Лёжа рядом с Женей, Эркин слышал, как дважды мягко хлопнула дверь уборной, открылась дверь ванной.
— Женя, — беззвучно шевельнул он губами.
Но Женя услышала, и её ответ был таким же тихим.
— Да, милый.
— Я не сказал ему, не смог. Я хотел, Женя, ещё вчера, ночью, а он попросил потом, сказал, что устал.
— Конечно, Эркин, пусть отдохнёт, отъестся.
Женя погладила его по груди.
— Всё будет хорошо, Эркин, теперь-то всё будет хорошо. И, знаешь, я, кажется, кое-что придумала. Спи, милый, когда всё обдумаю, скажу. Спи, ты тоже устал.
Губы Жени на его виске, её ладонь на его груди. Эркин осторожно накрыл руку Жени своей ладонью, прижал к себе и закрыл глаза.
Вымывшись, Андрей с неиспытанным ещё ни разу наслаждением надел и запахнул махровый халат. Так, брюки он возьмёт с собой, не бегать же с утра в трусах по квартире. И надо что-то с бельём придумать, не сваливать же на Женю, нет, себе он сам стирать будет. Надо только так повернуть, чтоб Женя не обиделась, что, дескать, он ей своих вещей не доверяет, а то Эркин за Женю в момент голову оторвёт.
Придя к себе, он быстро выключил свет, сбросил халат на стул и лёг, натянул одеяло. А здорово, чёрт возьми, ну, колобок, от всех ушёл, укатился? Спи, завтра на работу. Андрей уже во сне повернулся набок и свернулся в клубок, так, чтоб из-под одеяла только макушка торчала. Он один и в безопасности. А ведь уже и не помнит, когда с ним такое было. И не один он, а в семье. И дома. Всё, завтра ему на работу, он спит, отстаньте все от него.
* * *
Открытие Новой Общедоступной школы — значительное событие. Настолько значительное, что готовились к нему заранее. Здание было построено, вернее, кардинально перестроено в приличном районе, но недалеко от Цветного квартала, нашли учителей, согласных учить не взирая на расу, и теперь предстояло набрать учеников. Об этом писали в газетах, говорили в церквях, судачили в лавках и спорили в барах. Дело-то неслыханное! Чтоб белые и цветные вместе учились! Писали, что примут всех, а экзамены только чтоб класс определить, что за неимущих платят мэрия и благотворители, а определяет кто? Заявку пишешь, и совет попечительский решает. А в совете-то кто? А… тут самым популярным был ответ: «Кто их знает?!» с разными модификациями и уточнениями. Готовились все. И волновались все.
В день приёмного собеседования детей с утра отмывали, причёсывали, одевали, давали последние наставления.
Ларри был уверен в Марке. И сам он с ним занимался, и пансион многое дал мальчику, и всё же… Ларри повязал перед зеркалом галстук, надел пиджак и оглядел сына. Марк стоял перед ним навытяжку, демонстрируя полную готовность. Брюки со стрелками, в ботинки можно смотреться, как в зеркало, белоснежная рубашка с нагрудными карманами с клапанами застёгнута на все пуговицы и повязан галстук-шнурок, чёрные кудряшки лежат ровной расчёсанной шапочкой. Ларри улыбнулся.
— Всё хорошо, Марк. Пора идти.
Их новый дом ещё только строился, и они по-прежнему жили у Майэллы, но все документы уже оформлены.
— Пап, — они уже шли по коридору, — а какой адрес мне называть, если спросят?
— Этот, Марк, — вздохнул Ларри. — Мы не завтра переедем.
Марк тоже вздохнул. Новый дом, а отец уже дважды брал его с собой смотреть, как идёт стройка, ему очень понравился. Даже было странно, что весь дом в два этажа, с подвалом и просторным чердаком будет только их. А ещё перед домом лужайка и маленький дворик сзади.
Дядюшка Пинки пожелал им удачи, не спросив, куда они — такие нарядные — отправились в субботу. А чего спрашивать, когда и так всё и всем известно и понятно.
Чем ближе к школе, тем больше вокруг родителей с детьми, и все шли в одном направлении. С некоторыми Ларри обменивался приветствиями. Марк тоже здоровался со знакомыми по пансиону. В просторном школьном дворе было уже тесно и стоял ровный тихий гул детских и взрослых голосов. Ни смеха, ни беготни. Белые и цветные старались держаться ближе к своим, но всё равно перемешивались.
Ровно в девять на крыльцо вышел директор школы — худощавый седой мужчина в очках с такими толстыми стёклами, что его глаза казались гораздо больше обычных, белый, но по толпе сразу пошёл быстрый шум, что этот, как его, ну, директор, был против Империи и рабства и чуть ли не в тюрьме сидел за это, а вот это уже брехня, живыми оттуда, кто против Империи, не выходили, а ну тихо вы… Директор заговорил, и наступила такая тишина, что каждое слово было слышно. Он поблагодарил пришедших и сказал, что дети сейчас пойдут в школу, в зал. Родители должны ждать во дворе. Списки по классам будут вывешены завтра в десять утра.
Марк снизу вверх посмотрел на отца.
— Не беспокойся, пап, я справлюсь.
— Я знаю, — кивнул Ларри и отпустил руку Марка. — Удачи, сынок.
Марк старательно улыбнулся ему и очень решительно шагнул вперёд. Он шёл, выпрямившись, высоко подняв и даже чуть закинув назад голову, чтобы набухшие на глазах слёзы не выкатились наружу.
Белые и чёрные, мулаты и трёхкровки всех цветов, мальчики и девочки, подростки и совсем малыши, в хороших костюмах, нарядных платьицах и тщательно отстиранных, подшитых и заштопанных одёжках, лаковых туфельках и заплатанных башмаках, — все они поднимались по белым широким ступеням и скрывались за отмытыми до зеркального блеска дверями.
Негритянка в цветастой шали на плечах промокнула глаза зажатым в мозолистом кулаке платочком. Коренастый белый мужчина с сединой в желтоватых волосах, нервно ломая спички, закурил. Постепенно родители разбредались по двору, рассаживались на каменной ограде и скамейках на игровой площадке. Никто не ушёл.
Всех будущих учеников привели в большой, уставленный стульями зал. И когда они, настороженно косясь друг на друга и стараясь держаться рядом со знакомыми, расселись, их стали вызывать. Сначала увели всех малышей, которые шли в первый класс, потом вызвали белых подростков, которые раньше учились в других школах, потом… ещё, и ещё, и ещё… И наконец:
— Левине Маркус.
— Я, — встал Марк.
— В седьмой кабинет, — улыбнулась ему и ещё десятку цветных мальчиков примерно одного возраста белая немолодая женщина в очках — секретарь школы мисс Джулианс.
Седьмой кабинет ничем не отличался от класса в пансионе, даже учебные столы-парты такие же, и Марку стало легче. Они сели, как им сказали, по одному и перед каждым положили ручку и несколько листков в линейку и в клеточку.
— Наверху пишете полностью фамилию и имя, — сказал им молодой светловолосый мужчина.
Марк достал свою ручку — подарок отца и к тому же свой инструмент надёжнее — и старательно склонился над листком.
Сначала писали диктант. Десять предложений. Вначале до смешного лёгкие, он такие ещё в имении писал под диктовку дяди Стефа, а потом посложнее, а два последних предложения длинные, с длинными словами. В одном слове он был не уверен, но исправлять не решился, да и непонятно, что и как исправлять. Вот чувствует, что неправильно написал, а найти ошибку не может.
Написав диктант, отложили листы в линейку, взяли в клеточку и решали примеры и задачи. Двадцать примеров и три задачи. Здесь так же: первые очень лёгкие, а потом сложнее и сложнее. Последняя задача была очень хитрой, чтобы подобраться к ответу, пришлось три дополнительных действия сделать.
Сдавая свои листки, Марк заметил, что последнюю задачу решили не все.
После всего этого они вернулись обратно в зал. Малышей не было, и самых старших тоже. И сначала шёпотом, а потом всё смелее они стали разговаривать. Кто как написал какое слово, как решал задачи. Возвращались в зал ещё вызванные. Шум становился всё сильнее. А когда стали появляться старшие, пришла секретарь и по списку вызвала первую группу на собеседование. Попал в эту десятку мальчиков и Марк. С тремя из вызванных он вместе писал диктант и решал задачи, двоих — Риччи и Дика — знал по пансиону. Четверо остальных были белыми.
В этом кабинете за длинным столом сидели директор и ещё учителя. Среди них Марк увидел того светловолосого, что диктовал им, и почему-то успокоился. Они сели за парты и выходили по одному к столу, рассказывали о себе и отвечали на вопросы. От волнения Марк плохо слушал, о чём спрашивают и что отвечают, от напряжённо ждал своей очереди.
— Молодец, садись, — отпустили на место рыжего мальчишку в новеньких ярко-голубых джинсах. — Следующий.
Следующим был Марк. Вздрогнув, он встал и вышел к столу.
— Назови своё полное имя.
— Маркус Левине, сэр.
— Ты уже учился в школе?
— Нет, сэр. Когда мы жили в имении, со мной занимался отец, и ещё дядя Стеф, а здесь я ходил в пансион мистера Эдуарда Хольмстона.
Одобрительные улыбчивые кивки. И Марк перевёл дыхание: пронесло. В начале-то он совсем по… по-детски сказал, только к концу фразы выправился. Потом его попросили назвать свой полный адрес, спросили, какие графства и штаты он ещё знает, а знает ли про океаны, горы и другие страны. Вопросы были лёгкие, и отвечал Марк уверенно и даже не удержался от лёгкого хвастовства:
