И что боксёр, не говори. Повреждения у того мужика легкие. К вечеру тебя выпустят, — инструктирую я друга.
— Да я так примерно и сказал, но не время хотел спросить, а со знакомыми шёл, — смутился друг. — Сам он «чурка»!
— Лучше сказать, что не знаешь ни Коня, ни Махно. Махно залёг на дно, а Конь — рецидивист. То есть, не самый лучший знакомый, — поправил я. — И потом, на кой ты вообще пошёл? Тебе неприятностей мало? Или так деньги нужны?
— Первый раз, когда, помнишь, я выпил с Махно, с ними увязался. У них дела, а мне скучно было. Сам захотел. Мне денег дали потом, хоть я и не просил. А второй раз мне уже Махно предложил сходить, сказал, там мужик опасный. Я не захотел друга бросать… Ничё он не опасный, кстати, с одного удара лёг.
— То есть Конь и Махно тебе уже друзья? — озлобился я. — А я?
— Да пока сидел, понял — это они специально денег мне первый раз дали, чтобы стимул был, а потом, когда попросили прикрыть, мне уже неудобно было земляку отказать, — удивил меня зрелым рассуждением Бейбут. — Не друг он, конечно, пусть сами ходят долги выбивают.
Слава богу, до него самого дошло! Поболтали ещё пару минут, и узника забрали. А я решил навестить свидетелей, благо Махно сказал, где эти бабки живут и даже описал их внешность. В Николаевке также малолюдно, но у искомого домика оживление — привезли уголь на зиму! Старушка-свидетель, стояла у забора и грустно смотрела на кучу угля, которую высыпал уезжающий сто тридцатый «Зилок». «Тонна или две», — навскидку прикинул я.
— Дожжа бы не было, а то намокнет, пока под навес всё перетаскаю, — доверительно сказала мне бабка, когда я подошёл к ней.
И озабоченно посмотрела на хмурое небо.
— А где вы уголь заказывали? Я тоже хочу себе на зиму купить, — начал разговор я.
— Что-то я тебя, милок, не припомню, — доброжелательность из голоса бабки ещё не исчезла, но уже появилась нотка настороженности.
Назвал ей свой адрес, ведь домик я решил снять, несмотря на довольно неприятных соседей.
— Мне с Назаровского разреза привозят, я там работала до пенсии. Вишь, не забывают стариков! И подарки привозят, к седьмому, на Новый год и на первое мая, — охотно хвасталась старушка. — А ты дров закажи, я тебе и помогу, сын у меня в лесхозе работает, привезёт.
— А потом ночью вставать и дрова в печь подкидывать? — опытно усмехаюсь я. — А угля на всю ночь хватит.
— И то верно, — старушка одела верхонки, положила в старое дырявое оцинкованное ведро несколько кусков угля и засеменила во двор.
«Долго она так таскать будет», — стало жалко мне бабулю.
— Может помочь? — неожиданно для себя предложил я, уже забыв о цели своего визита.
— Пять рублёв, если один всё перетаскаешь, три — если мы вместе, — встрепенулась старуха. — А то сын на этой неделе не приедет.
— Да я за пять «рублёв» воробья в поле загоняю! — хищно усмехаюсь я. — В ведрах только долго таскать.
— Так тачка есть! — старушка торопится во двор, притаскивая мощную тачку с резиновыми колесами-дутышами.
Дело спорилось! Я уже и забыл и о звонке Власову, и о беспутном друге — так в работу втянулся. Сказывалось недельное отсутствие тренировок. Мышцы с удовольствием приняли нагрузку. Сначала считал ходки, а потом плюнул на это дело. Ходок тридцать, примерно, отняли у меня всё время до обеда. По ходу дела легко разговорил старуху насчет позавчерашней драки.
— Да это Кирюхе Морошкину в лоб дали! Да жалко, мало! Во-о-он там живёт, — Ася Федоровна показала на приличный двухэтажный домик неподалёку.
Даже не домик, а настоящий коттедж!
— Большой начальник, наверное? — предположил я.
— Да куда там! Мироед он! Шкурки скупает, а куда деёт, не знаю.
— Шкурки? — не понял я, насторожившись при знакомой фамилии.
— Меховые, соболь, лиса там. Но цену хорошую даёт, говорит, для себя беру, а сам уже лет пять жене не то, что шубу, а даже варежки не сошьёт. А летом стал продавать шапки и шубы! Ничего не боится!
— Так сейчас послабление вышло, можно шить да вязать, а потом это продавать, — торможу праведный гнев бабули.
Всё ясно, родственник-капитан прикрывал от ОБХСС. Впрочем, сейчас, когда можно предпринимателем стать официально, этого уже не нужно. Хотя, стоп! «Статья тринадцать, пункт один», — вспомнил я нужный раздел закона, который запрещал изготавливать изделия, если нет государственного клейма на шкурках, и они подлежат обязательной сдаче государству. Во память у меня, весь закон там! Да шут с ним. Про дела мента с жуликами не сильно интересно, мне бы про драку…
— Врать не буду, маленького туркмена этого не видела у нас ни разу, а Кирюха его «чуркой» назвал. Туркмен и обиделся! Маленький, а бьёт, что лошадь копытом!
Не желая показывать своего знакомства с Бейбутом, не стал поправлять бабулю насчёт национальности. Отказываюсь от пяти рублей, но куда там!
— Ну и что, что коммунист! Я в партии с войны! Возьми молока, хлебушка — сама пекла.
Хоть и торопился, но пришлось выпить и молока, и хлеба свежего поесть, и пирогов с собой дали с луком, яйцом и капустой и ещё с кручёной черёмухой. Прям как в детстве. Не в моем, в Толиковском, у нас коровы не было.
— Штыба, фамилья какая странная, — разглядывает Ася Фёдоровна мою крайкомовскую ксиву.
— Угольные отходы так называют у нас в Ростове, — поясняю я. — Вот пыль осталась около забора, так это и есть штыб.
— Да пыль я смету! А телефончик сына возьми, он и недорого продаёт дрова! — бабка пытается мне ещё дать яиц, но я отказываюсь и прощаюсь с новой знакомой.
На переговорном заказываю дачный номер Власова. Там через коммутатор поселковый, но, тем не менее, вскоре выяснил, что его нет на даче. Подумав, заказываю вторые переговоры уже с помощником министра. Там круглые сутки дежурят, ну и если министр не на даче, скорее всего у него дела и он на работе. Мои расчёты оказались верны.
— Ну дам я сейчас команду! Родственник у него в милиции? В любом случае надо руководствоваться законом. Разберутся, Толь. А вот насчет «чурки»… есть такая статья за номером сто тридцать один — оскорбление чести и достоинства. Если, как говоришь, и свидетели есть, то дело будет заведено, я тебе обещаю. Ты молодец, что позвонил. У меня к тебе тоже просьба будет!
— Неожиданно, но буду рад помочь, — недоумеваю я.
Чего я могу такого, что министр МВД не может?
— Поговори со своим другом-казахом, ты слышал, там волнения были в прошлом году. Когда Кунаева сняли. Сейчас там первым секретарём Колбин. Казахский национализм мы осудили, но хотелось бы независимое мнение из глубинки. Порасспрашивай его, особенно интересно мнение интеллигенции по поводу работы компартии, ну и не призывает ли кто к недовольству и протестам? А по своему делу позвони мне через пару часов.
Озадаченный еду в БСМП. Что, у них «сексоты» перевелись в Казахстане? Да и обсуждали мы этот вопрос в августе с Власовым. Я тогда про Прибалтику рассказывал, но от меня отмахнулись. Министр был уверен, что всё у них под контролем. Что случилось-то за пару недель?
— Ух, Толя, тут чуть буча не началась! — встретил меня Мыскин в своём кабинете. — Следователь очень недоволен был, что повреждения легкие. Но умылся. Правда, обещал ещё куда-то пойти с диагнозом, но у нас, у врачей, не принято топить друг друга. Так что, не переживай. Слушай, а ты до дома меня не подкинешь? Моя машина в ремонте. Шаровую менять надо.
Что делать, еду отвозить главврача БСМП. Что за «шаровая» и с чем её едят, мне непонятно. Не спец я, но езжу по дорогам всё увереннее. Сегодня даже посигналил какому-то типу на «Волге»! Тот заехал на перекрёсток и загородил дорогу. Мне зелёный, а я ехать не могу! Звоню опять в Москву.
— Да, Толя, мне доложили, что выпустят твоего Казаха. По закону, разумеется, самосуд учинять нельзя. Ну, оскорбили тебя, так подай в суд, а не сам разбирайся. Но ясно, что ни один мужик с такой ерундой не побежит заявление писать. Я понимаю, чего в милиции возбудились. Родственник всё-таки сотрудника. Но это никуда не годится! И потерпевшему грозит сто тридцать первая, и капитану этому мы холку намылим. У меня вот в Надыме пол-отделения милиции вышло на пенсию. Второй месяц в Ямало-Ненецком округе решить проблему с кадрами не могут! Найдём местечко этому капитану!
Через час я встречал своего друга у дверей районного отделения милиции. Бейбут выглядел уставшим и понурым.
— То-то же! —
