– Ну-ка, Трифон, расскажи, что здесь произошло, – сказал Дружинин, повернувшись к лакею.
– Так что, ваше благородие, сидел я, как приказал господин управляющий, – начал лакей. – Тут он и заходит…
– Кто – Кругликов?
– Он самый. Ну, я ему сейчас говорю: тебя, мол, Семен Никитич ищут, шею тебе хотят намылить за долгую отлучку. А еще, сказывают, какой-то титулярный советник приходил, спрашивал. Так что давай, не медля, ступай к управляющему в контору…
– Так, а он что?
– Он отвечает: «Раз так, сей момент иду. Ты ложись, Трифон, спи дальше, а за меня не беспокойся». Ну, я ему поверил, улегся. Но еще не сплю, смотрю, что он делает. А он на меня оглянулся раз, другой, потом вдруг ко мне шагнул – и тряпку какую-то мне под нос сунул…
– А откуда он ее взял, эту тряпку? – поинтересовался Дружинин.
– Да бес его знает! Я и не углядел, ваше благородие, откуда он ее взял. Только все у меня вдруг закружилось, в глазах потемнело… А очнулся – лежу на полу, и его благородие господин доктор мне склянку в нос тычет. А голова болит, прямо раскалывается…
– Да, его, по всей видимости, отравили, – заключил титулярный советник, обращаясь скорее к медику, чем к управляющему. – Но тут, я полагаю, использовался не эфир, а скорее хлороформ.
– Как-как? – удивленно воскликнул доктор. – Как вы изволили выразиться? Это какое-то новое вещество?
– Новое? – в свою очередь удивился Дружинин. – Я думал, оно… Хотя, наверно, вы правы – в России оно еще неизвестно. Впрочем, я не специалист, возможно, я спутал…
Тут ему в голову пришла новая мысль, и он, ни к кому в особенности не обращаясь, произнес:
– Так, Кругликов, очевидно, сбежал. А его сундучок?
Он наклонил и заглянул под кровать младшего лакея. Там было пусто.
– Сбежал, и сундук свой унес, – констатировал титулярный советник.
– Это что же получается? – в тревоге воскликнул управляющий. – С чего бы это он дал деру? Не прихватил ли какого царского добра?!
В тот же момент, словно в ответ на этот вопрос, в коридоре послышался топот, и в двери возникла горничная Сухова, которую Дружинин успел запомнить.
– Беда, Семен Никитич! – вскричала горничная. – Из столовой, из левого буфета, все серебро пропало! Мы сейчас к чаю принялись накрывать – а ложек-то нету! И ножей, и другой посуды!
– Ах он тать! Ах разбойник! – возопил управляющий. – Вот он к кому в город-то ходил – к атаманам своим! Сейчас в полицию сообщить надобно! Искать вора! Или вы сами, господин Дружинин, распорядитесь? – спросил он, поворачиваясь к титулярному советнику. – Может, его жандармский корпус разыскивать будет, раз он на царское добро покусился?
– Нет уж, сообщайте в полицию, – отвечал Дружинин. – Жандармы кражами столового серебра не занимаются. Даже из императорского буфета.
– И еще, Семен Никитич! – продолжала горничная Сухова. – Вы мне Аньку Лоскутову велели сыскать, чтобы его благородие ее расспросил. Так Аньки нигде нету! И вещей ее нет! Ни платьев, ни салопа!
– Надо пойти, проверить, на месте ли Возняк, – озабоченно произнес управляющий. – Может, он знает, где Анюта шляется.
– Напрасно будете себя беспокоить, Семен Никитич, – сказала горничная. – Я уж сама сбегала и сама все узнала. Нету Петька, со вчерашнего дня нету! И вещей его тоже нет!
– Да, согласен, все это крайне подозрительно! – заявил Углов. – И тряпка эта, которой сторожа вырубили, и замочек на сундуке, и внезапное бегство…
– А языки? – добавил Дружинин. – Отчего это деревенский парень все языки знает?
– Ну, это может быть и природный дар, – возразила Катя Половцева. – Бывают же люди, способные к языкам.
– Бывают – вот ты, например. Но в соединении с этим эфиром, или хлороформом, и с неожиданным исчезновением такое объяснение уже не выглядит правдоподобным. И пропажа столового серебра меня не успокаивает, а, наоборот, настораживает.
– Ну да, выглядит, как попытка навести врагов – то есть нас – на ложный след, – кивнул Углов. – Так что младшего лакея Кругликова необходимо проверить. Но денщик Петр Возняк вызывает у меня куда больше подозрений!
– Отчего же, милый? Объясни! – самым любезным тоном попросила Катя Половцева.
– Изволь, объясню. Я сегодня с утра побывал во дворце и ознакомился с послужными списками двух наших фигурантов.
– Послужной список – это что-то вроде личного дела? – уточнил Дружинин.
– Вот именно. Так вот, выяснил я следующее. Кругликов Григорий Ефимов происходит из крестьян Курской губернии. С детства отличался сообразительностью, сам, с помощью деревенского дьячка, научился грамоте, после чего был взят помещиком, князем Волконским, в дворовые люди. Чем-то он князю понравился, и тот отличил дворового мальчика, приблизил к себе, и когда отправился на службу в Петербург, взял Гришу с собой. А позже, когда при дворе возникла надобность в лакее, презентовал смышленого юношу Государю. Как видишь, тут все сходится с теми сведениями, которые тебе сообщил управляющий дворцовым хозяйством. Рисуется портрет сообразительного деревенского паренька, попавшего в столицу, полную всяких соблазнов. Вполне могло случиться, что карьера лакея, пусть даже не младшего, а старшего, показалась ему скучной и недостойной его дарований, и он захотел быстро обогатиться. Так что история с кражей серебра может быть вовсе не отвлекающим маневром, а настоящей причиной его внезапного бегства.
– Ну, хорошо, с Кругликовым ты выяснил, – подала голос Катя. – А что Возняк? Чем он тебя насторожил?
– А тем, что тут все – дело темное. В послужном списке значится, что Петр Семенов Возняк происходит из крестьян Тамбовской губернии. В денщики попал, оказавшись на военной службе. Однако я осмотрел этот список повнимательнее и обнаружил следы подделки. В частности, она касалась отца нашего героя, а также места рождения. Я, конечно, не такой спец по работе с документами, как Игорь, но кое-что умею. Так вот, я немного поколдовал над этой бумагой и обнаружил, что на месте слова «Тамбовской» ранее стояло слово «Радомской». А отца Пети Возняка звали вовсе не Семен, а Станислав. А еще мне кажется, что происходит он вовсе не из крестьян, а из польских мещан. Они более грамотны, и некоторые из них участвовали в освободительном движении на низовых ролях.
– То есть он поляк, как ты и думал, – заключил Дружинин.
– Да, поляк. А после волнений 1831 года император Николай поляков не жаловал. Он даже верноподданнические адреса от их депутаций отказывался принимать! И уж тем более он не принял бы поляка к себе в денщики. Спрашивается: с какой целью Возняк проник в непосредственное окружение императора? Проник обманом, произведя подделку документов? Вывод напрашивается вполне определенный…
