приятелей в своих путешествиях, но у него не было близких друзей. Было несколько знакомых тут и там — таких как Бейс — но и только.
Он был сердит, одинок и наполнен злостью на весь мир.
Он шел прочь от храма, в город, намеренно не глядя по сторонам. Он не собирался осматривать достопримечательности. Он просто хотел побыть один.
Наверное, ему стоит попытаться найти Голгофу и остаться там.
В конце концов — он не знал спустя сколько времени — он обнаружил себя в парке. Занимался рассвет, так что он, похоже, бродил долго. Парк был необычной комбинацией разных культур, и в него явно внесла свой вклад каждая из рас. Он прошел через японский сад камней к центаврианской цветочной выставке и мимо нее — к минбарскому храму. Против ожидания, он был весьма впечатлен заботой и вниманием, которые окружали это место.
И именно там он услышал плач.
Не зная почему, он направился туда. Он нашел ее в тесном садике — пустыне дрази, сидящей на низкой каменной стене, окружавшей парк.
Это была светловолосая девушка — Рейнджер. Она сидела здесь, все также в форме Рейнджера, картиной полного отчаяния. Ее лицо было скрыто длинными волосами, а руки были прижаты к глазам.
Она плакала.
Медленно, не совсем понимая, что же делать, Джек подошел к ней, так тихо, как только мог. По части незаметности он был не слишком хорош, но он был совсем рядом с ней, когда она его заметила. Ее глаза были красными и воспаленными, а щеки расчерчены слезами.
— Ты. — всхлипнула она, ее голос был хриплым. — Пожалуйста, уйди.
Он проигнорировал ее, и остался там где был, пытаясь придумать что — то, что можно сказать.
— Что — то случилось? — беспомощно сказал он.
— Разумеется. — отрезала она. — Или ты думал — я просто пришла сюда поплакать?
— Извини. — ответил он, со смесью сочувствия и сожаления.
— Просто уходи. — повторила она, снова уронив голову на руки.
Он не ушел, Вместо этого он сел рядом с ней. От нее веяло теплом и ее волосы приятно пахли. Он хотел обнять ее, но не знал как она к этому отнесется, и потому просто сидел рядом.
— Хочешь что — нибудь мне рассказать? — наконец проговорил он.
— Кажется, я сказала тебе уходить. — ответила она, приглушенным руками голосом.
— Сказала. Я не послушал.
— Непохоже, чтобы ты был хорошим слушателем.
— Нет. — уступил он. — Но я попробую. Ты хочешь рассказать мне, что случилось?
Она подняла взгляд, ее глубокие, прекрасные, наполненные слезами глаза смотрели прямо на его. Он почувствовал неприятное покалывание в голове — не болезненное, просто беспокоящее. Он не попытался отстраниться, просто сидел на месте.
— Мой отец умер сегодня вечером. — наконец сказала она.
— О… вот и все что он сказал, внезапно догадавшись — о ком она говорит.
* * *
Ее дед спокойно и неторопливо поднялся на ноги. Она обвила его руками, поддавшись безотчетному страху. Он ее дедушка, самый сильный из воинов. Он защитит ее. Он защитит ее.
Призрак шел вперед, над его головой разгорался свет, а на лице светилась довольная улыбка.
— Я долго ждал. Долго…
— Долго по моим меркам, — перебил его дед — или по вашим? Я считал, что бессмертный народ мало знаком с нетерпением.
— Как скажешь, спаситель.
— Я не потерплю, что ты пугаешь мою внучку, и не потерплю осквернения этого места. Какие бы сделки я не заключал с вашим вождем — это в прошлом. Я получил достаточно за то, чем пожертвовал на Голгофе. — Он взглянул на Дералайн и в его жестких, каменных глазах проступила нежность, даже любовь. — Да, я в самом деле получил достаточно.
— Примарх будет рад узнать это, спаситель.
— Так почему ты здесь? Это связано с… — он помедлил, снова взглянув на Дералайн. На этот раз в нем было сомнений больше, чем нежности. — Он… тот кто был лордом здесь до меня?
— Нет. Этот в безопасности, пребывает в его же огне и его безумии. Это — то дитя и мать детей, что я ожидал.
— Нет.
— Разве спаситель не желает выслушать?
— Нет.
— Ты знаешь судьбу, что ожидает ее детей и их детей. К их роду придет величие и даже святость. Примарх видит это. Исток знает это. Исток знает все, кроме лишь одного вопроса.
— Ты ее не получишь. И если бы ты хотел получить ее, ты уже давно мог бы попытаться. Я никогда не делал секрета из своего местонахождения. Быть может, я чересчур верил в обещания моих союзников?
— Нет, спаситель. Я принимаю твои желания. По воле Примарха я ждал здесь, ждал дня, когда вернешься ты.
— Почему?
— Потому, спаситель, что ты не вернулся бы, если не был готов умереть, и ты привел бы дитя с собой, чтобы показать ей так хорошо знакомое тебе место.
Тень гнева скользнула по лицу ее деда.
— Я действительно настолько предсказуем?
— Говорят, что честь делает людей такими. Но у нас есть Исток знающий все, кроме одного вопроса.
— Ты ее не получишь.
— Примарх будет сердит.
— Пусть сердится. Я заключил сделку с другими. и они дали слово. До сих пор они держали его. Или же надо сказать, что Шаг Тоды менее достойны доверия, чем ворлонцы?
Призрак издал короткий звук, который мог быть смешком.
— Спаситель говорит верно. Спаситель знает, что намерения Примарха чисты. Ее род особенный и должен быть защищен.
— Верно, но я учил ее саму защищать себя, и я в нее верю. Она не будет пешкой ни для какой из сил. Мы достаточно были ими — мой отец, моя мать и я.
Дералайн не понимала ничего из этого. Ее страх ушел, потому что рядом был дед, но его слова смутили и запутали ее. Она не понимала… и была не уверена, хочет ли она понимать. Она в него верила и этого было достаточно.
Призрак отступил.
— Пусть будет так, как скажешь ты, спаситель. Мы слишком много должны тебе, чтобы настаивать.
— Вы не должны мне ничего. Как я сказал — мне заплатили полностью. Мои друзья — вот кому вы должны; те, кто не вернулся с Голгофы. Тем не менее, вашего слова будет достаточно. Поклянись, что вы оставите ее род в покое. На следующую тысячу лет. Клянись.
— Я не могу….
— Ваш Исток, когда он пожелает — говорит, используя вас, как посредников. Ты можешь поклясться мне.
Призрак дернулся, его тело встряхнулось, словно от судороги. Черное сияние растеклось из его глаз и рта, и Дералайн услышала эхо миллионов голосов, говоривших словно один.
— Мы клянемся в том. — сказал голос из ниоткуда и отовсюду одновременно.
Ее дед, казалось, не замечал силы чужого голоса.
— Что ж, этого будет достаточно.
— Ты не покинешь этот мир живым. Мы знаем это.
— Да. Как и я. А она?
— Она будет жить долго, и узнает великое счастье и великую печаль.
— Спасибо.
— Мы многое должны тебе, спаситель. Мы не забыли и не забудем.
— Вы ничего мне не должны.
Темное сияние исчезло, ушли журчание, шепот и шипение множества голосов, и не осталось ничего, кроме нее, ее деда и призрака.
Стояла тишина.
Она нарушила ее.
— О чем он говорил? — спросила она, ее сердце бешено колотилось. — Дедушка, о чем он говорил, когда сказал, что ты не покинешь эту планету живым?
Он ответил не сразу. Он выглядел отстраненным и равнодушным.
— Думаю, — наконец, сказал он — что вскоре у нас будут гости.
— Дедушка?
Он не ответил.
— Дедушка?
Дедушка?
* * *
— Мой отец умер, когда мне было три года. Я почти совсем его не помню. Единственное, что я помню — это запах. Он пах… пеплом. Черным пеплом.
