Ну а теперь…
— Вперед братцы! Ату, их!
Поднимаю верную саблю, и тут же за спиной слышу как захлебывается в протяжном гудке горн. Кони с легкой рыси перешли на тяжелый галоп.
Сверкающий в лучах утреннего солнца клин всадников вылетел на склон, прямо перед предателями. Вспыхнули серебром кирасы, клинки и шлемы, замерцал золотом двуглавый орел на знамени!
Наши полторы сотни, словно матерые волкодавы, вспороли разношерстную толпу казаков. И будто пуля сквозь молодую поросль понеслись вперед, отбрасывая предателей от вершины холма.
Да только этого оказалось мало для победы — на помощь одному отряду спешил второй, такой же по численности. Вот только спасти их уже не могли — револьверный залп считай в упор, да к тому же не один, а дюжина от каждого гвардейца, это не фунт изюма съесть. Сотни три врагов мы смели будто паутину веником — в один миг.
А затем, пришел черед доброй рубки! Давненько я не сходился вот так, лицом к лицу с врагом, все больше за картой, да с наставниками, вот и проверим, не потерял ли сноровку.
Сердце на мгновение сжалось. И тут же мощно забилось. Поудобнее перехватив саблю сжимаю бока Ярого и тот испустив громовое ржание, ринулся дальше.
Ржали обезумевшие кони, скользя по залитой кровью траве, валились под копыта вперемешку раненые, мертвые, выбитые из седла, лязгало, громыхало и трещало, словно в кузнице, ломалось и крошилось железо. Но падали как снопы во время жатвы враги, а не мы!
Я, вместе с гвардейцами, казался заговоренным, не было достойного противника, и все те, кого встречал на своем пути похожие на крыс, что норовят укусить, но оказавшись лицом к лицу, теряют боевой пыл.
Сабля давно окрасилась в кроваво-темный цвет, на клинок налипло много чего: волосы, спекшаяся кровь и нити простецкой брони врага. Все это отмечаю походя, когда снова и снова обрушиваю на нового противника град ударом. Усталость? Ее в горячке боя не ощущаю, но знаю, потом, может через три часа, может раньше придет откат и руки перестанут слушаться, тело станет ватным, а в голове появится молочный туман усталости. Но все это будет потом, ну а пока — вперед!
* * *
Личная полутысяча гетмана Игоря Колывана.
Новонареченный гетман казачьего войска настегивал коня, силясь успеть к своим собратьям почти достигшим вершины клятого холма. Следом за ним неслись его отборные молодцы, те кто не пошел с Орликом в Порту, но по-прежнему сохранившие в себе дух свободного воинского братства.
Колыван зло ощерился, вспомнив недавно убиенного Ивана Скоропадского, этого слюнтяя, верного московитам. Тьфу! Такого и убить было не жаль, как впрочем, и его ближников. Жаль, конечно людей терять, но так было нужно. Вольному народу необходима свобода, а под двуглавым орлом Москвы ее не будет, да и откуда ей взяться, если ни за зипунами не сходить, ни на Доне не походить. Как прожить честному казаку? Ну не землю же пахать, как последний крестьянин? Колыван уж точно этим не собирался заниматься, как и те, кто поддержал его на тайном сходе.
Предал ли он, когда согласился помочь союзникам в этом бою? Нет, он так не считал. Самопровозглашенный гетман думал иначе, предпочитая видеть в своем поступке здравый расчет, из тех когда на одной чаше весов — эфемерная преданность, а на другой — не менее эфемерная свобода. Именно за последнюю и боролся сейчас Колыван, поднял казачков на бунт, веря в то, что имперцы смогут то, чего не смог Карл Двенадцатый. Да и как не поверить, если войско врага два раза больше, да и опыта ему не занимать.
Так думал гетман. Эти же мысли навязал своим соратникам, верным ближникам…
И сейчас несся с сабелькой наголо на того, кому клялся служить верой и правдой. Что ж, разбойничья душа и впрямь вольная, но и спрос с нее куда серьезней, нежели с простого землепашца.
— Гей-гей, братцы! В сабли, подлых москалей! — что есть силы заорал Колыван.
Его клич подхватили остальные и еще яростнее стали нахлестывать коней, улюлюкать, словно степняки и трясти оружием. У некоторых виднелись дымящиеся пистоли, готовые к пальбе.
'Хорош, стервец, справный бы казак вышел!' — невольно подумал гетман, глядя на то, как молодой император рубится сразу с тремя вольниками. Да не абы как, а на острие клина!
Верхом на коне, залитый чужой кровью с головы до пят, с саблей в руке, он казался былинным богатырем, от которого не спастись. Каждый удар отправлял кого-то на сковороду к чертям. Оказавшиеся у него на пути вольники невольно осаживали лошадей, тесня друг друга, в надежде, что минует…
Кому-то и впрямь 'везло' — и они, избегнув удара императора, оказывались лицом к лицу с разъяренными гвардейцами. Сталь, ударяясь о сталь, высекала искры, наземь летели растерзанные плащи, изломанное оружие.
— Вперед, вперед! — подгонял своих бойцов Колыван, но только уже и сам видел — не успевает на подмогу, от первого отряда осталось не больше полусотни вольников.
Вон мимо, куда-то в сторону леса, поскакал обезумевший конь со вздыбленной гривой, залитый своей и чужой кровью, сбивая всех кто попадался на пути. Гетман заметил его вскользь, а в следующую секунду уже несся дальше, думая лишь о том, что нужно убить русского государя, с его горсткой охранников!
Этот куш куда значительней оговоренного ранее, за него не только злата можно получить, но и немалый титул. Ради подобной награды стоит поторопиться…
* * *
Мы успели добить отряд предателей прежде, чем к ним на помощь пришла подмога. Пал последний ублюдок, попытавшийся дать деру, но не ожидавший, что Ярый может убить копытом так же как я клинком.
Удар! Хруст, звериный вой предателя и свист рассекаемого воздуха, на мгновение прервавшийся влажным звуком, оборвавшим нить жизни очередного врага!
— Государь, тебе нужно уходить! — рядом оказался Михаил.
Оглядываюсь и вижу, что не смотря на то, что на склоне валяются сотни трупов, врагов на холме меньше не стало. Более того, новые противники вот-вот доберутся до нас, а ведь гвардейцы тоже понесли потери, считай треть убито или ранено. Смотрю наверх, туда где стоят орудия, возле них жиденьким строем замерла охрана — меньше сотни бойцов на все три батареи. Их явно не хватит, чтоб отбить атаку. Так что нам остается лишь сражаться, дожидаясь подхода витязей.
— Строй людей.
Отброшены сомнения и 'умные' идеи бросить артиллеристов на произвол судьбы, все разумные мысли выкорчеваны. Со мой лишь честь и долг. Честь дворянина, благородного человека, чьи предки сражались за эти земли, Долг государя, взвалившего на себя обязанности по защите Отечества не взирая ни на какие беды и лишения.
