Врангель ждал, не смея уйти без моего дозволения.
‑ Распорядитесь подать ближний поезд.
‑ Слушаюсь, Государь.
‑ Где генерал Духонин?
Начальник моей Канцелярии резонно ответил:
‑ Не могу знать, Ваше Величество. Сейчас сделаю запрос в Ситуационный центр относительно местонахождения командующего ИСС.
Продолжаю барабанить по столу пальцами. Дурацкая привычка. Никак не могу избавиться. Особенно, если нервничаю. А я сейчас нервничаю. Да.
‑ Найдите его и передайте мое повеление срочно развернуть штаб у башни. Пусть лично возглавит штаб.
‑ Немедленно будет исполнено, Государь.
‑ Что‑то еще?
Барон оживился и бодро доложил:
‑ В приемной ожидают назначенной аудиенции граф Суворин, граф Свербеев, а также господа Ле Корбюзье, Май, Гропиус и Мис ван дер Роэ, которым назначена аудиенция относительно градостроительных планов Новой Москвы и реконструкции Константинополя.
‑ Передайте всем, чтобы собирались. Поедут со мной. Аудиенцию дам в поезде.
‑ Слушаюсь, Государь. Также смею напомнить о том, что на четыре часа пополудни вы назначили аудиенцию с лидерами идущих на выборы партий.
‑ Да, я помню. Переназначьте место аудиенции на Петровский Путевой дворец. Я встречусь с ними там.
Четкий кивок.
‑ Слушаюсь, Государь. Еще смею заметить, что граф Суворин взял на себя ответственность, испрашивая дозволения на срочную аудиенцию.
Тарабаню пальцами.
‑ Что ж, просите. Остальные пусть собираются.
Барон исчез за дверью, а я попытался собраться с мыслями. Что ж, Суворин – это интересно. Вряд ли он набивается на аудиенцию ради того, чтобы верноподданнически прогнуться и пожелать Императору доброго утра.
‑ Ваше Императорское Всесвятейшество…
Взмахом руки останавливаю официальное приветствие.
‑ Присаживайтесь граф, нет времени на церемонии. Слышали о происшествии на башне?
Тот склонил голову.
‑ Так точно, Государь. Только что узнал. Именно в связи с этим дерзновенно испрашивал о срочной аудиенции.
‑ Ваши соображения?
Граф не стал размениваться на политесы, а традиционно взял быка за рога.
‑ Государь. Я полагаю, что мы должны воспользоваться этой ситуацией. Немедленно.
‑ Слушаю вас, господин Великий Циник.
‑ Благодарю вас, Государь. Я слышал в приемной, что вы повелели собираться, и что аудиенцию вы дадите в поезде. Правильно ли я понял, что вы, Государь, собираетесь прибыть в Москву?
‑ Да, это так.
‑ В таком случае, Ваше Величество, я рекомендовал бы вам прибыть непосредственно на станцию «Воробьевы горы». Ваше личное появление на месте происшествия произведет благотворный эффект и изменит впечатление в массах относительно произошедшего. Личная забота о судьбе подданных и живейшее участие Императора в спасательной операции всегда хорошо влияет на общественные настроения. Особенно в преддверии выборов. Смею напомнить о том, какой колоссальный эффект произвело ваше и Государыни участие в событиях в Пскове.
Ну, да. Чудесное спасение Пскова от гибели. Дождь, нет, проливной ливень, да, что там ливень – небеса разверзлись тогда в ответ на молитву Императрицы в адрес Богородицы, затушив тем самым и сам город, и пожар на артиллерийских складах. Чудо, как оно есть. Но неофициальный титул Маши «Благословенная» придумал как раз Суворин. Да, не спорю, там было за что. Но именно Суворин подметил нужные слова и сложил их в нужном контексте, а, уж, пропаганда и Церковь лишь подхватили этот нужный контекст, возводя Августейшую чету, и особенно Машу, на пьедестал общественного восторга по всей России и по всей Ромее. И не только у нас. В той же Италии целые восторженные манифестации прошли по улицам городов. Миллионы и миллионы свечей за Чудо, и за Маши благословенное здравие.
Именно так чудо стечения обстоятельств становится Святым Чудом.
‑ Продолжайте, граф.
‑ Государь, вы знаете оценки общественных настроений. С каждым днем позиции патронируемых нами партий ухудшаются даже в городах, не говоря уж о деревне. Волнения в провинции, которые невозможно утаить, рождают сомнения и недовольство в городах, и, что особенно важно, в столицах. Ширятся разговоры. Ползут слухи. В магазинах отмечаются признаки недовольства сокращением ассортимента товаров. А сведения о том, что на складах недостаточные запасы зерна скрыть уже невозможно. На войну и ее последствия списать трудности получается все хуже. Нужно что‑то, что переломит тенденцию, отвлечет на себя внимание масс хотя на ближайшие дни перед выборами. Не скрою, в последние дни я ломал голову над тем, на какое резонансное событие переключить общественное внимание в дни перед 14 октября, и, едва услышав о катастрофе, я подумал, что это, возможно, то, что нам нужно. Стройка имперского значения. Самая высокая из строящихся башен. Москва, опять же. Скрыть подобную катастрофу от внимания общественности невозможно, даже если бы весь наш аппарат приложил к этому все свои усилия. Как говорится, что случилось ‑ то случилось. Поэтому эту, достаточно рядовую катастрофу, нужно использовать по максимуму, создав вокруг нее ореол героичности. Эта катастрофа отлично усилит впечатление от завтрашней премьеры. «Империя своих не бросает», не так ли?
Я слушал Суворина и его план. Судя по тому, как он путался и прыгал в своей речи с одного на другое, это действительно был экспромт, и он додумывал свою идею, что называется, прямо на ходу. Что ж, он достаточно уверенно себя чувствовал в моем присутствии и не боялся облажаться. Было и такое. Лажался. И не раз. Он не волшебник. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Зато он четко усвоил, что я ценю его мнение и щедро вознаграждаю за удачные идеи. И не только деньгами, разумеется. Титул тоже не из воздуха взялся.
‑ Допустим, граф. Пока лишь допустим. Но у нас нет понимания, как спасать этих несчастных на башне. И если случится нечто нехорошее с ними, то хорошо ли будет выглядеть Император на этом фоне?
Но смутить Суворина было не так просто.
‑ Уверен, Государь, что даже если упадет вся башня и погибнет тысяча человек, то лучше, чтобы это случилось в вашем присутствии и при попытке всех спасти, чем будут говорить о том, что, вы, да простит меня Ваше Величество, в то время, как вся Империя следила за спасательной операцией, сидели в Марфино и ловили карасей в пруду. Император должен быть со своим народом и в горе, и в радости.
Внутренне усмехаюсь. Вот за что я ценю Суворина – за его цинизм. Разумеется, мне в этом времени не зададут вопросы из разряда: «Что случилось с башней?» и мне не придется отвечать: «Она упала». Я тут, все же, Император, а не какой‑нибудь всенародно избранный. Но, тем не менее.
Тем не менее.
‑ Ну, хорошо, граф. Допустим. Духонину я уже дал команду разворачивать штаб спасательной операции, так что мой приезд будет к месту и ко времени. Но, имейте ввиду, что ИСС не имеет на сей счет никаких протоколов спасения. Спасение застрявших на башне никогда не отрабатывалось. Пока все, что у нас есть, ‑ это протоколы спасения при пожаре в высотках, которые никогда не отрабатывались даже на учениях, ввиду того, что ни одна из высоток пока не построена. Так что заранее готовьтесь к информационному сопровождению нашей неудачи.
Суворин кивнул.
‑ Не извольте беспокоиться, Государь. Все будет самом наилучшем виде.
‑ К завтрашней премьере все готово?
‑ Точно так, Ваше Величество. Сегодня начинается рекламная кампания.
Обдумав сказанное, подвожу итог:
‑ Что ж, начинайте, граф. Я надеюсь на ваш всех изумляющий фарт и профессионализм.
Глава имперской пропаганды поклонился.
‑ Благодарю за оценку моих скромных трудов, Ваше Императорское Величество.
Суворин исчез за дверью, а на его месте образовался полковник Абаканович.
‑ Ваше Императорское Величество! Поезд ожидает вас на станции, к подъезду подан автомобиль. Прикажете одеваться?
Киваю:
‑ Да, Николай Николаевич, извольте.
Адъютант помогает мне облачиться в шинель, надеваю фуражку на голову, и мы вместе выходим из кабинета.
