А что если именно журналист Ковалев — и есть таинственный убийца Мациевича и Чуковского?
Глава 20
— Ковалев, говорите… — старик Суворин нахмурил лоб, — Что-то такое припоминаю… Была в прошлом году какая-то темная история в Луге…
— Ага, — кивнул Руслан, — Я и есть эта самая темная история. Ковалев сотоварищи пытались меня ограбить.
— Точно-точно, ограбление… С самим Ковалевым я не знаком, мирок петербургской журналистики при всей своей узости все же в некоторой мере необъятен…
Суворин задумчиво взял со стола толстую книгу в красной обложке с надписью «»Весь Петербургъ» — к названию города здесь вообще относились без особого пиетета, он бывал и Санкт-Петербургом и С.-Петербургом и просто Петербургом — раскрыл его на середине, перелистал несколько страниц…
— Ковалев В.А., Кузнечный переулок, 22… А, помню, доходный дом Кузнецовой. Там жила одна моя… знакомая…
Лазаревич с некоторым удивлением обнаружил, что старик чуточку покраснел. Его взгляд затуманился, заглядывая в прошлое:
— Давно, вас, Руслан, и на свете-то еще, небось, не было. Вы же у нас с какого года?
«Черт, да что же я вечно это забываю… Семьдесят… семьдесят…».
— Семьдесят седьмого.
— Вот, а она там жила в семьдесят третьем, как раз после перестройки…
«В семьдесят третьем, после перестройки» несколько поломало мозг Руслану, но потом он сообразил, что речь идет о перестройке дома, а не о той перестройке, что пишется с большой буквы и заканчивается перестрелкой.
— Так что, возле Лиговской ваш злодей и проживает. Только мой вам совет — возьмите какого-нибудь надежного человека. Места там неспокойные…
— Со мною будет мсье Браунинг.
— Достойная личность, но, чтобы не призывать его слишком часто, все же возьмите кого-нибудь еще. Потому что, случись что, мсье Браунинг не сможет подтвердить вашу правоту в суде.
Руслан подумал, что средство от таких случаев придумали еще в девяностые и заключается оно в том, чтобы после стрельбы жаловаться в полицию было просто некому, но потом все же решил, что напарник не помешает. Шансы, что какая-нибудь пьянь решит прыгнуть на двоих — меньше, чем на одного, да и на Ковалева давить будет проще.
Ведь он, Руслан, еще даже не придумал, что делать, когда доберется до кляузного писаки. Любой план, хоть А, хоть Бэ, хоть Йот, выстраивавшийся в голове Лазаревича, тут же рассыпался под натиском жутчайшей неопределенности. Совершенно ведь непонятно, с чего Ковалев вдруг взялся кропать фельетоны, чего добивается и как с ним вообще разговаривать. Остается, хоть и без всяческого желания, идти стопами Наполеона, с его бессмертным «Главное — ввязаться в драку…». Хотя нет, стопами Наполеона — плохая аналогия. Придется набросать план действий, хотя бы вчерне, хотя бы приблизительный…
Пункт 1: найти напарника…
* * *
— Нет! Ни в коем случае!
Когда Руслан собирался искать напарника — а поди найди его в городе, где знакомых у тебя меньше, чем пальцев на руке, а надежных знакомых — как на руке у невезучего фрезеровщика — он никак, никак не рассчитывал, что, во-первых, найдется доброволец, а, во-вторых…
Им станет Чуковский!
— Николай Эммануилович, нет!
— Почему? — спокойным и хладнокровным голосом смертельно обиженного человека спросил Чуковский. Он сидел в кресле, помахивая газеткой, в которой уже появился второй фельетон о мошеннике-американце и его развратнице-жене. Написанный, разумеется, так, что возмутиться «Это же про меня!» никак не получится, но от этого не менее вредный и пакостный.
— Вы читали, что здесь написано? За такие слова, будь вы дворянином, можно было бы и на дуэль вызвать!
— У нас нет дворян.
— И очень жаль. Иногда мне кажется, что, распространись дуэльный кодекс на все сословия, — с тоской незаконнорожденного сына еврея и крестьянки произнес Чуковский, — жить стало бы гораздо проще.
— Ах, боже мой, как стало сложно призвать к ответу подлеца… — процитировал Арамиса Руслан, — К сожалению, подлецы на дуэлях тоже могут победить…
— Но…
— Возьмем для примера Пушкина.
Дискуссия увяла.
— В общем, вы никуда не едете.
— Еду. В Кузнечный переулок, вот прямо сейчас. Либо с вами, либо вам придется меня догонять. А я быстрее.
— Это еще почему?! — усмехнулся Лазаревич, уже поняв, что ехать придется вдвоем: Чуковский уперся, как оба барана сразу из его же собственного стиха… или это у Михалкова утром рано повстречались два барана?
— У меня ноги длиннее, — Николай Эммануилович вытянул оба аргумента.
А ведь он прав. Не в том, что ноги длиннее, а в том, что Чуковский элементарно выше, над здешним малость недокормленным народом возвышается на голову. На такого громилу — разве что со спины… кхм…
— Простите, но как же ваша рана?
— Не беспокоит, — сказал Чуковский и тут же закашлялся.
— А вы не боитесь ее повторения?
— Во-первых, со мной будете вы…
— Это вы будете со мной!
— …а во-вторых — я подготовился.
С этими словами будущий автор детских стихов продемонстрировал «браунинг» 1900 года. Точно такой же, как у самого Лазаревича.
* * *
Доходный дом госпожи Кузнецовой был мрачным серым зданием в три этажа. Вернее в два с половиной: то ли так и было задумано архитектором, то ли дом был построен на излишне мягкой почве и медленно осел, но окна первого этажа уже наполовину скрылись под землей.
Ну или был вариант, когда-то вычитанный Русланом в интернете — в 1812 году произошла атомная война, поднялось цунами, и все дома залило грязью по самые подмышки.
— В каком году его построили, вы, часом, не знаете?
— Часом знаю, — пожал плечами Чуковский, — Я как-то интересовался биографией Полины Стрепетовой, а она здесь жила некоторое время. В тысяча восемьсот тридцать пятом, как раз комета Галлея, что в прошлом году всех перепугала, нас в очередной раз посетила.
— А до постройки что на его месте стояло.
— Грядки с капустой.
«Вот тебе и атомная война…».
Они прошли внутрь, поднялись по лестнице с ажурными металлическими перилами, и постучали в дверь квартиры на втором этаже, в которой проживал господин Ковалев
— Чем обязан? — произнес лысоватый типчик в халате, из-за седого хохолка на лысой голове похожего на Александра Васильевича Суворова, если бы тот, вместо сражений с турками и французами, посвятил себя борьбе с зеленым змием. Путем его интернирования в собственный желудок.
— Господин Ковалев? — рявкнул Руслан тем мерзким голосом, каким обладают только те, кто имеет право рявкать и спрашивать фамилию, и заслышав который хочется выпрямится и на всякий случай предъявить документы.
Хохлатый господин сбледнул с лица, хотя и горохового ни голубого, ни василькового цвета в одежде Руслана с Чуковским и не наблюдалось. Видимо, господин чуял за собой что-то такое, из-за чего
